Любимый злодей

Глава 24 Нурия

«28 апреля.

Я до сих пор не знаю, как это пережить. Как такое могло произойти. Что мне теперь делать. Черт! Черт! Моя жизнь – полный отстой!

Я два часа проплакала в ванной, когда увидела тест на беременность. На всякий случай даже сделала второй. Оба показали одинаковый результат.

Я БЕРЕМЕННА!

Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!

Что мне теперь делать?!

Если верить дурацкому тесту, я беременна уже больше трех недель. Речь может идти только о двух мужчинах. И ни от одного из них я не хочу иметь ребенка. Оба будут настаивать на том, чтобы я немедленно сделала аборт. Мне нельзя рассказывать об этом ни одному из них. Нет, ни при каких обстоятельствах.

Нужно самой найти способ избавиться от проблемы. Как-нибудь. Вот только как? С подругами я не могу об этом говорить. Они тут же поднимут меня на смех и посчитают дурой из-за того, что я недостаточно надежно предохранялась… хотя даже представить себе не могут… Они отвернутся от меня, растреплют об этом на каждом углу, опозорят меня.

Как же мне хочется, как сильно хочется, чтобы в моей жизни был хоть один человек, которому я могу об этом рассказать! Всего один. Маме говорить нельзя. Она сойдет с ума. Для нее нет ничего важнее репутации семьи. Если всплывет, что ее несовершеннолетней дочери кто-то зачал ребенка, она отречется от меня. Кроме того, я просто не могу об этом говорить. И она сразу же расскажет папе, а это… этого нельзя допустить.

Надо придумать что-то другое».

Ахнув, я опускаю дневник, откидываясь на спинку стула рядом с кроватью Мейли. Мой взгляд падает на малышку с айпадом в руках, которой разрешено полчаса посмотреть мультик. Кашель у нее становится все хуже, а температура после обеда снизилась. Миссис Уорнер присматривала за детьми последние несколько часов и заглянула в комнату девочек, когда рыдающая Мейли стала звать меня, стоя перед закрытой дверью моей комнаты.

Я так паршиво себя чувствую из-за того, что не была с ней этой ночью, а провела ее с Демоном, хотя Мейли нуждалась во мне. Правда, она не осталась одна, дома были ее отец, Зейн и миссис Уорнер, но меня все равно не покидает ощущение, что это моя ответственность.

Хейли сегодня на детском дне рождения. Час назад я отвезла ее к О’Брайанам на машине, которую мне предоставила семья. Видимо, ей все-таки разрешают встречаться с друзьями, главное, не в поместье Монейров.

Чтобы компенсировать свое отсутствие, всю вторую половину дня я провожу с Мейли, приготовила ее любимое блюдо – канапе с колбасой, сыром, помидором и огурцом – и продолжаю читать дневник Раньи.

– Ты очень быстро читаешь, – замечает Мейли, бросив на меня мутный из-за болезни взгляд.

Из динамиков айпада раздаются пронзительные мультяшные голоса.

– Да. Это очень увлекательная история.

– А Ранья написала о том, почему принцесса из сказки не может вернуться в замок? – интересуется она.

Я ласково поглаживаю ее по лбу, пока она выжидательно смотрит на меня грустными глазами.

– Нет, до этого я еще не дошла. – Я задумчиво смотрю на Мейли и думаю, как много из моей выдуманной истории о Ранье в роли принцессы она понимает между строк. – А ты точно уверена, что твоя старшая сестра не вернется домой?

Девочка кивает, выпятив нижнюю губу:

– Да. Она бы уже вернулась. Или ты думаешь, что она еще придет?

Интуиция подсказывает мне, что нет. Нет, она больше не вернется. Если сестренки были ей так дороги, она бы непременно нашла способ увидеться с ними, навестить в детском саду или позвонить. Но она этого не сделала.

– Не знаю, мотылек, – так же грустно отвечаю я.

Она всхлипывает, поэтому я кладу дневник на прикроватную тумбочку и заключаю ее в объятия.

– Я обязательно выясню, почему Ранья ушла. Уверена, она оставила тебя не потому, что хотела, а потому, что ей пришлось это сделать. Твоя сестра любит тебя больше всего на свете, она же столько раз об этом писала.

