Любовница группенфюрера

Глава 10

Я помогала Генриху с его галстуком, пока мы оба собирались на работу. Магда уже перешила его погоны на новые, и я не сдержала улыбки, думая, какой же у меня всё-таки был красивый муж. Когда я закончила завязывать его галстук, он чмокнул меня в губы и сказал:

— Что бы я без тебя делал?

— Не знаю. Скорее всего нашёл бы себе другую балерину и женился бы на ней.

— Как бы я хотел, чтобы ты по-прежнему танцевала, а не занималась всем этим.

— Ты просто соскучился по тому, какой я была хорошенькой в моих костюмах и гриме. — Я легонько ущипнула его за щёку, стараясь отвлечь его от серьёзных мыслей. — А теперь пойдём-ка ещё раз обговорим наш план, как нам снова наладить «крепкую дружбу» со штандартенфюрером Шелленбергом.

Прошлым вечером, после того, как Магда ушла домой, и мы остались одни в гостиной, мы начали обдумывать различные варианты того, как я могла вернуть себе хотя бы частичную позицию помощницы Шелленберга. Наши американские друзья из секретной службы были более чем довольны нашими докладами, и особенно докладами Генриха с тех пор, как его назначили главой департамента по американскому сектору. Мой муж предупреждал ОСС через наших агентов о любой малейшей угрозе, и Ингрид однажды даже передала ему, что один из «очень важных» генералов на другой стороне океана объявил «мистера Фридманна» самым важным агентом контрразведки на территории Германии. Так как Генрих работал под непосредственным началом штандартенфюрера Шелленберга и то, что оба они находились в весьма дружественных отношениях, было прекрасным предлогом к тому, чтобы мы пригласили шефа внешней разведки на ланч в офис Генриха, где я бы оказалась «по чистой случайности» и невзначай предложила бы ему свои услуги с бумажной работой.

Главной целью этой маленькой операции было снова получить доступ ко всем тем докладам и сведениям, о которых Шелленберг не считал нужным информировать своего начальника, доктора Кальтенбруннера, предпочитая иметь дело непосредственно с рейхсфюрером Гиммлером, с которым он ладил куда лучше, чем с новым шефом РСХА. Потому как я уже доказала свою надёжность штандартенфюреру, как мы с Генрихом не старались, мы не могли придумать хотя бы одной причины, по которой он мог бы отказаться от моего «щедрого предложения».

Как и ожидалось, шеф внешней разведки с радостью его принял. Казалось, Шелленберг даже с облегчением передал мне часть своей корреспонденции, но только поставив предварительно одно небольшое условие: что никто не будет знать о моей ему помощи, а тем более мой начальник. На этом мы обменялись рукопожатиями и с улыбкой разошлись.

Только вот регулярные визиты штандартенфюрера Шелленберга к моему столу в последующие пару недель (он обычно приходил в конце дня и незаметно передавал мне небольшую папку, содержащую секретные документы, которые он не доверял никому, даже своему адъютанту), начали действовать на нервы нашему легко раздражительному шефу — группенфюреру Кальтенбруннеру. В один прекрасный день так случилось, что он собрался уходить с работы раньше, чем обычно, и когда он застал Вальтера Шелленберга, непринуждённо болтающего со мной, облокотившись на мой стол, он, скажем так, не слишком хорошо это воспринял.

— Вам что, заняться больше нечем, как отвлекать мою секретаршу от работы?

Шелленберг выпрямился перед своим начальником, но сделал это с нарочитым нежеланием.

— Я вовсе её не беспокоил, группенфюрер. Мы обсуждали некоторые аспекты докладов, что я принёс. Я инструктировал её по поводу того, на что нужно будет обратить особое внимание.

Лгать Шелленберг, стоит заметить, умел отменно и с совершенно непроницаемым лицом.

— Мне кажется, вы забыли свою позицию в этом офисе, Шелленберг. — Группенфюрер Кальтенбруннер нехорошо сузил глаза. — Я — шеф РСХА, а не вы. А потому это не в вашей субординации обсуждать что-либо, а тем более инструктировать мою секретаршу о чём бы то ни было. Я сам ей объясню, как разбираться с моей корреспонденцией.

