Любовница группенфюрера

Глава 8

Я уже заканчивала печатать очередной документ для штандартенфюрера Шелленберга, когда моя бывшая коллега из женского состава СС, Барбара, вошла в приёмную с взволнованным видом.

— Аннализа, бросай, что ты там делаешь, и пошли в конференц-зал. Новый шеф РСХА здесь, и он приказал всем сотрудникам присутствовать на первом организационном собрании.

Эта новость меня, признаюсь, сильно удивила. Я была более чем уверена, что после борьбы за власть с Гейдрихом, Гиммлер оставит руководство РСХА исключительно в своих собственных руках, и никого на должность шефа назначать не будет. Все в нашем отделе придерживались того же мнения, потому что слухов никаких о том, чтобы кого-то даже рассматривали как кандидата на должность, не ходило.

— Кого-то всё-таки назначили?

— О да, и из того, что я слышала, он ещё хуже, чем Гейдрих. Уже уволил половину личного состава из других отделов!

— Хуже Гейдриха? Такое в принципе возможно? — я скептически изогнула бровь, улыбаясь.

— Вот сейчас и увидим. — Барбара тяжко вздохнула.

Я оставила недопечатанный документ в машинке и пошла вслед за моей коллегой в конференц-зал, где большинство сотрудников шестого отдела уже тревожно переговаривались, ожидая прибытия нашего нового шефа. Этот зал был меньше чем тот, в котором нас раньше собирал Гиммлер, и поэтому на сей раз SS-Helferinnen сидели у стены, и я сразу же подметила, что никто не решался занять места в переднем ряду, явно благодаря слухами о характере нового начальника. Штандартенфюрер Шелленберг заметил меня и махнул мне, чтобы я села впереди; Барбара попыталась было скрыться за моей спиной, но я уверенно уцепила её за рукав и заставила сесть рядом, зашипев на протестующую девушку, что одна я там сидеть не собиралась. Слава богу, что Шелленберг пересадил ещё нескольких девушек к нам, и те теперь жались друг к другу, как овечки, собранные на убой.

Меньше чем через минуту прибыл новый шеф Главного Имперского Управления Безопасности, как я поняла из того, что все вдруг вскочили на ноги и замерли навытяжку. Мне было крайне любопытно посмотреть, кому же Гиммлер всё-таки доверил офис, но так как повернуться я не могла, я продолжала смотреть строго вперёд, слушая его уверенные шаги по деревянному паркету, пока он шёл к небольшой трибуне впереди. Однако, как только он обернулся и небрежно бросил стопку бумаг, что принёс с собой, на кафедру, я чуть не расхохоталась. Новым шефом РСХА был никто иной, как мой хороший знакомый — группенфюрер СС доктор Эрнст Кальтенбруннер.

Одетый уже в новую серую униформу с ромбом СД на левом рукаве вместо своей привычной чёрной, он окинул взглядом полный зал своих новых подчинённых из шестого отдела и ухмыльнулся.

— Добрый день, дамы и господа. Как вы уже, должно быть, знаете, с сегодняшнего дня я становлюсь вашим новым шефом, так что давайте сразу же проясним две вещи. Первое: я не хочу слышать «Но мы не так делали это при обергруппенфюрере Гейдрихе, мы делали это по-другому». С этого самого момента вы делаете всё по-моему, делаете быстро и без лишних вопросов. Второе: мне дела нет до того, насколько ваш бывший босс любил четвёртый отдел, и почему он разрешал его сотрудникам совать свой нос не в свои дела; я требую абсолютного и беспрекословного следования субординации строго в сфере работы каждого отдела, и соответственно, если вы — внешняя разведка, то вы и занимаетесь внешней разведкой, а гестапо занимается своими делами, и чтобы никаких сведений между отделами больше не передавалось без моего личного на то разрешения.

Один из офицеров с переднего ряда имел несчастье поставить под сомнение новый порядок:

— Я прошу прощения, герр группенфюрер, но герр рейхсфюрер сказал…

— Вон отсюда.

Молодой офицер явно не ожидал такой реакции и так и остался стоять, пытаясь понять, действительно ли его только что выставили, или же у нового шефа просто было крайне своеобразное чувство юмора.