И это не ложь. В записях, где Ранья рассказывает о довольно однообразных буднях, она неоднократно повторяет, как благодарна за то, что у нее есть младшие сестры. Они – все для нее, и она хочет избавить их от той боли, через которую пришлось пройти ей самой.

После того как мне все-таки удается успокоить Мейли, раздается стук в дверь. Я поспешно закрываю записную книжку и запихиваю ее под подушку Мейли, но затем слышу голос Зейна:

– Вот ты где.

Мейли с тревогой смотрит на меня, чтобы я не рассказывала ему о дневнике Раньи.

– Мейли, как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – коротко отвечает она.

– Нормально, да? – Одетый в синие бермуды и белое поло, Зейн опускается на кровать своей младшей сестры справа от меня и начинает щекотать ее животик.

– У тебя здесь есть какао, целый запас вкусняшек, и ты смотришь мультики в постели. Ты должна чувствовать себя просто замечательно, принцесса.

Мейли хихикает, отталкивает его руками и извивается под одеялом.

– Прекрати, перестань меня щекотать! – смеется она, задыхаясь. При этом малышка с радостным видом шлепает его по рукам, чтобы спровоцировать его. Зейн забирается к ней на кровать и продолжает щекотать, а она пытается отвечать брату тем же.

Я не сдерживаю улыбки, наблюдая за ними, пока Зейн, тяжело дыша, не встает и не поправляет сестренке одеяло.

– Мне нужно минутку поговорить с Нутеллой. Подождешь здесь?

«Нутелла сейчас ему врежет», – думаю я, награждая его враждебным взглядом из-под полуопущенных век.

– Ее зовут НУ-РИ-Я! – объясняет ему Мейли, как учительница. – Нурия. Не Нутелла.

– Нурия так Нурия. Выйдешь со мной ненадолго в коридор, Нурия? – просит он с настойчивым выражением лица, по которому видно, что ему нужно срочно что-то мне сказать.

– Ненадолго, конечно.

Стоя в коридоре, он несколько раз убеждается, что нас никто не потревожит, прежде чем взять меня за левую руку и потянуть за собой в соседнюю комнату – спальню для гостей.

Я в изумлении оглядываюсь по сторонам.

– Где ты была прошлой ночью? – неожиданно спрашивает он.

Я хмурюсь. Неужели он заметил мое отсутствие?

– Ходила на вечеринку с другом.

– Со своим ночным другом?

Я быстро опускаю взгляд на ковер, после чего выдаю полуправду:

– Нет. С другим другом. Я ездила в Брисбен. А почему ты спрашиваешь? – У меня не получается вовремя сменить тему.

– Потому что хочу знать, как далеко ты продвинулась, – отзывается он, закрыв дверь и даже заперев ее.

– С дневником Раньи?

Монейр кивает.

– Дошла до места, где Ранья пишет, что беременна, – сообщаю я. – Ты знал об этом?

Он не выглядит удивленным, скорее разгневанным.

– Нет! Нет, не знал до вчерашнего вечера. Вот ублюдок! Я его убью.

– Джазим? – предполагаю я, и тут он без спроса обхватывает меня за талию и подталкивает дальше в комнату.

Лишь тогда я замечаю, что мы не в обычной гостевой спальне. Справа от меня стоит кровать с балдахином и постельным бельем мятного цвета, под ногами на паркетном полу лежит светлый ковер, слева я вижу белый письменный стол с дополнительным ярусом, на котором красуется большое туалетное зеркало.

Вся мебель в этой комнате кажется пустой. А сама по себе комната очень светлая и девичья. На зеркале висят три полароидные фотографии. На них запечатлены три девочки в школьной форме и с высунутыми языками. На другом снимке я обнаруживаю Зейна с красивой девушкой-брюнеткой. На третьем – ту же брюнетку с челкой в одиночестве под деревом.

Это комната Раньи. Впервые я вижу ее фотографии в этом доме.

– Нет, не этот сукин сын. От Джазима она не забеременела, как сама и писала. Они всегда были осторожны.

