Лунная заводь

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ПАУК поднял брови. Взрыва не последовало.

— Ты был прав, — сказал он. — Они ушли и забрали с собой тело Лаверна.

Отправились в Крысиную нору. Забрались за линию охранных камней, где их нельзя было достать. Он переплел пальцы, размышляя. Сериза, Сериза, Сериза. Такое мастерство с мечом. Один удар на тело, вспышка, растянутая по лезвию — почти забытое умение. Но кто был с ней? Кто был вторым человеком в лодке?

— Что теперь? — Желтые глаза Руха посмотрели на него.

— Мы можем вернуться на базу. — Паук улыбнулся. — Но ведь в воде есть следы странной крови. В лодке было три человека. Одна из них была Сериза, мы это знаем. Вторым был ее двоюродный брат тоас. Вопрос в том, кто был третьим? Тоас истекал кровью и был отравлен. Судя по тому, что мы знаем, скорее всего, это было отравление медью, которое лишило бы его сознания. Сериза не смогла бы сдвинуть его с места сама. Ей помог ее пассажир, который, вероятно, был мужчиной и очень сильным. Я хочу знать, кто он такой. Рух, разве тебе не любопытно? Мне любопытно. Вон стоит такой милый маленький домик. Выглядит очень гостеприимно. Я думаю, что зайду к ним.

КЛАРА потянула шерстяное одеяло, освобождая ноги Уро. Он не мог спать с закрытыми ногами и обычно извивался, пока его когтистые пальцы не вылезали из-под одеяла. Теперь ее действия не имели никакого смысла. Уро так глубоко погрузился в свой сон, вызванный травами, что рев эрваурга на ухо не разбудил бы его. Не говоря уже об ощущении шерсти на ногах.

Она убрала его волосы со лба, почувствовав прохладную кожу его лица. Лихорадка спала, и его дыхание замедлилось до ровного ритма, все еще немного поверхностного, но неуклонно улучшающегося. Ее пальцы прошлись по глубоким морщинам в уголках его глаз. По линиям смеха. Он называл их морщинами Клары и утверждал, что она была ответственна за большинство из них. До встречи с ней он не смеялся достаточно, чтобы заполучить их.

Она почувствовала, как подступают слезы, и сдержала их. Она почти потеряла его. Вот так, просто, он бы ушел, оторвался от нее.

На мгновение она закрыла глаза и осмелилась представить себе, что было бы, если бы его больше не было рядом. Его улыбка, сила, голос — все исчезло бы. У нее перехватило горло. Она попыталась сглотнуть и не смогла, борясь с твердым комком, пока он, наконец, не вырвался из ее рта с тихим всхлипом. Ничто уже не будет прежним. Боги, как люди это переживают?

Она открыла глаза. Он все еще дышал.

Мой Уро.

Она сморгнула слезы с глаз и отвернулась, чтобы не заплакать, посмотрела на стены комнаты, на которых висели связки сушеных трав и маленькие деревянные полки. На полках стояли разнообразные безделушки: керамическая корова, выкрашенная в темно-красный цвет, крошечный чайник с ярко-красными звездочками болотных цветов, нарисованными на бледно-зеленом фоне, маленькая кукла в веселом желто-голубом платье. Она всегда хотела девочку, с тех пор как родила Ри девятнадцать лет назад, и поэтому купила куклу, решив, что когда-нибудь подарит ее своей дочери. Ее взгляд переместился на кроватку. Наконец-то она исполнила свое желание. Родила вначале трех мальчиков, но потом у нее появилась маленькая девочка. Казалось, все идет так хорошо…

Почему? Почему вражда вспыхнула именно сейчас? Может, потому, что они были счастливы?

Пальцы Уро шевельнулись под одеялом, и она наклонилась вперед, боясь разбудить его. Его губы слегка зашевелились, но глаза оставались закрытыми, дыхание ровным. Все еще спит.

Она могла сидеть так, пока он не проснется, наблюдая, как поднимается и опускается его грудь. На мгновение это показалось ей чересчур соблазнительным, но потом ей надо будет кормить троих мальчиков, а обед не приготовится сам о себе. Клара в последний раз коснулась пальцами его щеки и встала.

По пути на кухню она остановилась у полки и взяла куклу. На нее смотрели нарисованные голубые глаза. Одна-единственная линия вызвала счастливую улыбку на лице куклы. Пять месяцев назад, когда она рожала, она решила подождать, пока Сидни вырастет достаточно большой, чтобы играть с куклой, прежде чем отдать ее ей.