— Я всего лишь пытался облегчить вам работу. — Вальтер Шелленберг улыбнулся доктору Кальтенбруннеру самой слащавой фальшивой улыбкой, какую я только видела. Тот в ответ сжал челюсть; он был явно не в настроении шутить.

— Я ценю ваши усилия, но в другой раз не утруждайте себя. И если вам нужно передать мне какие-либо документы, посылайте своего адъютанта. Совсем необязательно приносить их моей секретарше лично.

— А что, если я не доверяю своему адъютанту? Он всегда что-то, да теряет.

— В таком случае, он дерьмовый адъютант и его нужно уволить. Найдите себе нового и заставьте его делать работу, как следует. Уяснили?

— Да, герр группенфюрер. Вы более чем ясно обозначили свою позицию.

— Вот и хорошо. Надеюсь, что этого разговора у нас с вами не повторится. — С этими словами доктор Кальтенбруннер повернулся ко мне и кивнул на бумаги, над которыми я работала для него. — Фрау Фридманн, сложите всё это в отдельную папку, пожалуйста, и помогите мне отнести их в машину, если вас не затруднит.

— Нет, конечно, герр группенфюрер.

Обычно он всегда сам их брал, но, похоже, в этот раз он просто не хотел оставлять меня в компании моего бывшего начальника. Чтобы ещё сильнее его не разозлить, я быстро сложила все документы и поднялась со стула. Когда мы все вышли из приёмной, я вежливо кивнула штандартенфюреру Шелленбергу.

— До свидания, герр штандартенфюрер.

— До свидания, Аннализа. Группенфюрер.

Я знала, что он нарочно назвал меня по имени, только чтобы лишний раз зацепить своего шефа, который, как все в РСХА знали, обращался ко мне исключительно по фамилии и на вы, хотя о причине им приходилось только гадать. Эффект превзошёл все ожидания: если бы взглядом можно было убивать, то от того взгляда, что бросил на него доктор Кальтенбруннер, от шефа внешней разведки осталась бы кучка пепла. Я проследовала за доктором Кальтенбруннером до его машины в полном молчании, и только когда мы оказались одни в гараже, он вдруг решил устроить мне допрос почти по мюллеровской системе дознания, какого мне собственный муж никогда не устраивал.

Оказалось, что группенфюрер Кальтенбруннер думал, что дружба между мной и шефом SD-Ausland была нечто большим, чем просто дружбой, и почти в открытую обвинил меня в весьма непрофессиональной связи со штандартенфюрером Шелленбергом. Я стояла перед своим разгневанным начальником, прижимая папки к груди, не в силах поверить происходящему.

У меня ушло довольно много времени и усилий на то, чтобы убедить доктора Кальтенбруннера, что между мной и моим бывшим шефом абсолютно ничего не было, и только тот аргумент, что подобная афера была в принципе невозможна ввиду того, что я приходила и уходила из офиса РСХА с моим мужем, а остальное время проводила в его, группенфюрера Кальтенбруннера, приёмной, наконец заставили его поверить мне.

— И всё же, несмотря на вашу невинность в данном случае, я всё равно убеждён, что этот недоносок беспокоит вас по каким-то своим причинам. Он вам ни на что такое не намекал? Говорил что-то двусмысленное? Только скажите, и я сразу же доложу рейхсфюреру о его непрофессиональном поведении и сделаю так, чтобы он принял необходимые меры.

— Это вовсе необязательно, герр группенфюрер. — «Единственный, кто мне подобные вещи говорит, так это вы. Почему бы вам не пойти и не доложить рейхсфюреру о вашем непрофессиональном поведении?» подумала я. — Он ничего такого не говорил, правда.

