Любовница группенфюрера

Глава 14

Я только вернулась с ланча, как невольно остановилась в дверях: меня застал врасплох громкий женский голос, доносящийся из-за закрытых дверей кабинета обергруппенфюрера Кальтенбруннера.

— Что происходит? — Шепнула я Георгу, который, казалось, был весьма увлечён подслушиванием происходящего.

— Семейная драма, — шепнул он в ответ, едва сдерживая смех.

— Что?

— Фрау здесь.

— Его жена?

— Да, с детьми. И судя по всему, она не в очень-то хорошем настроении.

— Я слышу.

Георг, едва слышно хихикая, прижал палец ко рту; сказать, что фрау Кальтенбруннер была не в очень хорошем настроении, значило ничего не сказать. Судя по её крикам, она была в самой настоящей ярости.

— Ты хоть помнишь, какой сегодня день? День рождения твоей дочери! Ты хоть помнишь, что у тебя вообще есть дочь?! А то мне в последнее время начинает казаться, что ты и вовсе об этом забыл, судя по твоим визитам раз в два-три месяца на несколько часов!

— У меня работы невпроворот, Лизель!

— У других людей тоже работа, но они всё же приходят домой после этой самой работы! Ты же переехал себе в Берлин и думаешь, что звонить раз в неделю, чтобы убедиться, что мы все ещё живы, вполне достаточно!

— Да какого чёрта ты от меня хочешь?!

— Хочу, чтобы ты вспомнил, как выглядят твои дети! Раз ты не хочешь приезжать домой, я привезла их тебе в Берлин. Забирай их и желаю вам хорошо провести время вместе. Я заберу их вечером.

— Какого дьявола ты делаешь?! Ты не можешь их здесь оставить! Это офис РСХА, ради всего-то святого! Забери их с собой, а я вечером отведу их поесть мороженого.

— Ну уж нет, дорогой мой. Извини, но им нужно чуть больше, чем полчаса в обществе их отца. Присмотри за ними хотя бы до вечера. Прощай!

— Лизель! Ну-ка вернись!

Я на всякий случай спряталась за спиной Георга, когда взбешённая женщина резко распахнула дверь и с силой захлопнула её за собой. Ей было за тридцать, и выглядела она совсем не так, как я её всегда себе воображала. Я всегда почему-то думала, что из огромного количества окружавших его женщин доктор Кальтенбруннер наверняка выбрал себе самую красивую и эффектную, но фрау Кальтенбруннер оказалась самой что ни на есть обычной немкой с совершенно непримечательной внешностью. Я была очень сильно удивлена таким выбором.

Она тем временем глянула на меня со вселенской ненавистью и прошагала к выходу. За её спиной обергруппенфюрер Кальтенбруннер открыл дверь своего кабинета.

— Лизель! Я не шучу, забери детей сию же секунду!!!

— Вечером поговорим, — бросила она, не оглядываясь, и хлопнула дверью приёмной.

Доктор Кальтенбруннер тихо выругался себе под нос, а Георг тут же зарылся чуть ли не с головой в бумаги, всеми возможными способами избегая взгляда своего начальника.

— Фрау Фридманн, подите сюда.

«А я-то что сделала?» Чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя прикусила язык и проследовала за своим шефом в его кабинет. На пороге он вдруг подтолкнул мне в руки двух детей, мальчика и девочку, отчего я и вовсе опешила.

— Фрау Фридманн, знакомьтесь: это Хансйорг, а это Гертруда. Присмотрите за ними до вечера.

После этого он едва ли не вытолкал нас троих из своего кабинета и закрыл дверь. В искреннем негодовании я снова её открыла и зашла внутрь.

— Что это вы такое ещё придумали? Я не могу за ними смотреть! Я понятия не имею, что делать с детьми!

— Конечно, имеете! Вы же женщина.

— И дальше что? У меня нет ни одного ребёнка! Я ни малейшего представления не имею, как за ними смотреть!