— Я сказал, пошёл вон отсюда. — Доктор Кальтенбруннер быстро помог ему прояснить ситуацию, после чего офицер поспешил покинуть зал, пока не втянул себя в ещё большие неприятности. — Третье: не стоит меня перебивать, когда я говорю, мне это очень не нравится.

Я услышала, как Барбара прошептала тихое «о, Боже» себе под нос. Я старалась сдержать улыбку: большинство моих коллег, казалось, уже были в ужасе от группенфюрера Кальтенбруннера.

— Рейхсфюрер передал мне полномочия касательно этого офиса на одном условии с моей стороны, что я полностью реорганизую тот бюрократический бардак, что оставил после себя Гейдрих, и сделаю это, как мне того хочется. Рейхсфюрер явно одобряет подобное положение дел и мою позицию, так что если какие-то ещё умники имеют сомнения на сей счёт, то дверь вон там, будьте добры закрыть её за собой, потому как такие люди мне не нужны.

Сотрудники внешней разведки обменялись взглядами, но все остались на своих местах. Австриец фыркнул.

— Нет? Что ж, прекрасно. Я рад, что этот вопрос мы прояснили. А теперь перейдём к реорганизации личного состава.

Все начали нервно ёрзать на стульях, разом вспомнив слухи о том, как треть их коллег уже была уволена или же перенаправлена в другие организации группенфюрером Кальтенбруннером. Никто не спешил к ним присоединяться. Новый шеф РСХА тем временем вынул бумагу из папки, лежавшей перед ним, и начал зачитывать новые назначения:

— Шефы департаментов: Департамент А — организация и администрация — остаётся прежним. Департамент B — шпионаж в западной сфере — штандартенфюрер Эрих Гайслер. Департамент C — шпионаж на территории Советского Союза и Японии — остаётся прежним. Департамент D — шпионаж в американской сфере — оберфюрер Генрих Фридманн. Департамент E — шпионаж в Восточной Европе — оберштурмбаннфюрер Пауль Майнхардт. Департамент F — техническая сфера — остаётся прежним.

Я глянула на своего мужа, сидящего в переднем ряду, который, похоже, был ошарашен внезапным повышением не только в должности, но и в ранге, не меньше моего. Я невольно задумалась, что таилось за таким щедрым жестом, потому как доктор Кальтенбруннер явно не принадлежал к типу людей, которые творили добро направо-налево просто потому, что это было частью их натуры. Как и у штандартенфюрера Шелленберга, у него всегда был какой-то скрытый мотив.

Сделав ещё несколько изменений в командном составе, группенфюрер Кальтенбруннер зачитал список сотрудников, которые будут переведены в другие отделы или же вовсе распущены со своих должностей, потому как они «не соответствовали требованиям, необходимым для выполнения безупречной службы». Барбара прошептала очередное «о, Боже,» когда он перешёл на женский состав СС. На удивление, он не начал увольнять каждую вторую девушку, но вместо того обратился к штандартенфюреру Шелленбергу:

— Штандартенфюрер, меня, по правде, не особенно интересует секретарский состав, пока их непосредственное начальство находит их работу удовлетворительной, но мне всё же самому потребуется помощница, чтобы заниматься корреспонденцией. Так что просто скажите мне, какая из них посмекалистее, печатает быстро, может сварить хороший кофе, и чтобы на неё приятно смотреть было?

Шелленберг вежливо улыбнулся и окинул взглядом всех девушек, сидящих рядом со мной, однако, избегая какого бы то ни было зрительного контакта со мной лично.

— Ну что ж… По правде сказать, они все весьма способные работники с отличными характеристиками. Я, право, не знаю, как выбрать кого-то одного.

— Они вот уже больше полугода работают под вашим началом, и вы до сих пор не знаете, какая из них самая способная? — Австриец глянул на Шелленберга.

— Ну, самая способная, пожалуй, будет Аннализа Фридманн, но она является моим личным секретарём, и…

— Больше не является. — Группенфюрер Кальтенбруннер перевёл на меня взгляд впервые за всё это время, и ухмыльнулся. — С сегодняшнего дня она будет работать на меня.

— Но, герр группенфюрер, при всём уважении, она мне нужна. — Шелленберг явно не был доволен такой перестановкой. — Никто из других секретарей не сможет выполнять её работу.

— Вы что, оспариваете моё решение?