Хоть он и явно не был удовлетворён таким ответом, у доктора Кальтенбруннера, похоже, наконец-то прошёл приступ ревности, и он уже более спокойно забрал бумаги у меня из рук. Его водитель, с опозданием спустившийся в гараж, почти бегом направлялся в нашу сторону; но, прежде чем сесть на заднее сиденье, мой начальник снова повернулся ко мне.

— Если он хоть слово вам скажет, сейчас же дайте мне знать. Я не потерплю, чтобы кто-либо беспокоил моего секретаря.

— Непременно, герр группенфюрер. Доброго вам вечера.

— Вам тоже, фрау Фридманн.

Я помахала его удаляющейся машине и решила выйти вслед за ней из гаража, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мне никогда раньше не приходилось иметь дела со сценами ревности, а эта, устроенная даже не моим собственным мужем, оставила меня без слов. Снаружи холодный мартовский воздух заставил меня невольно поёжиться и потереть плечи руками, но я хотя бы немного проветрила голову. И тут, когда я только повернулась обратно ко входу, моё внимание привлекла какая-то женщина, стоящая на другой стороне улицы. То ли потому, что она стояла совершенно неподвижно, в то время как все спешили по своим делам, то ли это был её пристальный взгляд, но я невольно сощурилась, стараясь рассмотреть её получше. Шарф, закрывающий часть её лица, мне совсем не помогал её разглядеть; я сделала было шаг в её направлении, но тут она быстро развернулась и зашагала в другую сторону. Я только пожала плечами и вернулась в офис.

— Мне придётся уехать в конце недели, — объявил Генрих за ужином.

Я подозревала, что что-то было не так — слишком уж он был молчалив по пути домой. Со дня нашей свадьбы он всегда брал меня с собой во все свои командировки. Только теперь всё было по другому; с моей новой должностью я не могла просто так взять и покинуть свой пост, когда мне вздумается.

— И надолго?

— На несколько дней, неделю максимум. Мне нужно поехать в Италию, установить кое-какие контакты с их разведывательной службой. — Он дал знак Магде подлить ему ещё вина. — Не расстраивайся, родная. Ты и не заметишь, как я вернусь.

— Очень даже замечу. — Не стоило, конечно, вот так по-детски капризничать, но я тем не менее даже не пыталась скрыть своего разочарования. — И я всегда хотела поехать в Италию! Это нечестно.

— Перестань дуться, как маленькая. — Генрих улыбнулся. — Ты же знаешь, что я взял бы тебя с собой, если мог. Но твой новый начальник, похоже, и дня без тебя прожить не может, не думаю, чтобы он так легко тебя отпустил.

Я усмехнулась этой очень правдивой шутке, и почесала Рольфа, сидящего подле моего стула, за ухом. Я была рада, что хотя бы этот огромный пёс оставался меня охранять, пока мой муж будет в отъезде. Не знаю почему, но я боялась оставаться в огромном доме совершенно одна.

Через пару дней Генрих собрал небольшой чемодан, поцеловал меня на прощанье, и уехал в Италию. Я затосковала, как только за ним закрылась дверь. На работе день начался ничем не лучше: варшавское восстание, которое никак не удавалось подавить, начало действовать фюреру на нервы, и он требовал немедленного разрешения ситуации всеми возможными средствами. Можно и не говорить, что вся ответственность за операцию пала на группенфюрера Кальтенбруннера, от чего он явно не был в восторге.

Со стрессом он всегда справлялся проверенным способом — алкоголем — и начинал наливать себе приличную порцию бренди едва ли не в десять утра. Каким-то необъяснимым образом, но бокал в руке помогал ему справляться с ситуацией куда лучше, чем его непьющим подчинённым, которые носились по отделу, как куры с отрубленными головами, и за каких-то полчаса он обрисовал общий план того, как снова взять гетто под контроль вооружённых СС.

В тот день доктор Кальтенбруннер и вовсе не выпускал бокала из рук, даже когда диктовал мне оставшиеся приказы для командиров СС, и к тому времени, как мы закончили (значительно позже привычных пяти часов), он был уже заметно пьян. Я мудро решила держать рот закрытым и не раздражать его ещё сильнее своим нытьём по поводу судьбы несчастных обитателей гетто или замечаниями о том, что ему стоило поменьше налегать на бренди. У австрийца, как и у большинства из них, и так темперамент был ещё тот, а потому злить его сейчас было бы сущим самоубийством.