Сколько он уже прочитал? Я пока ничего об этом не знаю.

– От кого же тогда?

– Ты должна прочитать это сама. Я убью его! – Пальцы Зейна сильно сжимают мой живот, а потом он отпускает меня и от ярости начинает расхаживать туда-сюда перед кроватью с широкой бархатной кушеткой.

– Скажи мне.

– Нет. – Явно взбешенный, он запускает пальцы в волосы, закрывает глаза и делает шумный вдох сквозь стиснутые зубы.

– Зейн, сколько ты уже прочитал?

– Все. Все, что мы смогли скопировать прошлой ночью. До двадцать второго мая. Мне не хватает всего двух-трех записей до того, как Ранья исчезнет или, скорее… – Он поворачивается ко мне, его лицо выражает ужас, гнев и боль. – От нее избавились.

– Что? Почему?

Я медленно подхожу к нему.

– Потому что она забеременела от него и не смогла избавиться от ребенка.

– Твоя сестра была всего лишь на трехнедельном сроке. Я погуглила. В Австралии до двадцати четырех недель разрешается…

– Она была на двадцать шестой.

– И даже об этом не догадывалась?

– Очевидно, – пристально глядя на меня, произносит парень. – А потом попросила его о помощи.

– Кого?

Сделав глубокий вдох, он опускает голову.

– Кого, Зейн? Расскажи.

– Моего отца.

На мгновение мне кажется, что я задыхаюсь, что земля уходит из-под ног и что я ослышалась.

– Что? Прости, что? – повторяю я с запинкой. – Этого не может быть. Это…

– …немыслимо? – заканчивает фразу Зейн, делает три шага ко мне и берет за плечи. – В этом поместье нет ничего немыслимого, понимаешь, Нурия?

Я отклоняюсь назад, чтобы заглянуть ему в лицо. До сих пор я не замечала ничего подозрительного в этом поместье, если не считать ночных визитов Демона. А затем на ум приходит нападение на Энстона в его машине или девочка, которую я видела в саду в первый день. Конечно, временами у меня возникало какое-то плохое предчувствие, но ничего конкретного.

– Я не верю.

– Не веришь? Или не хочешь верить? – продолжает он. – Я прочитал это и не лгу. Ты тоже прочитаешь и, черт… Я всегда думал, что наш отморозок-отец хотя бы с Раньей ничего не сделает. Я просто… просто… не замечал. А ведь должен был заметить, разве нет? – с отчаянным и совершенно потерянным видом спрашивает он. – Я же брат, я должен был понять, что мой собственный отец надругался над моей сестрой, разве нет? Почему она ничего не сказала? Почему… почему я ничего не понял? Неужели я был настолько слеп? Я мог бы как-то помочь ей и…

Зейн совсем сломлен и поглощен чувством вины, в его глазах блестят слезы. Он снова и снова мотает головой, словно не может поверить в то, что сам озвучил. Словно не может понять, на что оказался способен его отец. Я вижу отвращение, омерзение и безграничную ненависть в этих темных радужках, как две капли воды похожих на отцовские.

Прежде чем он продолжит убиваться, ненавидя себя за то, что ничего не заметил, я обвиваю его руками:

– Это не твоя вина, Зейн. Ты не виноват в том, что произошло.

– Но я мог предотвратить это, я мог… мог… мог убить его.

– Нет! – Я задыхаюсь. – Нет, тогда бы ты сам превратился в убийцу.

– В такого же, каким наверняка стал он? – Несмотря на то что я его обняла, он застывает как столб, не отвечает на объятия. Каждая клеточка тела напряжена, как будто объятия ему невыносимы. – А мне плевать! Я бы убил этого монстра, пока он не причинил еще больше вреда окружающим и из-за него не исчезла бы моя сестра.

Я медленно расцепляю руки, понимая, что объятия его не успокаивают, а почему-то раздражают еще сильнее. Почему? Почему он не может вытерпеть обыкновенные объятия?