— Ни в коем случае, герр группенфюрер, но я всё же хочу сказать, что она незаменимый для меня работник…

— Я вам искренне сочувствую, но теперь она станет моим незаменимым сотрудником. — Доктор Кальтенбруннер очаровательно улыбнулся шефу внешней разведки, и я сразу же поняла, что в очень скором времени между ними начнётся самая настоящая война. — Что ж, на этом, пожалуй, всё, дамы и господа. Вопросы?

Если у кого-то они и были, то никто не осмелился поднять руки.

— Вот и чудненько. Свободны.

— Вот сукин сын! — Штандартенфюрер Шелленберг ругался в исключительно редких случаях, и только когда бывал предельно зол. — Он нарочно это сделал! Да у любой девушки из отдела хватило бы мозгов и десяти пальцев, чтобы печатать его приказы, а это всё, для чего она ему нужна. Не стоило мне говорить, что вы хоть сколько-то ценный сотрудник.

Я уже почти закончила паковать свои офисные принадлежности в маленькую коробку, и пожала плечами.

— Это не ваша вина, герр штандартенфюрер. Он бы всё равно меня выбрал, даже если бы я из рук вон плохо работала.

— Вы считаете?

— Уверена. — Зажав коробку под мышкой, я протянула руку моему теперь уже бывшему начальнику. — Мне очень жаль, что приходится вас покидать. Работать на вас было настоящим удовольствием, герр штандартенфюрер. Спасибо вам за всё. И пожалуйста, дайте знать, если вам что-то потребуется в будущем; я всегда могу взять какую-то работу на дом и помочь вам, если нужно.

Он пожал мне руку и кивнул.

— Благодарю вас за отличную службу, Аннализа. Я обязательно прослежу, чтобы это отразилось в вашем личном деле. И… Удачи с вашим новым начальником.

Я не сдержала ухмылки, увидев выражение его лица, когда он это произнёс.

— Благодарю вас.

Мне действительно было жаль покидать приёмную Вальтера Шелленберга, потому как мне и вправду нравилось работать под его руководством. Однако, в отношении моей контрразведывательной деятельности, моё новое назначение было даже ещё лучше прежнего: вся бумажная работа группенфюрера Кальтенбруннера будет теперь проходить через мои руки, а его должность была куда выше и значимее, чем штандартенфюрера Шелленберга. Я была более чем уверена, что Рудольф и Ингрид придут в настоящий восторг, когда узнают эту новость.

Когда я вошла в приёмную группенфюрера Кальтенбруннера, его адъютант кивнул мне, не отнимая телефона от уха, указывая на стол в углу, который предназначался мне, судя по всему. Я только было начала организовывать своё рабочее место, как он бросил через плечо, положив трубку и направляясь к выходу:

— Он хочет кофе. Иди сделай ему кофе.

«Просто отлично. Из личного помощника шефа внешней разведки я меньше чем за полчаса превратилась в обычную официантку. Ничего не скажешь, продвижение по службе!» Я открыла было рот, чтобы спросить адъютанта группенфюрера, как наш новый шеф предпочитал его кофе, но он уже исчез за дверью. Похоже было, что мне придётся спрашивать самой. Я постучала в дверь его кабинета и, услышав «да» из-за двери, открыла её и увидела нового шефа РСХА также с трубкой в руке. Правда, доктор Кальтенбруннер оказался вежливее, чем его непосредственный подчинённый, и вопросительно улыбнулся мне, прикрыв трубку рукой.

— Чем могу помочь, фрау Фридманн?

— Просто хотела уточнить, как вам больше нравится, герр группенфюрер.

— Да у меня, по правде говоря, нет особых предпочтений, но раз уж вы спросили, то прямо на этом столе и погорячее, — ответил он со своей обычной ухмылкой.

Я сощурила на него глаза, изо всех сил стараясь не рассмеяться. Он был неисправим.

— Я вообще-то имела в виду ваш кофе.

Его ухмылка стала ещё заметнее.

— Я тоже про кофе говорю, а вы про что подумали?

— Знаете что? Раз вы такой шутник, то сделаю всё, как мне нравится, и попробуйте хоть слово сказать!

Только уже произнеся это вслух, я поняла всю двусмысленность сказанного, но доктор Кальтенбруннер, конечно же, заметил это первым.

— Правда? Что ж, я согласен. Это даже интересно, когда девушка командует.

— О, господи!

