Любовь одной актрисы

ГЛАВА 8. ЛЮБИМЫЙ ДЕДУШКА

Кадма, поняв, что случилось с морем, вскрикнула, побледнела. Она была в той связке с морем, которой не достигла ни одна из морских ведьм. Закричала, привлекая внимание всех дочерей Каспады, но и они уже поняли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Через несколько минут десять морских ведьм побежали к берегу, на ходу крича жителям поселка, чтобы они убрали с улиц детей и заперлись в домах.

Им не прекословили, выполняя в точности то, что приказывали морские ведьмы. Не часто потомки Каспады несутся с выпученными глазами к морю, не разбирая дороги.

Уже на песчаной косе ведьмы увидели туши морских тварей, испуганно переглянулись. Большие тяжелые раковины с заключенной в них крупицей стихии трескались в нервных, сжавшихся до белых костяшек руках.

Кадма первой увидела их: они стояли рядом, плечом к плечу. Иномирянка в мокром платье и … Акатош. Она сразу же узнала его – его нельзя было не узнать. Он словно бы сошел с древнего рисунка в скале, того, где был изображен рядом с Хен. Его длинные черные волосы, просоленные морской водой, развевались по ветру, как крылья огромной хищной птицы.

– Готовьтесь, – шепнула Кадма. Побледнела, прикусила до боли губы.

Она помнила слова Хен. Помнила и теперь боялась отчаянно, страшно. И вспомнить было что…

***

Много-много лет назад, когда Кадма была еще совсем маленькой морской ведьмочкой…

Тогда, на заре создания Морских Островов, дочери Каспады жили на берегу моря в созданных для них песчаных комнатах. Олия, самая младшая, так и вовсе жила в песчаной колыбели, наполненной нежными белыми лепестками островных цветов. Оборотни, получившие приглашение на острова, были заняты строительством нового государства и на песчаную косу почти не приходили, как и другие морские ведьмы. Те морские ведьмы, что стали ими не по праву крови, а по желанию Хен.

Кадма помнила, как однажды на остров прибыли сотни женщин на кораблях с разными парусами. Смутно, как сон, помнила огромные, до неба, волны и костры. А наутро все женщины с кораблей стали походить на саму богиню: беловолосые, тонкие, синеглазые. Им даровали великую милость, даровали археи по подобию археев истинных морских ведьм, открыли для них море и его душу, но не до конца. Кадма и ее дети были морскими ведьмами по крови и по праву рождения, тогда как морские ведьмы с обретёнными археями были приемными, не такими любимыми. Новоявленные морские ведьмы, обретшие море, казались чудом, но Кадма помнила, что после этого Хен очень долго не появлялась на островах. А когда появилась, была очень слаба. Видимо, подарив свое благословение, Хен отдала слишком много сил.

Так и заселились острова – исконно морскими ведьмами не по крови, а по милости, и оборотнями, красивыми и сильными котами.

К берегу, где жили дочери Каспады, никто не приходил. Все считали кощунством нарушать их покой. И они жили в любви, в холе, неге, беззаботно и счастливо. Правда, старшей дочери доставалось больше внимания.

Хен любила выходить из моря на рассвете. Говорила, что нет ничего прекраснее огненного диска солнца, отражающегося на поверхности воды. Она поднимала вверх руки, и волны расступались перед ней, стыдливо оголяя песчаное дно. Ее волосы стелились следом, как роскошный шлейф, белые, как пенное кружево на гребне волн. Кадма завороженно разглядывала ее, раскрыв рот. Она тогда была совсем малышкой, старшей любимицей, первой внучкой Хен, первой дочерью Каспады. И по праву рождения пользовалась всеобщим обожанием.

Каспада же все больше времени проводила в море, обращаясь в деву с рыбьим хвостом. Ей было хорошо там, в пучине, поэтому чаще всего именно Хен учила Кадму всем премудростям, которые должна знать внучка морской богини: как управлять волнами, как заключать силу стихии в ракушки или в маленькие галечные камни. Учила легко и играючи, так, как может научить истинная богиня. Но однажды…

В один их многих рассветов все было иначе. Кадма тогда возилась на берегу моря, пытаясь заставить песчинки петь. Это было знание Хен, которым малышка никак не могла овладеть, как ни пыталась. Хен сидела рядом. Она была… другой. Странной. Она не улыбалась. Не помогала. Ее дивные волосы потускнели и тяжело лежали на плечах, под глазами залегли серые тени. А в самих глазах появилось что-то новое, что-то совсем другое: яркое, горящее, сухое, лихорадочное. Словно бы в морской пучине расцвел огненный цветок.

Они долго сидели вот так, на берегу, пока Хен неожиданно не прижала малышку к себе. Погладила по мягким белым волосам.

– Милая… Твоя мама больше не придет.

Кадма тогда не поняла самого смысла слов. То есть – мама не придет? А где же она? Она уплыла куда-то?