— Я тоже, а у меня куча важной работы. Поиграйте с ними, придумайте что-нибудь. — Он удобно устроился в своём кресле, подобрал свежую газету со стола и спрятался за ней, притворяясь сильно занятым, несомненно. — И дверь закройте, пожалуйста.

Я постояла в дверях ещё какое-то время, абсолютно ошарашенная таким пренаглым поведением, но, поняв что из обязанностей няньки сегодня вряд ли удастся выбраться, вернулась обратно в приёмную, где Георг сидел, красный от едва сдерживаемого хохота.

— Весело тебе? — буркнула я на него.

Он только покачал головой и поднял обе руки вверх.

— Нет, ты права. Это совсем не смешно. — Он выдержал серьёзный вид ровно секунду и снова прыснул со смеху.

Я повернулась к детям, стоящим передо мной в такой же растерянности, в какой перебывала я. Мальчик выглядел старше и выше, чем девочка, но сходство обоих с их отцом было просто поразительным.

— Хансйорг и Гертруда, верно?

Они кивнули.

— Что ж, меня зовут Аннализа. Приятно познакомиться.

— Приятно познакомиться, — хором отозвались они после секундной паузы.

Я прикусила губу, судорожно размышляя, что должно следовать за формальным представлением. Не о политике же с ними говорить?

— Так сегодня твой день рождения, не так ли? — обратилась я к девочке, вспомнив о чем фрау Кальтенбруннер так возмущалась в кабинете её мужа.

— Да, — немного неуверенно отозвалась она.

— Поздравляю! И сколько же тебе лет?

— Шесть.

— Шесть? Да ты уже совсем взрослая!

Я улыбнулась ей, но она только прижала куклу сильнее к груди. Я решила попытать счастья с мальчиком.

— А тебе сколько лет, Хансйорг?

— Восемь.

— Восемь? Я думала, ты старше! Ты очень высокий для своего возраста. Наверное, вырастешь таким же большим, как папа? — Я улыбнулась им обоим. — Вы ведь рады увидеть вашего папу, не так ли?

Они посмотрели на закрытую дверь его кабинета и безразлично пожали плечами.

— Ну бросьте, вы должны быть рады! Вы же так давно его не видели! — Я пыталась пробудить в них хоть какой-то энтузиазм, но безрезультатно.

— Он всё равно никогда с нами не разговаривает, — наконец проговорила Гертруда, гладя волосы своей куклы.

— Просто у вашего папы очень много важной работы, — попыталась объяснить я, но затем решила сменить тему. — Ну, рассказывайте, чем вы любите заниматься?

Очередное безразличное пожатие плечами.

— Я люблю играть с куклами, но мама разрешила взять только одну.

— А я играю в войну с друзьями, но все мои друзья в Австрии. Я тут никого не знаю.

Я начала думать, что это было безнадёжной затеей.

— Всё ясно. Но зоопарк-то вам должен нравиться? А в берлинском, я спорить готова, вы ещё ни разу не были. Здесь есть львы.

Наконец-то какой-то интерес в глазах.

— И мороженое тоже есть.

Первые, едва заметные улыбки. Я была на верном пути.

— Так-то лучше. Ну что ж, отлично, пошли, чтобы не терять лишнего времени, нам много чего нужно увидеть.

Я взяла свою сумку из ящика стола и повела детей к выходу под удивлённым взглядом Георга.

— Подожди, ты что, уходишь?

— Да. Приёмная сегодня на тебе. И сделай герру обергруппенфюреру кофе.

— Постой! А что если мне…ну…надо будет отлучиться на минутку?

— А это ты скоординируешь с твоим начальником. Придумайте что-нибудь. У меня куча работы.

Закрыв за собой дверь я не смогла скрыть злорадной ухмылки: у Георга что-то пропало всё настроение шутить и смеяться.