Но когда припозднившийся Вальтер Шелленберг появился на пороге с докладом, я почуяла грядущую бурю. Шеф внешней разведки и так-то отличался особым талантом приводить своего начальника в бешенство с завидной регулярностью, но сегодня, когда тот и так был не в духе, да ещё и вынужден был задержаться из-за несвоевременного доклада Шелленберга, который не потрудился вовремя его доставить (а может, и сделал это нарочно), было ясно, что добром вечер не кончится. Я вздохнула, как только услышала, как шеф РСХА начал всё больше повышать голос, и даже Георг решил сбежать, пока и ему не влетело заодно, «к группенфюреру Мюллеру в отдел за радиограммами». Я укоризненно покачала головой, провожая взглядом его удаляющуюся спину; некоторые мужчины всё же были теми ещё трусами.

Меньше чем через пять минут мой начальник уже кричал на весь отдел, но как только к крикам примешался звон разбитого стекла, я только молча вознесла молитву, чтобы он не убил ненароком несчастного Шелленберга: в конце концов, тот был всё же неплохим шефом, да и был очень нужен мне для работы с контрразведкой. Дверь в приёмную резко распахнулась, и шеф SD-Ausland показался на пороге, явно решив ретироваться, пока следующий стакан или чем там в него доктор Кальтенбруннер запустил, не попал в цель.

— Я бы на вашем месте пошёл домой, — пробормотал он, быстрым шагом пересекая приёмную и одновременно крутя пальцем у виска, явно намекая на то, что наш шеф находился не в совсем здравом уме, мягко говоря.

Я обдумала его предложение секунд десять, но затем всё же встала, сделала глубокий вдох и открыла дверь в кабинет доктора Кальтенбруннера. Он курил у окна и даже не повернулся, когда я вошла. Бардак рядом с его столом был весьма впечатляющим: похоже, что он ещё и бумагами в Шелленберга швырнул, прежде чем схватиться за бутылку, которая лежала теперь, вдребезги разбитая, у противоположной стены. Я снова покачала головой и прошла в личную ванную комнату шефа РСХА, чтобы принести полотенце. Я подобрала самые большие куски стекла, а остальное подобрала влажным полотенцем.

— Да оставьте вы это… Они потом всё уберут, — наконец проговорил доктор Кальтенбруннер.

— Уберут, только до этого вы наверняка наступите на какой-нибудь из осколков и разрежете себе ногу, — буркнула я в ответ, не оборачиваясь. — И прекратите курить, ради всего святого, тут дышать уже невозможно!

Не спросив его разрешения, я подошла к окну за его столом и распахнула его настежь, а затем и второе, рядом с которым он стоял, слегка покачиваясь и пристально меня разглядывая.

— Ехали бы вы домой, герр группенфюрер. Вам явно нужен отдых. Я пойду вымою руки и скажу вашему водителю, чтобы готовил машину.

Он ничего не ответил, а потому я приняла его молчание за согласие и направилась обратно в ванную, чтобы ополоснуть полотенце от стекла и бренди. Из-за открытой воды я не слышала его шагов, а потому инстинктивно дёрнулась, напугавшись, когда он вдруг неожиданно обхватил меня сзади руками.

— Вы чего вытворяете?! — Крикнула я, пытаясь высвободиться из его крепких объятий, но он только сильнее прижал меня к раковине своим телом. — Ну-ка отпустите сейчас же!

— Нет. Вы сегодня такая красивая… Я хочу вас.

Он начал целовать мою шею, одновременно расстёгивая мой форменный пиджак. От него жутко несло алкоголем, и только теперь я поняла, сколько группенфюрер Кальтенбруннер должно быть на самом деле выпил. Я отчаянно пыталась оттолкнуть его руки, но он был куда сильнее меня и по всей видимости имел огромный опыт в избавлении женщин от одежды.