Хен тогда схватила Кадму за плечи и впилась лихорадочным взглядом с пылающими в нем искрами в испуганные глаза девочки. Заговорила, быстро, лихорадочно. Так, как она никогда не говорила до этого.

– Акатош – бог ярости. Я думала, что усмирила его, а он… Он снова стал тем, кем был много лет назад, спрятал твою мать, и я не в силах ее найти. Он мстит мне за тот мир, который я создала. Он ненавидит меня и всех вас. Его ненависть пылает смертоносным огнем, и этот огонь сожрет все, до чего дотянется. Не верь ему. Не верь отныне и Каспаде – она теперь его пленница и будет делать все, что он прикажет. Я же сделаю все, что возможно. Просто знай, что я… Знай – я буду рядом. Пока живо море, жива и я. Я буду откликаться на ваш зов, я буду присматривать за вами, я буду с вами всегда. С тобой и с другими дочерьми Каспады.

– Почему дедушка разозлился? Он же хороший… – растерянно спросила тогда маленькая Кадма, пытаясь осознать то, что произошло.

– Это его суть. Ты не знаешь, но я расскажу тебе. Акатош – бог ярости и огня. Он убивал и уничтожал целые миры. Акатош хотел уничтожить и мое море. Когда я его встретила, он был весь покрыт кровью, с головы до ног. Чужой кровью живых созданий, и глаза его светились алым. В его руке был огненный клинок, и если бы я была слабее его, то и моя кровь стекала бы с его лезвия.

Кадма испуганно вздрогнула.

– Он бы не пощадил меня, не пощадил бы никого, и тогда я заковала его на морском дне, а проклятый клинок отдала своим детям с заветом хранить его и оберегать. Много, много лет Акатош провел в моей темнице без силы, но позже, когда он смог создать жизнь, я ему доверилась… Стала его женой, создала вместе с ним мир. Вместе мы даровали археи людям, вместе подняли с морского дна наши острова. Но сейчас он взбунтовался. Кровь разрушителя не дает ему покоя. Все мои усилия оказались напрасными. Сейчас он в темнице на морском дне, но все мои силы ушли на то, чтобы запечатать его. Я ухожу. Но однажды я вернусь, и все станет, как прежде. Жди, и расскажи своим сестрам о том, что ты теперь знаешь. Ты умница, ты справишься. Я доверяю острова тебе.

– Но дедушка… Акатош! Он же станет таким, как прежде? Он же освободит маму и вернется к нам? Есть же какое-то средство, лекарство?

Ребенок, пусть и божественной крови, не понимал до конца. Как так? Только недавно играли вместе, и дедушка, глядя на нее своими вишневыми глазами, улыбался. А сейчас он вдруг оказался страшным чудовищем. Таким же, что с недавних пор плавали в глубинах моря и наводили жуть на всех его обитателей.

Хен скривилась, и Кадма поразилась. Совершенная, как сама стихия, Хен никогда не опускалась до гримас. Ее идеальные черты никогда не были изломанными в гневе или в отвращении.

– Он и тебя убьет, и всех морских ведьм, и оборотней. Стоит ему только освободиться, как он уничтожит вас. Никаких средств и лекарств от проклятой крови нет. Помни об этом и не поддавайся, никогда не поддавайся на мольбы Каспады и на его речи. Он – убийца миров. Что ему вы? Вы будете валяться в собственной крови и молить о пощаде, но он убьет вас – всех до единой. Все пески пропитаются болью, а потом он убьет и меня, и море… Не делай глупостей. Пообещай мне!

Хен требовательно встряхнула Кадму за плечи, впилась в нее своими зрачками с красноватым отблеском.

– Я… Обещаю. Я все поняла, – прошептала сквозь слезы девочка.

Хен закрыла глаза, пряча в них странный алый огонек. Погладила плачущую Кадму по волосам и мягко улыбнулась. А потом ее накрыла синяя волна. Когда вода откатилась от берега, Хен уже не было. Только легкий, едва слышный шепот донесся до нее: «Помни и жди… И не верь Каспаде».

Много лет Кадма вспоминала этот разговор дословно, силилась понять и принять то, что случилось тогда. Она смутно ощущала подвох, а каких-то деталей вспомнить не могла вовсе: в голове будто стояла сплошная водная стена. Но все же нарушать последний завет Хен не собиралась.

Чем старше становилась Кадма, тем больше неувязок и странностей находила в последних словах своей богини. Кадма старательно гнала от себя подобные мысли, но они возвращались снова, настойчивые, неприятные, порой мучительные. За что Акатош пленил свою собственную дочь, к тому же, на морском дне? Зачем? Просто ли потому, что ему захотелось разрушать? Мозаика не складывалась. К тому же была Каспада, которая приснилась ей первой. Несчастная, закованная во тьму, она тянула руки к своей дочери и молила ее. Говорила, что Хен их всех обманула, умоляла освободить Акатоша, но… Но слишком сильна была вера, слишком сильно было доверие Кадмы к своей богине. А мысли… А что – мысли? Если их не думать, то они рано или поздно исчезнут, уйдут.