Я закрыла за собой дверь, пока он ещё что-нибудь похуже не сказал, и услышала его смех по другую сторону. Похоже было, что работать в моём новом офисе будет очень даже весело.

Но если я подумала, что на двусмысленных шутках про кофе всё и закончится, я сильно заблуждалась. Уже на следующий день, когда новый шеф РСХА вошёл в приёмную, он оглядел меня с ног до головы и заметил с весьма серьёзным видом:

— Жаль всё-таки, что вас эту форму заставляют носить.

Я-то наивно решила, что может он позволит мне носить обычные платья на службу, и даже просияла в ответ.

— А в чём бы вы хотели меня видеть?

— Без ничего.

«Ну да. А чего я, в принципе, ожидала?»

— Идите отсюда с вашими грязными шуточками, герр группенфюрер! Я-то думала, вы серьёзно!

— О, я очень даже серьёзно.

Даже думать не хочу, куда бы дальше зашёл этот разговор, если бы не появился его адъютант Георг и не вручил доктору Кальтенбруннеру его утреннюю корреспонденцию.

На следующий день доктор Кальтенбруннер махнул мне следовать за ним, когда выходил из кабинета.

— Хочу проверить, такая ли вы хорошая стенографистка, как утверждал Шелленберг. У меня встреча назначена с рейхсфюрером, и мне нужно, чтобы вы кое-что записали.

— Конечно, герр группенфюрер.

Я только было понадеялась, что наши отношения наконец приняли нормальный, официальный характер, но тут он снова начал свои штучки. Во-первых, он усадил меня прямо рядом с собой, якобы чтобы следить, что я всё правильно записываю. Затем, как только рейхсфюрер отвернулся к карте на стене и, соответственно, не мог видеть, что происходило у него за спиной, доктор Кальтенбруннер опустил руку на спинку моего стула, и другой слегка отодвинул мою левую руку, наклонившись ко мне чуть ли не вплотную, чтобы «проверить мои записи».

Я посмотрела на него как можно более убийственно, сказав одними губами, чтобы рейхсфюрер не услышал:

— Какого чёрта вы делаете?

Но новый шеф РСХА только постучал пальцем по бумаге, также тихо ответив:

— Пишите, пишите, не отвлекайтесь.

Конечно же, он отодвинулся от меня, только когда рейхсфюрер повернулся к нам лицом.

По пути обратно в офис, когда мы наконец-то снова могли говорить, я сощурила на него глаза и сказала:

— Если вы не прекратите это с вашим поведением, клянусь, я вас в один прекрасный день отведу в подвал внизу, и буду убивать медленно и мучительно.

Но как оказалось, ничто не могло напугать австрийца и его грязный ум.

— Мм, звучит многообещающе. Лично я не знал, что вам такое нравится, но я всегда открыт экспериментам.

Изо всех сил стараясь не расхохотаться или не покраснеть, я быстро оглянулась и, убедившись что мы были одни в коридоре, стукнула его по плечу своим блокнотом.

— Что, уже начинаем? — он игриво изогнул бровь.

— Ничего мы не начинаем! Вот, забирайте ваши записи, а я пока пойду проверю, не готовы ли доклады, что вам обещал группенфюрер Мюллер.

— Что значит, забирайте ваши записи? Это же стенография. Мне нужно, чтобы вы их по-нормальному расшифровали.

— Вы же сказали, что знаете стенографию! Всего час назад!

— Я соврал.

— Зачем вы тогда так разглядывали, что я там себе записывала?

— Я, вообще-то, не на бумагу смотрел.

Группенфюрер Кальтенбруннер опустил глаза на уровень моей груди, снова ухмыляясь. Я покачала головой.

— Вы совершенно отвратительны.

— Из ваших уст это звучит как комплимент.

— Знаете, после всего того, что я от вас услышала всего за последние пару минут, мне в душ захотелось.

— Отличная идея. Давайте примем его вместе, я вам спинку потру.

На сей раз я не сдержалась, расхохоталась и поспешила сбежать в приёмную к Мюллеру, невольно отметив, что всегда профессиональный Шелленберг и мой новый начальник были как небо и земля. Не знаю почему, но как я не старалась на него разозлиться или обидеться, у меня попросту ничего не выходило.