Дети оказались на удивление послушными, и я решила что раз уж их сбросили мне на попечение, то я сделаю этот день для них незабываемым. Я доставала кошелёк, стоило им только посмотреть на какую-то сладость в зоопарке, от которого они пришли в полный восторг; отвезла их в парк и разрешила им кататься на любых аттракционах, какие им только нравились, после чего играла с ними в салки в том же парке возле фонтана. Похоже, взрослые с ними так никогда не играли, а потому они и не скрывали радости по поводу того, что нашли такого неожиданного партнёра по играм в лице секретарши их отца.

Я решила, что если уж мне их вверили, то и время мы будем проводить по моему усмотрению; быть очередной прескучной, строгой нянькой я не собиралась, а потому соглашалась на все их просьбы. Залезть на вон то дерево? Нет проблем, дайте только снять туфли. Построить самую высокую крепость вон в той песочнице? Да я пять бутылок минералки специально для этого куплю. Играть в пиратов у фонтана? Отличная идея! И только когда наши игры начали казаться уж слишком дикими для полицейского, патрулирующего парк, тот окрикнул нас, в то время как Гертруда и я щекотали лежащего на земле и хохочущего Хансйорга, по совместительству капитана пиратского судна, выпытывая у него таким образом информацию о том, где он и его невидимая команда спрятали сокровище.

— Вы что делаете, фрау? Вы понимаете, что нарушаете порядок в общественном месте?

Я оставила Хансйорга лежать на земле и выпрямилась, давая полицейскому заметить свою униформу.

— Что я делаю? Я играю со своими детьми. С каких пор это является уголовно наказуемым преступлением?

Полицейский оглядел меня, сдвинув брови, но так ничего и не сказал, только молча развернулся и ушёл, хоть и с видимым недовольством.

— Ух ты! Ты его прогнала! — Хансйорг смотрел на меня так, будто я сделала что-то невозможное. — Как ты это сделала?

— Он — обычный полицейский. А я — член СС.

— Так ты тоже служишь в армии?

— Технически говоря, да.

— Но женщины же не могут быть в армии, разве нет?

— Как тебе объяснить? Мы не участвуем в сражениях, как мужчины, но мы занимаемся…другими вещами.

— Например?

— Помогаем офицерам с работой, — уклончиво ответила я.

— Ты помогаешь папе?

— Да.

— И чем вы занимаетесь?

— Шпионим за людьми. — Прошептала я заговорщически, решив вернуться к играм. Когда они вырастут, у них будет масса возможностей узнать, чем в действительности занимался их отец и я.

— Правда? — Глаза мальчика стали совсем огромными. Мой авторитет явно рос по минутам.

— Да. Только смотри — никому: это государственная тайна.

— Я никому не скажу. Папа никогда не говорит про работу. А что именно он делает?

— Он…начальник всех шпионов рейха. Поэтому он так много работает. Ты видел, сколько людей работают в РСХА? Они все его подчинённые, и без его руководства они не смогут выполнять свою работу.

— Выходит, он самый главный шпион в рейхе? — спросила Гертруда, беря меня за руку, пока мы шли к машине Генриха, которую я решила одолжить на денёк.

— Можно и так сказать.

— И ты помогаешь ему шпионить за людьми?

— Да.

— И что вы делаете с преступниками, которых вы ловите?

— Сажаем их в тюрьму.

— Здорово! — Хансйорг взял меня за другую руку. — А ты когда-нибудь в кого-нибудь стреляла?

— Пока не приходилось, — улыбнулась я.

— А папа в кого-нибудь стрелял?

Ну и что мне было ответить на это его восьмилетнему сыну?

— Даже если и стрелял, то я об этом не знаю.

Он выглядел немного разочарованным таким ответом.

— Папа всегда носит на себе пистолет.

— Да, я знаю.

— Он тебе давал из него стрелять?

— Нет, никогда.

— Мне тоже. — Мальчик вздохнул.