– Зейн? – обрываю я его поток слов, потому что он безостановочно бросается смертельными угрозами и проклятиями. – Что ты имел в виду, когда сказал: «В этом поместье нет ничего немыслимого» и «Я думал, что наш отморозок-отец хотя бы с Раньей ничего не сделает»? – допытываюсь я, взяв его лицо в ладони и заставляя смотреть мне в глаза. – С тобой он тоже что-то сделал?

Как громом пораженный, он какое-то время просто смотрит на меня. Я читаю ответ в его глазах.

– Значит, да. Что? – не сдаюсь я.

Его брови сходятся над переносицей, Зейн вырывается из моих рук, как будто я причиняю ему боль, и трет ладонями лицо.

– Зейн, – спокойно зову его по имени я, однако он уже замкнулся в себе.

Он идет к двери и поворачивает ключ.

– Читай дальше, если сможешь это вынести. Читай дальше, Нурия.

Он оставляет меня с неприятным ощущением подкатывающей тошноты в комнате Раньи, где в воздухе до сих пор витает слабый аромат сирени.

«11 мая.

Я больше не выдержу.

На часах 02:35, а он только что ушел. Как и каждый раз, мне плохо, противно, я словно в оцепенении. Если бы не это место тишины в моей голове, в которое я всегда прячусь, уверена, я бы окончательно сошла с ума. В этот раз, закончив, он включил свет и увидел порезы у меня на предплечьях. Из монстра в темноте, который проникает в мою комнату по ночам, потому что мне не разрешают ее запирать, он снова превратился в моего отца. Как только зажегся свет, он сел со мной на кровать, взял меня за руку и обеспокоенно нахмурился. Обеспокоенно?! Обеспокоенно, как будто то, что произошло минуту назад, не было поводом для беспокойства.

– Завязывай с этим, Ранья, – велел он мне. – Если твоя мама их увидит, она опять отправит тебя в клинику. Разве ты этого хочешь?

Проглотив слезы, я выдернула руку из его пальцев и прижала к себе. Он заботливо погладил меня по спине, но от этого мне стало только хуже.

– Если тебя что-то тревожит, поговори со мной. Ты же знаешь, что можешь доверить мне все что угодно, дочка.

Чтобы не спорить с ним, так как не осмеливалась на это уже несколько месяцев, я лишь кивнула.

– Я справлюсь, – заверила я его. – Просто меня сейчас очень грузят экзамены в школе.

– Конечно, справишься, – ответил он, положив руку мне на затылок и поцеловав в лоб.

Я почувствовала, как вверх по пищеводу ползет желчь.

– Ты трудолюбивая и очень послушная девочка. Я горжусь тобой.

С этими словами он встал, одетый в белую рубашку и классические черные брюки, и на ходу застегнул ремень.

Будто окаменев, я скорчилась на матрасе – там, где почти не сплю по ночам от отвращения к себе, – и не поднимала лица. А когда услышала, как он нажимает на дверную ручку, пробормотала слова, которые, как мне до сих пор казалось, просто невозможно произнести вслух:

– Я беременна. – С одной стороны, как только я это произнесла, мне сразу же захотелось забрать слова обратно, но, с другой стороны, я испытала облегчение оттого, что теперь кто-то знает. Кто-то. Надеюсь, он мой отец. А не монстр, который годами меня насиловал.

До моих ушей донесся щелчок двери, а затем приближающиеся шаги.

– Ты беременна? – повторил он мои слова.

Со слезами на глазах я подняла на него взгляд. Хотя и не хотела плакать, просто не смогла сдержаться. Нижняя губа непрерывно дрожала. Терпеть не могу это состояние, когда находишься на грани слез и не можешь их остановить.

– Давно? – спросил он, пока я быстро вытирала слезы, несмотря на то что все равно продолжали появляться новые.

– Двадцать пять недель. Позавчера я была… ходила… к… гинекологу.

Наступила слишком знакомая тишина. Тишина, которая возникала каждый раз, когда он входил в мою комнату в темноте и я знала, что меня сейчас ожидает. Тишина, которая заставляла меня мысленно вопить, умолять и выть.

Он отреагировал, но не как мой отец, а как монстр.

Лишь спустя минуту или больше я отважилась поднять на него глаза.