По сравнению с многочисленными обязанностями в офисе штандартенфюрера Шелленберга, быть секретарём группенфюрера Кальтенбруннера оказалось чуть ли не отпуском. Всё, что я делала весь день, так это печатала приказы, которые затем нужно было подписать и разослать по отделам (но этим уже занимался Георг, так как технически это являлось обязанностью адъютанта), варила кофе и отвечала на звонки, когда Георгу нужно было сбегать по какому-либо поручению. Георг даже отпустил меня пораньше в первый день, сославшись на то, что герру группенфюреру нужно было ехать в Рейхканцелярию на собрание. Я взяла свою сумку и направилась в новый кабинет Генриха, который он теперь занимал вместо старого шефа Департамента D.

Мой бедный муж был погребён под кучей бумаг, с которыми ему нужно было ознакомиться в течение всего нескольких дней, и с радостью согласился, когда я предложила свою помощь в их сортировке. Когда рабочий день закончился, мы решили взять оставшиеся папки домой, и спустились в гараж, где Ганс уже ждал нас. Однако, в машине Генрих в конце концов бросил на сиденье папку, на бумагах в которой он пытался сосредоточиться вот уже какое-то время, и сказал:

— А может, к чёрту её, эту работу, и поехали лучше праздновать наше повышение?

— Я только за!

— Вот и чудесно. Тогда поехали домой, переоденемся, и я отвезу свою красавицу-жену в самый дорогой ресторан в городе. Я тебе ещё не сказал, что мне к тому же зарплату повысили, и весьма неплохо?

— Правда?

— Да. Я скуплю тебе все французские платья на свете, которые ты так любишь, и буду хвастаться тобой перед всеми при любом удобном случае. Я же теперь очень важный оберфюрер, разве нет?

Он выпрямился на своём месте с наигранно важным видом, что заставило меня рассмеяться.

— Да, любимый, ты выглядишь очень важным. Тебе нужно будет сменить знаки отличия на форме, да? Я завтра же утром попрошу Магду, она чудесная швея, всё сделает за пять минут.

— Спасибо, родная.

Я улыбнулась и спросила его через какое-то время:

— А помнишь, как ты впервые пришёл ко мне домой, и я не могла тебе даже нормальный ланч приготовить? Ты рассмеялся тогда и сказал, что тебе жаль моего будущего мужа, потому что…

— Потому что ты заморишь его голодом. Да, я это очень даже хорошо помню. — Генрих тоже улыбнулся в ответ. — А ты сказала, что не стоит мне его жалеть, потому что он женится на девушке, а не на кухарке, и что ему придётся раскошелиться на домработницу. А я спросил на это, а что, если ты выйдешь за военного, и начнётся война, и тебе придётся обо всём самой заботиться?

— И я вышла за военного, и война действительно началась, — заключила я с улыбкой. — Но, слава богу, ты не в Вооружённых СС на Восточном фронте, а здесь, со мной. И слава богу, что мы всё ещё можем позволить домработницу.

Генрих усмехнулся, но потом вдруг посерьёзнел.

— Да, только вот я теперь очень много буду разъезжать по командировкам. Это новое назначение того требует. Не то, что моя старая, офисная должность.

Я нахмурилась.

— Правда?

Генрих кивнул, и тут меня внезапно осенило. Он сделал это нарочно. Группенфюрер Кальтенбруннер прекрасно знал, что он делает, передавая Департамент моему мужу, чтобы отсылать его подальше каждый раз, как ему заблагорассудится. Всё вдруг сложилось в одну ясную картину: новая должность Генриха, моё новое назначение, а больше всего, история Адама о том, что доктор Кальтенбруннер сказал ему в Маутхаузене. «Она моя». Я тогда не придала словам Адама особого внимания, потому как он ясно сказал, что группенфюрер был очень пьян, а люди много чего говорят под влиянием алкоголя. Только вот это всё было сделано с расчётом, и определенно на трезвую голову.

— Вот дьявол.

— Что-то случилось? — Генрих повернулся ко мне.

— Нет… Ничего. Только что вспомнила, что я забыла напечатать один из документов, вот и всё, — соврала я, решив не озвучивать свои подозрения своему мужу. — Забудь, завтра всё сделаю. Сегодня мы празднуем.

За окном стояло чудесное утро понедельника, и я как раз заканчивала раскладывать утреннюю почту на столе группенфюрера Кальтенбруннера, когда он вошёл и остановился посреди кабинета, глядя куда-то поверх моего плеча.