— Стрельбу я тебе не обещаю, но как насчёт подержать настоящий пистолет?

Хансйорг посмотрел на меня как на своего нового лучшего друга.

— У тебя есть пистолет?

— У меня нет. А вот у моего мужа есть. Хочешь с ним познакомиться?

— Да!

Генрих не скрыл своего удивления, когда я открыла дверь в его кабинет и завела внутрь двух детей.

— Кто твои новые друзья? — Кивнул он на них с улыбкой.

— Наши новые дети. Оба их родителя их, похоже, не хотят, вот я и решила их взять себе. Знакомься, это Гертруда, сегодня ей исполнилось шесть, а это Хансйорг, и он не может дождаться, чтобы ты показал ему свой пистолет.

— Серьёзно, откуда ты их взяла?

— Дети обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Его жена привела их ему, чтобы он за ними присмотрел, но у него как всегда куча работы.

— И он решил сбросить их на тебя?

Я пожала плечами.

— А я не против. Они мне очень даже нравятся; я даже думаю насовсем их забрать. А теперь хватит тянуть время, и покажи своему новому сыну свой пистолет.

Генрих хмыкнул, но всё же достал личное оружие из кобуры, разрядил его и, убедившись что в стволе не было пули, вложил пистолет в руки заворожённого мальчика.

— Хочешь, покажу как целиться и стрелять?

Я только головой покачала, с улыбкой наблюдая за тем, как оба устроились у открытого окна и начали целиться во что-то снаружи. Гертруда, казалось, разделяла мои чувства.

— Мальчишки такие глупые. Только и делают, что играют в войну.

— К сожалению, когда они вырастают, всё становится ещё хуже.

Я опустилась на ковёр и жестом пригласила девочку присоединиться ко мне.

— Ты не представишь меня своей подруге? — кивнула я на её куклу. — У неё очень красивое платье. Она должно быть принцесса?

По просиявшему лицу Гертруды я поняла, что нашла в ней слабое место всех девочек: принцессы и сказочные истории.

— Это Рапунцель. Видишь, какие у неё длинные волосы?

— Вижу. А хочешь увидеть настоящую Рапунцель?

Она закивала с нескрываемым энтузиазмом. Я начала одну за одной вынимать шпильки из тугого пучка над шеей, и меньше чем через минуту каскад моих длинных, золотистых волос рассыпался до самого пола, вызвав восхищённый вздох девочки.

— Можно потрогать? — едва прошептала она.

— Конечно можно.

Она протянула руку и осторожно провела пальчиками сквозь пряди.

— Ты такая красивая!

Я наклонилась к ней совсем близко и шепнула:

— Ты умеешь хранить тайны?

Она снова закивала, по-прежнему с самозабвением гладя мои волосы.

— Я — настоящая принцесса. Только ты никому не должна говорить, потому что я прячусь.

Гертруда на секунду задержала дыхание.

— Но если ты настоящая принцесса, то где твоё платье?

— Скажу, если обещаешь никому не говорить.

— Обещаю, — торжественным шёпотом отозвалась она.

Я поднялась с пола и прошла к столу Генриха, на котором он хранил нашу свадебную фотографию, а также отдельно мою, на которой я была в костюме Королевы Лебедей. На той фотографии я действительно была похожа на принцессу: у меня даже небольшая корона сверкала в волосах. Я подумала, что Гертруде это наверняка понравится. Она распахнула глаза ещё шире, когда увидела фото.

— Так ты и вправду принцесса?

Я улыбнулась и кивнула.

— А что случилось с твоим платьем? И короной?