Когда он посмотрел на меня, в его глазах плескалось чистое безумие. Он смотрел на меня как на нечто, способное разрушить его жизнь. Как на врага.

Как ни странно, почти сразу выражение его лица изменилось, как будто все не так уж и плохо. Он облизнул губы, подошел ближе и остановился передо мной. Когда он взял меня за руку, мне на крошечный миг показалось, что он обнимет меня и утешит. Однако он этого не сделал. С одной стороны, я нуждалась в его объятиях – объятиях папы, которого я раньше обожала. С другой стороны, это вызвало бы у меня отвращение, потому что его руки не задержались бы там, где должны в отношениях между отцом и дочерью.

Его глаза внимательно изучали многочисленные порезы на правом предплечье, которые я вчера нанесла лезвием бритвы.

– Предоставь это мне, Ранья. Мы найдем способ решения проблемы.

Я кивнула.

– Ты хочешь от него избавиться? – неуверенно спросила я, потому что точно не знала, как именно он собирается решать проблему.

– Другого выбора нет. Ты не можешь его оставить.

– Но… но… я на неделю превысила срок… Где, где…

– Я позабочусь об этом. А теперь возвращайся в кровать и поспи. Тебе нужно хорошо отдохнуть, прежде чем через несколько часов идти в школу.

Конечно. Хотя после тех ночей, когда он прокрадывался в мою комнату, я почти не смыкала глаз.

Он отпустил мою ладонь, вздохнул, снова посмотрев на мои порезы, которые я поспешно прикрыла рукой, а затем направился к двери.

– Нам стоит найти другого психотерапевта. Твой нынешний, судя по всему, не может тебе помочь.

С этими словами он оставил меня наедине с моими мыслями, чувствами и переживаниями. И вот теперь я сижу здесь. Через час отвезу своих сестренок Мейли и Хейли в садик, а потом поеду в школу. Но я так устала. Так бесконечно устала и потерялась. Каждый день – борьба. Каждый день мне приходится смотреть в глаза отцу. Каждый день одноклассники могут заметить небольшую выпуклость на моем животе. Каждый день могут начаться сплетни и перешептывания. Каждый день я вижу Джазима и Джесс, которые уже почти месяц остаются парой.

Парень, которого я люблю, единственный, кто давал мне немного света во тьме, бросил меня. Теперь у меня есть только безнадежность, безысходность и сомнения».

Меня тошнит, мысли путаются.

В некоторых местах текст расплывается, а бумага слегка покоробилась. Как же горько, должно быть, плакала Ранья, когда писала эти строки. У меня душа болит от того, через что ей пришлось пройти в одиночку. Ее собственный отец насиловал ее ночь за ночью, а она не могла защититься. Он ее отец, черт возьми! Отец должен защищать свою дочь, помогать ей, оберегать ее.

Зейн прав! Я тоже не прочь убить его за то, что он сотворил с Раньей! Как мне вообще теперь смотреть этому монстру в глаза и при этом не расцарапать ему лицо?! Как долго продолжалось это надругательство? Ранья пишет, что не один год.

Я автоматически задумываюсь о Мейли и Хейли. Что, если Ричард также издевается над ними! По телу расползаются мурашки. Нет, нет, пожалуйста, только не это.

Захлопнув книжку, я засовываю ее под подушку, и вдруг у меня вибрирует телефон. Уже почти одиннадцать вечера. Обе близняшки уже легли, но дверь не заперта.

Мобильный снова вибрирует, и только тогда я бросаю взгляд на смартфон, на котором высвечивается анонимный номер. Демон?

Совершенно выбитая из колеи и взволнованная, я хватаю трубку и отвечаю на звонок.

– Демон, наконец-то, что случилось? Ты придешь сегодня ночью?

– Демон? – спрашивает Энстон на другом конце линии. – Ты что, реально сейчас имеешь в виду своего сталкера?

Да чтоб меня!

Я застываю на месте.

– Мм, я имела в виду друга, с которым… познакомилась здесь… в поместье. Работника. Я зову его Демоном, потому что он выглядит как настоящий демон.