— Доброе утро, герр группенфюрер. — Улыбнулась я моему новому начальнику.

— Что это такое? — Он кивнул на что-то за моей спиной.

Я обернулась и увидела несколько горшков с цветами на подоконнике, которые он по-видимому и имел в виду. Я принесла их сюда в прошлую пятницу, воспользовавшись тем, что он был на собрании в Рейхканцелярии, после того, как своими глазами увидела, сколько новый шеф РСХА выкуривал за день сигарет. Я решила, что о том, чтобы открывать окно каждый раз, как он будет выходить из кабинета, даже вопроса не стояло, но пока он был тут, цветы хотя бы немного будут очищать воздух.

— Это называется «цветы,» герр группенфюрер. Орхидеи, если уж совсем точно.

Он слегка сдвинул брови.

— А как они оказались в моём кабинете?

— Я их принесла.

Он, казалось, ещё больше запутался.

— Зачем?

— Ну, вы довольно много курите, а растения известны тем, что поглощают углекислый газ и превращают его в кислород. Так что можете считать это своеобразной медицинской помощью.

Он наконец ухмыльнулся.

— Так вы принесли мне цветы, чтобы я не умер от рака лёгких в ближайшие пять лет?

— Ну… Можно и так сказать.

— Что ж, это очень мило с вашей стороны, фрау Фридманн. Спасибо за заботу.

— Не за что, герр группенфюрер. — Он всё ещё стоял посреди кабинета, глядя на меня, поэтому я решила спросить его о дальнейших инструкциях. — Хотите кофе первым делом, или же сначала разберёмся с почтой?

— Кофе был бы очень кстати.

— Сейчас же приготовлю.

Я сделала ему кофе, как он любил: со сливками, сахаром и не слишком горячим, потому что доктор Кальтенбруннер предпочитал пить его, как стопку коньяка — быстро и чуть ли не залпом. Он как раз просматривал утреннюю корреспонденцию, когда я поставила на край стола поднос с кофе и тарелочкой бисквитов, испечённых Магдой. К этому времени я уже уяснила, что что бы он не клал себе в рот, если только не очередную сигарету, было уже хорошо, а посему я начала втихаря подкладывать ему под руку всякие закуски в течение дня. Поглощённый своей работой, он обычно даже не замечал моих маленьких хитростей.

Я уже собралась было уходить обратно к себе в приёмную, когда доктор Кальтенбруннер окликнул меня.

— Фрау Фридманн!

— Да, герр группенфюрер?

— Вы забыли разобрать эти письма.

Он поднял один из конвертов со штампом «совершенно секретно» в правом верхнем углу.

— Мне не разрешено их трогать.

— Кто вам такое сказал?

— Георг.

— Он что, новый шеф РСХА?

— Нет, но… Я подумала, что это было вашим распоряжением.

Доктор Кальтенбруннер покачал головой.

— Вы мой личный секретарь, и у меня от вас нет секретов. С сегодняшнего дня сортируйте и эти письма для меня, пожалуйста. Вы и представить не можете, сколько в них всякой чуши, и я не хочу тратить на неё своё время.

— Не разъясните, в таком случае, что именно вы считаете «чушью,» герр группенфюрер, чтобы впредь я знала, как именно их сортировать для вас?

— Давайте вместе откроем несколько писем, чтобы вы поняли, что я имею в виду.

Он жестом подозвал меня подойти поближе, и я заняла место за его стулом, глядя через его плечо за конвертом, что он открывал.

— Видите, например этот документ имеет несколько имён в качестве адресатов, что означает, что он должен быть разослан по нескольким ведомствам, включая наше, и содержит общую, ознакомительную информацию. В этом конкретном письме говорится о нагрузке транспортов, идущих в Аушвиц, а меня вся эта гестаповская бумажная волокита совершенно не интересует. Это мюллеровский отдел, вот пусть сам и разбирается со своими евреями. — Доктор Кальтенбруннер отложил письмо и взял новое из стопки. — А это адресовано лично мне, от мэра Вены, с просьбой прислать ему работников на военные заводы; я потом продиктую вам на него ответ. Всё, что приходит лично на моё имя, складывайте в отдельную стопку.

Я кивнула. Группенфюрер Кальтенбруннер передал мне новое письмо и взял чашку в руку.

— Почему бы вам не открыть это письмо самой?