— Видишь ли, много лет назад я жила в Волшебном Лесу с остальными обитателями Леса: феями, гномами, и другими принцами и принцессами. И все мы жили в мире друг с другом, и гармония царила в Лесу. У каждого из нас был свой определённый дар: я умела танцевать, другие обитатели Леса умели петь, играть на различных инструментах, кто-то писал стихи и книги, а кто-то сочинял музыку. У нас были красивые храмы со звёздами над входом, где мы собирались каждую неделю, чтобы возблагодарить Бога за то, что он дал нам такую прекрасную жизнь. Среди нас были лучшие доктора, которые могли излечить любую болезнь, и лучшие учителя, которые могли научить детей любой науке. Всё, чего мы желали, так это чтобы жизнь наша текла своим руслом, наполненная миром и счастьем. Но однажды злой колдун пришёл в наше королевство, и ему не понравилось то, что мы — лесные создания — жили по соседству с другими обитателями королевства — обычными людьми. И начал он запугивать тех людей, рассказывая им, что мы хотим на них напасть и отобрать их земли, и что нам нельзя верить, потому что мы — зло, и даже не люди, как они. Он начал говорить людям, что чтобы победить нас раз и навсегда, нас нужно уничтожить всех до одного, или же взять в рабство.

Девочка едва слышно вскрикнула.

— Сначала люди Королевства не хотели слушать колдуна, и он решил наложить на них заклятие, чтобы заставить их поверить в ту ложь, что он и его приспешники распускали. Затем колдун собрал армию из самых высоких и сильных воинов, каких он только смог найти, и одел их всех в чёрное, и нанёс свой символ — череп со скрещенными костями — им на одежду. Он дал им по мечу и повелел идти в Лес, и изловить всех до одного обитателей Волшебного Леса, чтобы бросить их затем в огромные печи, что он приказал построить специально для этого.

Гертруда сильнее прижала куклу к груди, слушая мою сказку с широко распахнутыми глазами.

— Мы, обитатели Волшебного Леса, знали, что единственный путь, как можно было избежать верной смерти, так это притвориться обычными людьми, живущими в Королевстве под властью Тёмного колдуна, потому что тот не остановился бы, пока не уничтожил нас всех до одного. И вот мы сняли все свои одежды и короны, и оделись как они, и взяли их имена, и начали вести себя, как они, чтобы Тёмная армия не распознала бы нас среди них. И вот поэтому я и ношу их одежду, чтобы они думали, что я тоже принадлежу к Тёмной армии, что я одна из них, и чтобы никто никогда не догадался, что на самом деле я принцесса фей из Волшебного Леса.

Гертруда, всё ещё под впечатлением от моего рассказа, молчала какое-то время, а затем спросила:

— А можно убить Тёмного колдуна?

— Это очень трудно сделать. Он всегда окружён своей Тёмной армией, и его солдаты готовы умереть, защищая его.

— Но зачем они защищают его, если он злой?

— Потому что он наложил на них заклятие, и они не знают, что делают.

— А как можно снять это заклятие?

— Как и в любой другой сказке, — улыбнулась я. — Только настоящая любовь может победить тёмные чары.

Гертруда перевела взгляд на Генриха, который всё ещё объяснял Хансйоргу, как правильно стрелять из пустого пистолета по воображаемым целям, а затем снова глянула на меня. Какое-то время она хмурила свои бровки, явно что-то обдумывая, а затем вдруг изрекла:

— А папа тоже в Тёмной армии?

Я явно недооценила девочку и как быстро она могла разглядеть правду за моей сказочной историей. Тем не менее после секундного раздумья, я кивнула.

— И он тоже под заклятием колдуна? Поэтому он всегда такой злой?

— Он не злой, солнышко. Это всё колдун, он его таким сделал.

— Ну тогда…ты можешь поцеловать его и снять заклятие, чтобы он снова стал хорошим?

Я не сдержалась и крепко обняла малышку, прижимаясь губами к её тёмной головке.

— Я постараюсь, родная. Я постараюсь, обещаю тебе.