— А вот я вас совершенно даже не хочу, поэтому сейчас же уберите руки, или я рейхсфюреру буду жаловаться!

— Мне дела нет до рейхсфюрера. Я хочу тебя, хочу снова к тебе прикоснуться… Я скучал по тебе с того дня в тюрьме.

Он сунул руку мне под пиджак и схватил меня за грудь, прижав меня вплотную к себе. Другой рукой он держал меня за шею, пытаясь повернуть моё лицо к себе, чтобы поцеловать меня. Я не могла ослабить его душащую хватку даже обеими руками.

— Отстань от меня!

— Нет. Ты моя теперь…

Группенфюрер Кальтенбруннер снова попытался прижаться губами к моим, но я резко дёрнула головой и уперлась обеими руками в раковину, стараясь оттолкнуть его от себя. Это, естественно, ни капли не помогло.

— Прекрати сопротивляться, глупая ты девчонка. Тебе это всё равно не поможет.

Запустив зубы мне в шею, он сорвал-таки с меня пиджак. Я всё ещё пыталась совладать с его руками на своей груди, но он оттолкнул мои руки и рванул на мне рубашку. Тут я уже не на шутку испугалась и закричала. Шеф РСХА только глухо рассмеялся.

— Кричи, сколько хочешь, сладенькая моя. Тебе здесь никто не поможет. Что же до меня, то мне даже нравится, когда мои женщины кричат.

Как я не пыталась его остановить, он всё равно задрал моё бюстье наверх и сжал ладонями мою грудь. Я оглянулась по сторонам, отчаянно стараясь найти хоть что-то, чем можно было бы его стукнуть, но ничего подходящего как назло не было. Я оказалась в совершенно беспомощной ситуации, потому как даже если бы Георг вернулся в приёмную, я сильно сомневалась, что он решился бы вмешиваться в дела своего шефа.

Сама остановить группенфюрера Кальтенбруннера я тоже не могла: он был слишком пьян, чтобы соображать, что он делал. В его нынешнем состоянии он думал только об удовлетворении своих инстинктов и вряд ли вообще слышал мои слова, когда я попыталась его вразумить. Я всё ещё говорила что-то, ни на что уже, по правде говоря, не надеясь, но он только опустил руки ещё ниже и начал гладить мои бедра сквозь юбку, прижимаясь ко мне всем телом и покрывая голодными полупоцелуями, полуукусами мою шею и плечи. Я ударила его по руке, когда он попытался задрать мне юбку, но он схватил меня за запястья и, крепко зажав их в одной руке, всё-таки поднял её наверх.

— Пусти! — Закричала я, когда группенфюрер Кальтенбруннер придавил меня к раковине весом своего тела, свободной рукой лаская голую кожу на моём бедре между поясом и шёлковым чулком.

— Какая же ты красивая! — Он раздвинул мне ноги своей ногой, и прижал ступню к моей, чтобы я не смогла вывернуться. — Сладенькая моя, я же знаю, что ты тоже этого хочешь… Обещаю, нам будет так хорошо вместе…

Нет, сам бы он точно в тот вечер не остановился, но только тот факт, что группенфюрер Кальтенбруннер был настолько пьян, каким я его ещё не видела, сыграл мне на руку: он не смог расстегнуть штаны одной рукой, и ему пришлось отпустить меня на пару секунд, каких мне вполне хватило, чтобы извернуться и изо всех сил влепить ему хорошую оплеуху. Мой шеф явно подобного не ожидал и замер в удивлении, молча моргая. Я решила использовать его минутное замешательство, оттолкнула его от себя плечом, быстро схватила пиджак с пола и выбежала оттуда, пока он не опомнился.

В приёмной, уже у самой двери, я наспех привела одежду в порядок и, держа пиджак запахнутым одной рукой, сбежала вниз в гараж, где Ганс уже давно терпеливо ждал меня в машине. Он сдвинул брови, увидев мой растрёпанный вид, и спросил, не случилось ли чего. Я выдавила из себя улыбку и соврала, что вылила на себя кофе и испортила любимую блузку. Он, похоже, поверил мне и прекратил дальнейшие расспросы.