Я взяла со стола его нож для открывания писем и осторожно разрезала конверт, пока он неотрывно следил за мной взглядом.

— Из офиса рейхсфюрера СС Гиммлера, лично вам в руки, в отношении Einsatzgruppen на территории Советского Союза. — Я слышала, для чего эти самые Einsatzgruppen, или отряды уничтожения, были сформированы: они окружали и расстреливали в большинстве своём еврейское население оккупированных стран, а также всех советских комиссаров, что попадались им на пути. Славянские евреи считались главными носителями «большевистской угрозы» рейху, а потому подлежали немедленному истреблению. То, что это были самые что ни на есть обычные люди, которые в политике в девяноста процентах случаев совершенно не смыслили, никого не интересовало. Я глянула на своего начальника. — Мне продолжать читать?

— Да, конечно.

— Здесь говорится, что бригадефюрер Отто Охлендорф запрашивает инструкции в отношении деятельности Einsatzgruppe D на территории южной Украины, а именно в некой деревне Грушевка, население которой в подавляющем большинстве — евреи. Деревня находится недалеко от намеченного курса, каким движется отряд, а поэтому бригадефюрер запросил разрешения рейхсфюрера послать часть отряда для ликвидации деревни. Рейхсфюрер дал ему разрешение, и теперь направляет этот приказ вам в руки для подписи, потому как он попадает под вашу юрисдикцию как шефа РСХА.

Группенфюрер Кальтенбруннер разглядывал какое-то время свой кофе, затем выпил его одним глотком, поставил чашку обратно на поднос и потянулся за портсигаром.

— Документы, которые требуют моей подписи, складывайте на край стола, вот сюда.

Я медленно опустила письмо, куда он мне сказал, и продолжала пристально смотреть на него, но группенфюрер Кальтенбруннер как нарочно игнорировал мой настойчивый взгляд и только протянул мне следующее письмо, занявшись своей сигаретой.

— Открывайте.

Я и пальцем не пошевелила, пока он наконец не повернулся ко мне.

— Что такое, фрау Фридманн?

— Сколько людей живут в той деревне?

— Откуда мне знать?

— Их всех теперь поголовно расстреляют?

— Если рейхсфюрер так приказал, то да.

— Только вот приказ подписывать будете вы, а не рейхсфюрер.

Он повернулся на стуле и посмотрел мне прямо в глаза, всё больше хмурясь.

— К чему вы всё это ведёте, фрау Фридманн?

Я пожала плечами.

— Совершенно ни к чему. Просто это новая для меня должность, и я хочу убедиться, что всё понимаю правильно. Так все приказы о массовых расстрелах всегда направляются на подпись шефу РСХА, верно?

Группенфюрер Кальтенбруннер слегка сузил глаза, но я и тогда не отвела взгляда. Мне дела не было, что ему мои слова пришлись против шерсти; если он с таким безразличием мог отправить всех этих людей на смерть одной своей подписью, то я имела все права хотя бы ткнуть его в это носом, как бы ему это не было неприятно.

— Верно, фрау Фридманн. Это называется следованием форме и субординации.

— А я-то думала, это называется массовым уничтожением.

Он так резко поднялся со стула, что я невольно отступила назад.

— Да что вы от меня такого хотите?! Не подписывать приказ, потому что в вас вдруг проснулось сочувствие к жителям этой, как её там, деревни?! Вы этого от меня хотите? Отказаться следовать приказам рейхсфюрера и может вообще перед трибуналом предстать за измену из-за пары сотен треклятых большевиков?!

Я уже видела несколько раз, какой эффект производил его громкий голос и гневный вид на его подчинённых, которые обычно замирали перед ним, как кролики перед удавом. Я же его вовсе не боялась, а тем более сейчас.

— Нет, конечно, герр группенфюрер, — ответила я ледяным тоном. — Я всего лишь задала вам вопрос. Я сожалею, если подобные вопросы вам неприятны, и впредь постараюсь их не задавать. Буду просто молча следовать приказам, как и все остальные.

— Да уж, будьте так любезны. — Группенфюрер Кальтенбруннер сел обратно на своё место, глубоко затянулся и протянул мне остаток писем, ни разу на меня не глянув. — Рассортируйте оставшиеся. Свободны.

— Слушаюсь, герр группенфюрер, — салютовала я с как можно большим сарказмом и вышла из кабинета, не забыв хлопнуть дверью.