Я покинула уже знакомый банк в Цюрихе, но на этот раз в одиночестве; я долго упрашивала моего водителя возвратиться в Германию без меня, объясняя, что у меня в Цюрихе были родственники, которых я хотела навестить. Ему сильно не нравилась сея затея — оставить меня без присмотра — но он всё же согласился ехать домой с золотом один, когда я соврала, что обергруппенфюрер Кальтенбруннер дал на то своё согласие. Была пятница, на работу в РСХА мне нужно было только в понедельник, так что мой шеф никогда бы не заметил моего отсутствия в любом случае.

Цюрих был небольшим городом, поэтому я решила пешком дойти до дома моих родителей. Отсутствие флагов и баннеров со свастиками казалось мне весьма непривычным, и я поймала себя на том, что вспоминала, каким красивым был Берлин много лет назад без всех этих кроваво-красных полотен в каждом окне. Это было ещё одной причиной, почему я хотела остаться в Цюрихе хотя бы на день-два: подышать воздухом относительной свободы, погулять по улицам, не слыша слово «Гестапо» на каждом углу, не видеть униформы в каждом кафе и не быть вынужденной носить свою.

Чтобы устроить себе настоящий праздник, я решила купить кусочек шоколадного торта и чашку кофе. Кафе неподалёку выглядело идеальным для этого местом, тихим и уютным, и я устроилась за столиком на улице. Я наслаждалась тёплыми лучами заходящего солнца и своим тортом, когда вдруг какой-то незнакомец в тёмном костюме отодвинул стул и уселся рядом со мной, даже не потрудившись спросить моего разрешения. Только я открыла рот, чтобы объяснить наглецу, что я кое-кого ждала и что его присутствие было весьма нежелательным, как он сам обратился ко мне на английском:

— Миссис Фридманн?

Я инстинктивно отодвинулась от человека, которого видела впервые в жизни, и который знал моё настоящее имя, а не имя графини, какой я тут притворялась. Я нервно сглотнула, судорожно думая, как лучше было ему ответить, как он снова заговорил:

— Не нужно так нервничать, никто нас здесь не услышит. Мы никогда раньше не встречались, и вы меня не знаете, но я знаю вас, и мне необходимо поговорить с вами кое о чём крайне важном.

— Простите, я не говорю по-английски, — ответила я на немецком, на всякий случай.

Он наклонился ближе и взглянул на меня своими пронизывающими серыми глазами.

— Я работаю в той же контрразведывательной ячейке, что и вы, миссис Фридманн.

Мои мысли напоминали пчелиный улей, в который только что воткнули палку. «Он что, из гестапо? У них есть агенты, которые говорят на безупречном американском английском? Откуда он меня знает? Что мне ему ответить? Может, вообще ничего не отвечать? Где и на чём именно я прокололась или же это просто провокация?»

Словно прочитав мои мысли, он слегка усмехнулся.

— Если вы думаете, что я из вашего любимого четвёртого отдела, то задайте себе вопрос: зачем им посылать меня сюда вместо того, чтобы арестовать вас в Берлине?

С этим доводом трудно было не согласиться.

— Назовите ваше имя и звание в таком случае, — потребовала я на английском, всё ещё ожидая услышать визг тормозов и увидеть людей в кожаном, выпрыгивающих из автомобиля, чтобы меня арестовать. Тихий, почти пасторальный швейцарский пейзаж на улице, где мы сидели, остался непотревоженным.

— Настоящего имени и звания я вам назвать не могу, но можете звать меня Флоран.

— Это французское имя, — скептически заметила я, намекая на его сильный американский выговор.

— А ваше — итальянское, Джульетта.

Он знал моё кодовое имя. Тут я немного расслабилась, только сейчас заметив, что всё это время задерживала дыхание, и придвинулась ближе к американцу. На вид ему было лет тридцать или чуть за; он был гладко выбрит и носил почти незаметные очки в тонкой оправе. «Адвокаты так выглядят,» почему-то подумала я. «Те, что дерут денег в три шкуры, но никогда не проигрывают ни одного дела».