Первым делом как я пришла домой, я переоделась и позвонила Урсуле. Она только по голосу моему поняла, что что-то было не так, и всего через десять минут стояла у моей двери. Ей пришлось привести с собой Грету, потому что её домработница готовила ужин и не смогла бы одновременно смотреть за ребёнком. Я сразу же потянула Урсулу в библиотеку, подальше от ушей Магды.

— Что случилось? Ты была сама не своя, когда я взяла трубку. Всё хорошо?

Я была весьма тронута искренним беспокойством в голосе моей подруги, но прежде чем говорить, я должна была быть на сто процентов уверена, что могу на неё положиться.

— Не совсем. Я тебе всё расскажу, если ты поклянёшься не говорить Генриху или твоему мужу.

— Я буду молчать, если ты об этом просишь. Но что такого случилось, что ты не хочешь, чтобы Генрих знал?

Я вздохнула. Говорить об этом оказалось куда труднее, чем я думала.

— Это всё группенфюрер Кальтенбруннер. Он сегодня жутко напился, поймал меня в ванной и…

Урсула нахмурилась и покачала головой, всё ещё ничего не понимая.

— И что?

— И чуть не изнасиловал меня. — Это вышло чуть громче, чем я того хотела.

Урсула закрыла рот рукой.

— Ты шутишь?

— Если бы. И если бы он не был настолько пьян, и мне бы не представился шанс сбежать, он бы очень даже это сделал. Теперь ты понимаешь, почему я попросила тебя никому не говорить? Если мой муж узнает, он его пристрелит. А если ты скажешь Максу, то он точно всё расскажет Генриху.

— О, господи! — Урсула, казалось, до сих пор не могла поверить услышанному. — Я буду молчать, дорогая, обещаю, но ты разве не думаешь, что лучше будет всё же кому-то сказать? Как ты собираешься вернуться на работу?

— Я не собираюсь. Принесу ему завтра заявление об увольнении из РСХА и заставлю его подписать. А если он откажется, то я скажу ему, что пойду к рейхсфюреру с докладом.

— Ты думаешь, его это напугает?

— Сильно сомневаюсь. Но это мой единственный выход.

— Почему он вообще решил?.. Как ему такое в голову пришло?

— Не знаю. Ему пришлось переехать в Берлин полтора месяца назад, его жена и все его любовницы остались в Австрии. Наверное, ему было одиноко уже какое-то время, а тут он ещё и напился, а я оказалась под рукой…

— Хорошенькая причина, ничего не скажешь!

— Да уж чего тут говорить.

— А ты сказала ему, что тебя не интересует позиция его новой подружки в Берлине? Я имею в виду так, чтобы он это понял. Ты же знаешь, какие они, мужчины, им пока напрямую не скажешь…

Она явно недооценила всю серьёзность ситуации с доктором Кальтенбруннером.

— Урсула, я не только говорила, я кричала, пока он держал мне руки и задирал мне юбку.

Только теперь она наконец всё поняла, и смотрела на меня не мигая широко распахнутыми глазами и с раскрытым ртом.

— Боже ты мой! Бедняжка! Как тебе удалось от него сбежать?

— Он отпустил мои руки на секунду, чтобы расстегнуть штаны, ну я и вывернулась, дала ему как следует по лицу, и бросилась наружу.

— Молодец! Это его научит хорошим манерам.

— Это вряд ли.

— Что ты имеешь в виду?

Я промолчала, но Урсула и так обо всём догадалась.

— Он уже пытался что-то с тобой сделать, не так ли? Это был не первый случай?

Я медленно покачала головой.

— Аннализа, ты должна немедленно рассказать всё Генриху! Такими вещами не шутят! Я столько всего слышала от Макса про этого твоего начальника, да он же на всё, что угодно, способен! И если это была не первая его попытка, то он абсолютно точно будет продолжать в том же духе, пока не добьётся своего!