Что за чушь я несу? Беззвучно скорчив гримасу, я хлопаю себя по лбу.

– Ага, ясно. И этот работник должен заглянуть к тебе сегодня ночью? Разве сейчас уже не двенадцатый час? Между вами что-то есть?

Как мне теперь объяснить ему все это так, чтобы оно имело смысл?

– Ну да, все правильно. Он должен прийти прямо сейчас. Мы так договорились, потому что я уверена, что со сливом в раковине что-то… не так. Оттуда адски воняет. Я не могу так спать. А в течение дня у него были другие дела.

– Конечно. И теперь он придет ночью прочистить тебе трубы. – Черт, из его уст это действительно звучит крайне нелепо. Но я слишком взвинчена, чтобы сочинить что-то получше.

– Не говори ерунды! Ничего такого, ясно? Он работает в поместье и отвечает за ремонт, – ворчу я.

– Конечно, – бормочет Энстон, прочищает горло, а затем делает глубокий вдох.

– Почему ты звонишь?

– А как ты думаешь почему? Может, потому что послезавтра я улетаю обратно? Ты что, забыла?

Черт!

– Конечно, нет. Не забыла. – И это ложь.

– Конечно, забыла. Точно так же, как забывала ответить на мои недавние сообщения или перезвонить мне. Что с тобой творится в последнее время? Тебе стало совсем на меня плевать? Ты постоянно отменяешь наши встречи, отвечаешь на мои звонки, только если я звоню с анонимного номера, как твой гребаный психованный сталкер!

Внутри меня тут же закипает злость, потому что он не имеет права называть Демона гребаным психованным сталкером.

– А теперь ты забываешь о моем отъезде? Отличная подруга, правда. Всем бы такую.

Вот козел.

– Я была занята, и у меня тут куча забот. Одна из девочек заболела и…

– Ты развлекаешься со смотрителем, понятно. Кого ты обманываешь? Демон – это твой сталкер. Рея сказала мне, что ты периодически называешь его Демоном. Он здесь?

– Нет, – вру я, чувствуя себя при этом просто ужасно. Как предательница, действующая вразрез со своими принципами. Кем я в конце концов и стала. Еще несколько недель назад я бы категорически исключила связь с Демоном, целенаправленно сбежала от него, а теперь… Теперь каждую свободную минуту, в которую не думаю о Ранье, я могу думать только о нем и о прошлой ночи.

Машинально слегка оттягиваю топ вниз между грудей, где осталась метка Демона. Время от времени ранка щиплет и чешется. Это зеркально перевернутая буква «Д», а над ней нарисована «Ю», вертикальная линия которой сливается с буквой «Д». Демон отметил меня, как и говорил.

Часть меня сейчас задается вопросом: то ли я совсем спятила, раз в порыве страсти согласилась на нечто подобное, то ли мне льстит, что я ношу этот знак, значение которого мне пока неизвестно. Такая смесь первого и второго.

– Что-то ведь явно не так, Нури. В ту ночь в клубе ты просто испарилась, оставив меня сидеть за барной стойкой как дурак. Если я тебе безразличен, так и скажи. Я могу с этим смириться. Но не лги мне.

Внутри оседает гадкое чувство вины, потому что я не могу не согласиться с ним – я плохая подруга.

– Энс, мне правда очень жаль. Я не хотела бросать тебя в клубе.

– Да ладно, прибереги свои отговорки для кого-то другого. Если я тебе действительно дорог, то послезавтра приезжай в аэропорт попрощаться со мной. Потому что, в отличие от твоего отношения, Нури, ты важна для меня. Я бы не поехал в Австралию, если бы знал, что мы не проведем ни одного приятного вечера вместе и что ты будешь постоянно меня отшивать.

Сокрушенно прикрыв глаза, делаю глубокий вдох и киваю, хотя он этого не видит.

– Я буду в аэропорту послезавтра, обещаю.

– Я больше не верю твоим обещаниям. Ты так много обещала мне в последнее время и в итоге просто бросала. Просто приезжай или нет. Тогда я буду знать, совсем ли я тебе безразличен.

Прежде чем я успеваю ответить, он вешает трубку.