Он слегка отодвинул шляпу от лица и продолжил:

— Я знаю цель, с которой вы сюда приехали, миссис Фридманн, и мне нужно, чтобы вы мне кое-что рассказали: вы привезли сюда только британские фунты или американские доллары тоже?

— Только фунты. Им пока не удалось создать качественную подделку доллара.

— Вы знаете, сколько у них уйдёт времени, чтобы подделать нашу валюту?

Я покачала головой.

— Я всего лишь обычный курьер, Флоран. Простите.

Он буравил меня пристальными взглядом из-под сдвинутых бровей, и я невольно начала чувствовать себя всё более и более неуютно.

— Правда? Какие отношения связывают вас с шефом РСХА, обергруппенфюрером Кальтенбруннером?

— Я его секретарь, и только. — Я почувствовала, что покраснела, хотя и непонятно почему.

Американец это, естественно, заметил и слегка сощурил на меня глаза.

— И он доверяет миллионы британских фунтов и, более того, посвящает в тайну такой сверхсекретной операции обычного секретаря? Вы должны понимать, как неправдоподобно это звучит.

Я искренне оскорбилась.

— Можете думать себе всё, что хотите, но наши отношения носят исключительно профессиональный характер. Я — замужняя женщина, если вы забыли.

Он отмахнулся от моих слов, будто мой семейный статус его меньше всего интересовал.

— Я сделаю вид, что верю вам. Дело ваше, в любом случае. Просто скажите, кто изготавливает деньги и где?

— Откуда мне знать?

— Спросите его и дайте мне ответ в следующий раз, как приедете сюда.

— Он никогда мне такого не расскажет!

— Конечно, расскажет. Мужчины испокон веков рассказывали самые страшные тайны своим любовницам.

— Я ему не любовница! — В возмущении крикнула я куда громче, чем надо. Мужчина, читавший газету на скамье на тротуаре напротив, поднял голову и глянул на нас.

Американский агент вынул что-то из кармана и сунул мне в сумочку, что я держала на коленях.

— Это микрофон, очень чувствительный. Установите его в его кабинете и попробуйте выведать, кто изготавливает валюту.

— Вы совсем с ума сошли?!

— А ещё лучше, установите микрофон в его спальне, напоите его хорошенько и заставьте говорить. Нам нужна эта информация!

— И думать забудьте!

Я попыталась сунуть завёрнутый в платок предмет обратно в руки Флорину, но от поймал меня за запястье и сунул микрофон обратно мне в сумку.

— Позвольте мне напомнить вам, миссис Фридманн, что оба вы и ваш муж согласились помогать нашему офису любыми, я подчёркиваю, любыми средствами. Только на таком условии наше правительство согласилось не судить мистера Фридманна и вас вместе с ним как военных преступников по окончании войны, которую, как вы уже должно быть догадались, вам, нацистам, не выиграть.

— Мой муж и я никакие не нацисты, — зашипела я на него.

— Я рассматриваю ваш отказ сотрудничать как саботаж.

— Вы просите меня о невозможном! Да он же сразу найдёт это ваше устройство, он же не идиот! А ещё он сразу же поймёт, кто его туда поместил, и лично меня пристрелит! Вы этого хотите?

Американец помолчал какое-то время, видимо, размышляя над моими словами.

— Ладно, забудьте про микрофон. Просто выведайте у него нужную информацию, и как можно скорее. Мы не можем позволить, чтобы они делали с экономикой нашей страны то же, что они делают с британской.

— Я постараюсь сделать, что в моих силах, но ничего не обещаю.

— Постарайтесь, миссис Фридманн, — проговорил он тихим голосом, но слова его прозвучали почти как угроза. Я уже сто раз прокляла своё решение отпустить водителя.

Американец тем временем поднялся, бросил несколько долларов на стол, хоть даже и не взглянул на меню, и оставил меня одну. Я же задумчиво мешала свой кофе, пытаясь решить какой из офисов был хуже: мой РСХА или же американская контрразведка.