— Ты думаешь, я этого не знаю?

— Так поговори с Генрихом.

— Нет. Говорю же, он его застрелит. — Я закрыла глаза и потёрла лоб. — Просто сделай мне одолжение и не говори пока никому, ладно? Я завтра что-нибудь придумаю.

— Хочешь, я останусь с тобой на ночь? Можем сказать Максу, что ты боишься спать одна. Мы оба можем тут заночевать, если ты хочешь.

— У меня есть пистолет в ящике ночного столика, мне не страшно. Но всё равно спасибо за предложение. Прости, что вытащила тебя из дома, я просто запаниковала. Я уже успокоилась, правда.

— Ты уверена?

— Да. Иди домой к мужу, он, должно быть, тебя уже заждался.

Урсула поднялась, осторожно взяла спящую Грету на руки и посмотрела мне в глаза.

— Не раздумывай дважды, если захочешь позвонить. Хоть посреди ночи.

— Спасибо.

Она слегка приобняла меня одной рукой, чтобы не разбудить спящую дочку, и прошла за мной к передней двери. Магда уже переминалась с ноги на ногу, ожидая от меня разрешения сервировать ужин. У меня вовсе не было аппетита, но только чтобы не разочаровать старательную девушку, я кивнула ей и даже выдавила из себя улыбку.

Впервые за очень долгое время я прошла сквозь двери РСХА в обычном платье вместо формы. Если бы это был мой обычный рабочий день, я бы уже опоздала на два часа, но сегодня мне до рабочей дисциплины дела не было. Я прошла прямиком в кабинет группенфюрера Кальтенбруннера, мимо весьма удивлённого Георга, открыв дверь к нему в кабинет, даже не потрудившись постучать. Он говорил с кем-то по телефону, но осёкся на полуслове и замер на месте, увидев меня. Я решительно направилась к его столу и положила перед ним бумагу, с которой пришла.

— Подписывайте.

— Я вам перезвоню, — сказал он в трубку и быстро её повесил. Я с каким-то внутренним злорадством заметила, как заметно неловко ему было находиться сейчас в моём обществе. — Фрау Фридманн…

— Я не разговаривать с вами пришла. Подписывайте.

Он подобрал со стола заявление о том, чтобы незамедлительно освободить меня от моей должности и внимательно его прочёл.

— Что это такое?

— С каких это пор вы читаете документы, которые я кладу вам на стол? У вас же так хорошо получается подмахивать их не глядя, так чем этот отличается? Подписывайте давайте, и побыстрее. Мне в одной комнате с вами находиться тошно.

— Фрау Фридманн, я искренне прошу у вас прощения за вчерашнее, я был слишком пьян, я не понимал, что я делаю… Я бы никогда себе такого не позволил, если бы был трезв…

— А я что-то припоминаю совсем другое! В допросной вы тоже были пьяны? Нет!!! — Я была так зла на него, что кричала, ни капли не беспокоясь о том, что Георг мог меня услышать. — Вы настолько ужасный, омерзительный человек, да вам дела нет до других, вы только о себе и думаете и о том, что вам возжелалось в данный момент! Вы самый невозможный человек из всех, что я встречала, да к тому же ещё и самый настоящий деспот и психопат, вот вы кто! Подписывайте приказ о моём увольнении сию же секунду, потому что я лица вашего видеть больше не могу!

— Фрау Фридманн…

— Хватит! Этот разговор у нас с вами уже был. Знаете что, да мне плевать, подпишите вы это или нет! Я здесь больше не работаю, сажайте меня в тюрьму, если хотите, за оставление поста во время войны, потому что я лучше за решётку сяду, да я лучше в лагерь поеду, чем ещё хоть день проведу в вашей компании! Прощайте, герр группенфюрер!

Я развернулась и вышла из кабинета, изо всех сил хлопнув дверью. Георг смотрел на меня с открытым ртом, и даже не нашёлся, что спросить. Я пожелала ему хорошего дня и навсегда покинула офис РСХА.