Жизнь была слишком коротка и обрывалась слишком внезапно. Если не воспользоваться тем, что у вас есть сегодня, завтра это может быть вырвано у вас.

Клара поправила кукольную юбку и шагнула к кроватке. Сидни лежала, свернувшись калачиком, ее одеяло было сброшено, из головы торчал темный пушок детских волос. Клара сунула куклу в маленькую ручку дочери и накрыла их одеялом.

На кухне она включила плиту и проверила рыбный бульон, сваренный утром. Она варила его добрых два часа назад, помешивая взбитое яйцо и мятую яичную скорлупу в кастрюле, осторожно доведя его до кипения на медленном огне, чтобы отделить жир.

Нужно было добавить больше перца. Она проверила стеклянную банку, но там ничего не осталось. Она могла бы послать Гастона за сверкающей водой. Она была не так хороша, как настоящий перец, но в крайнем случае сойдет.

Но тогда один из мальчиков должен остаться на страже. Когда Март и Ри ушли, на страже остался только Гастон. Таковы были правила Уро, и она будет следовать им до последней буквы. Тем более сейчас. Суп переживет и без перца. Кроме того, когда двое старших вернутся из загона ролпи в убежище, она сможет попросить одного из них принести немного.

Можно подумать, что мы воюем. Она раздраженно бросила решето в раковину, развела огонь, чтобы подогреть бульон, и полезла в ящик-холодильник за рыбой, пойманной мальчиками накануне вечером.

Самое странное, что ей нравился Густав Мар. Ее раздражала Женевьева… слишком умная и слишком… ну, не то, чтобы чопорная, но слишком… слишком что-то. Как будто она просто родилась с серебряной ложкой во рту, с лучшими манерами и более красивым лицом, и она не собиралась не выпячивать это, словно это было естественно. Женевьева заставляла ее чувствовать себя глупой грязной крысой. Клара никогда не любила эту женщину, и ее дочери были ничуть не лучше.

Клара отрубила рыбе голову тесаком и разделала ее ловкими точными ударами. Густав всегда был приятным мужчиной, это она должна была признать. И все же теперь он ушел, и ничто не могло его вернуть. И даже если это произойдет, сколько жизней потребуется, чтобы спасти его? Никто не стоил такой крови. Что бы там ни думала эта его дочь.

Бульон был близок к закипанию. Она наклонилась, соскребла рыбьи кости с разделочной доски в мусорный бак и увидела на кухне ноги в черных сапогах.

Клара очень медленно выпрямилась, ее взгляд поднялся от ботинок и черных брюк к жакету, к широким плечам, а затем к лицу над темным воротником. Он принадлежал блондину неопределенного возраста, где-то между двадцатью и сорока годами. Лицо было довольно приятным. Она посмотрела ему в глаза и замерла. Они были пусты и тверды, как камень. Неприятные глаза. Страх пронзил ее насквозь.

Как он прошел мимо Гастона? Она не слышала ни шума, ни суеты.

— Лаймы, — сказал мужчина, протягивая ей горсть шишковатых цитрусовых. — Вам понадобится их немного для рыбного супа, так что я взял на себя смелость взять немного по пути через вашу кладовую. Я понимаю, что хитрость заключается в том, чтобы нарезать их тонкими, как бумага, чтобы они плавали поверх супа, когда вы разливаете его в миски.

Эти глаза… они заставляли ее хотеть поднять руки вверх и медленно отступить, пока не станет безопасно бежать, спасая свою жизнь. Но бежать было некуда. Это был ее дом. В соседней комнате беспомощно лежали Уро и малышка. Клара не сводила глаз с лица мужчины. Спи спокойно, Сидни. Спи, потому что если он тебя найдет, я сделаю все, что он скажет.

— Ну, так вы возьмете лаймы или нет?

Она открыла рот, понимая, что говорить что-либо было ошибкой, и ничего не могла с собой поделать. Слова прозвучали хрипло.

— Убирайтесь из моего дома.

Он вздохнул, положил лаймы на столешницу и прислонился к шкафу, как черная ворона, прилетевшая каркать на ее могилу.

— Два человека пришли сюда меньше восьми часов назад. Они привели с собой тоаса и оставили его в вашем доме. Этот тоас, кто он для вас? Может быть, ваш муж?

— Убирайтесь, — повторила она, отступая. Тесак в ее руке был бесполезен. Он отнимет его у нее и разрубит на куски.

— Понимаю. Значит, муж. Он был ранен. Мои соболезнования. Надеюсь, он поправится. — Мужчина серьезно кивнул. — Но он интересует меня не так сильно, как те двое, которые его привезли. Одной из них была Сериза Мар. Я хотел бы узнать о ее спутнике. Я хочу знать все об этом человеке, как выглядит. Его возраст. Акцент. Все, что вы могли бы найти полезным, чтобы внести свой вклад.

Он улыбнулся ей ослепительной улыбкой.

— Если вы скажете мне то, что я хочу знать, я уйду и позволю вам вернуться к стряпне. Кстати, пахнет божественно. Так что скажете?

Он пристально посмотрел на Клару, и она заколебалась, внезапно запаниковав, как птица, пойманная в стеклянную клетку. Исходящая от него угроза была настолько сильной, что глубоко внутри она съежилась и попыталась прикрыть зияющую дыру, которая засасывала ее вниз живота.

— Это честное предложение. — Он наклонился вперед. — Скажите мне то, что я хочу знать, и я исчезну. — Он взмахнул длинными пальцами в воздухе. — Подобно призраку. Неприятное, но безвредное воспоминание, которое со временем исчезнет.

Его пристальный взгляд давал уверенность, как костыль, и Клара поняла, что он не блефует. Он не причинит ей вреда, если она скажет ему то, что он хочет знать. Она чувствовала потребность доставить ему удовольствие. Это было бы так просто…

Но он причинил Уро боль. Эта мысль прорезала ее колебания. Он или кто-то, кто работал на него, чуть не отнял у нее мужа. Он заберет ее детей, если она ему позволит.

— Боюсь, что у меня слишком мало времени, — сказал он.

Клара глубоко вздохнула и швырнула в него тесак. Когда он поймал широкое вращающееся лезвие за рукоятку, она смахнула кастрюлю с плиты и швырнула ее в него.

Кипящий бульон обрушился на мужчину широким потоком. Она бросилась прочь через дверной проем, уводя его прочь от ребенка, прочь от Уро.

Звериный рык чистой ярости довел ее до исступления. Она пробралась через знакомые загроможденные комнаты, через кабинет к комнате Ри, к окну. Ее пальцы вцепились в подоконник, и она подтянулась.

Стальная рука схватила Клару за ногу и дернула вниз с невероятной силой. Она закричала, когда ее затылок ударился об пол. Он дернул ее за лодыжку, почти приподняв одной рукой. Его глаза обжигали ее безумной яростью. Где-то глубоко внутри маленькая часть ее отказывалась принимать происходящее, упрямо повторяя: это не реально, это не реально, это не реально…

Пятка, лодыжку которой, он держал левой рукой, ударила его по колену. Ее уши уловили треск сломанной кости. В первую секунду она ничего не почувствовала. А потом боль пронзила ее от колена до бедра, как будто кто-то влил расплавленный свинец в кость ноги. Клара закричала, пытаясь вырваться.

— Больно, правда? — прорычал он.

Она едва слышала его, пытаясь перекатиться, пытаясь притянуть к себе сломанную ногу. О, Боги, как же больно, так больно, О, Боги! Помогите мне!

Он приподнял ее лодыжку повыше. Она увидела тесак в его руке и задрожала, ее глаза широко раскрылись и застыли от шока. Нет. Нет, ты не можешь так поступить со мной. Нет.

Тесак упал, описав сверкающую металлическую дугу. Лед укусил ее, а потом он уже держал окровавленный обрубок ее ноги, ее ступня все еще была в коричневой туфле. Он отшвырнул ее в сторону, как бревно. Она ударилась о стену и отскочила, оставив кровавое пятно.

Кровь фонтаном алых брызг хлынула из культи. Она не могла говорить, не могла дышать. Все звуки покинули мир, и время замедлилось до ужасного бега. Она увидела, как губы мужчины шевельнулись, а затем он повернулся, шокирующе быстро для ее медлительно-расплывчатых глаз. Он перепрыгнул через нее и выпрыгнул в окно. Осколки стекла посыпались на нее, как сверкающий дождь, падая, падая…

В поле зрения появилось лицо Уро, его клыки были обнажены, глаза горели безумной яростью. Она видела, как он выронил огромный арбалет. Он уже давно собирался разместить эту штуку на крыше. Он был слишком тяжел, чтобы держать его. Как глупо.

Его глаза встретились с ее глазами. Его губы шевелились, но она не слышала его. Он выглядел таким испуганным, как потерянный ребенок. Не бойся, дорогой. Не бойся.

Она чувствовала, как надвигается темнота, готовая наброситься на нее. Она попыталась протянуть к нему руку, чтобы прикоснуться к его лицу, но ее рука не слушалась.

Мне кажется, я умираю.

Я люблю тебя.