Так произошло и с Кадмой.

Никто из морских ведьм не послушал страдающую Каспаду, свою мать. Никто не усомнился в словах своей создательницы, своей обожаемой богини.

***

Я приветливо помахала рукой, расплываясь в совершенно идиотской улыбке. Мне бы бояться или хотя бы спрятаться за спину аж целого бога, но… Но я не хотела. Мне было приятно смотреть, как подрагивают руки Кадмы, как краска сходит с лиц всех морских ведьм, как прячется за спинами сестер Олия… Вот сразу понятно, кто есть кто.

– Эй, девочки! Я привела на нашу вечеринку своего друга. Его зовут Василий Грошик, и он из Одессы! – проорала я. А чего мне переживать? У моего плеча стоит аж целый бог, он, надеюсь, сможет приструнить своих родственников. А то как нарожать, так все могут, а как воспитывать, так сразу: «Я великий бог, женщина, разум мой занимают думы о судьбах народа».

– А потом его бросила жена, и он отправился в дальнее плавание, чтобы заглушить горечь разлуки. А жена его осталась в Одессе выращивать помидоры. Так ей и надо, грымзе патлатой! – продолжала я орать чушь. Акатош закашлялся. Ведьмы притормозили. Недоуменно переглянулись.

– Ну чего вы, как не родные? Не узнали, что ли? Это ваш дедуля! Олия, лапушка, обними дедушку, – я продолжала глумиться.

– Ты… Ты! – Кадма набрала в грудь воздуха, закричала, ничего больше, однако, не предпринимая. – Ты понимаешь, что ты сотворила?!

– Освободила вашего дедулю, – пожала плечами я. – Он, между прочим, столько лет ждал-пождал, а вы, родная кровь, даже не удосужились поинтересоваться, как он там, на дне морском. Может, лекарства какие нужны, продукты там, навестить, поговорить по душам…

– Мне не нужны лекарства, – ошарашено пробормотал Акатош, – я не болею.

Я совершенно идиотски хихикнула.

У кого-то из ведьм, видимо, сдали нервы. В наступившей полной тишине и напряжении с тихим хрупом щелкнула ракушка, и вода вырвалась из нее сплошной прозрачной стеной. Двинулась к нам. Медленно, но неотвратимо. Помня, чем это закончилось для меня на корабле, я мягко отступила за спину Акатоша, шепнув ему на ушко:

– Ну, батенька, защищай свою спасительницу.

Ответом мне были изумленные глаза.

– Я не могу. У меня нет сил. Я сейчас мало чем отличаюсь от тебя, я почти обычный человек.

Ох… А вот раньше сказать?! Я бы тогда уползла тихим сапом в ближайшие кусты, а не кричала ведьмам гадости. Всегда знала, что за свой поганый язык однажды придется пострадать.

Я посмотрела на растерянного Акатоша, который, казалось, был не прочь стать отбивной. Прошипела ему на ухо:

– Так чего стоишь?! Иди, сдавайся своим родственникам, а то они и тебя притопят, и меня заодно.

Вода, до этого неспешно двигающаяся к нам сплошной стеной, неожиданно ускорилась. Я заорала и рванула в сторону, потянув с собой Акатоша. Но он не сдвинулся с места, с удивлением глядя на волну. Потом, наконец, осознал, что встречи с хлебом-солью ему не будет, но стало уже слишком поздно. Страшный поток воды упал на нас сверху и сбоку, выбивая из груди дыхание. Я упала, ощутив, как Акатош, подминая меня под себя, тоже падает сверху. Удар был настолько сильным, что в глазах помутнело. И не успела понять, что тяжесть воды исчезла.

... Кто-то совсем рядом издавал странные звуки, хрипел, кашлял и икал. Мучительно перевернувшись на бок и застонав от боли во всем теле, я открыла глаза. Положения мало изменились. Ведьмы кучкой стояли чуть поодаль, а Акатош сидел рядом со мной на корточках и держал на ладони что-то явно живое, шевелящееся. Чего это там у него? Я чуть приподнялась и обнаружила крабика – обычного, белого, совсем еще маленького. Акатош любовно гладил его по панцирю пальцами и тихонько всхлипывал. Он что, плачет?!

Я вылупилась на него, совсем не понимая, что тут произошло. По щекам бога разрушения катились вполне себе настоящие слезы. Какой-то полный сюр.

Ведьмы же, в свою очередь, тоже молча вылупились на нас, вдвойне ничего не понимая.

Акатош поднял голову, с укоризной посмотрел на своих внучечек, еще раз всхлипнул и сокрушенно сказал сиплым голосом, обращаясь к той ведьме, которая пустила на нас волну:

– Нельзя вредить живому, если это не нужно тебе для того, чтобы жить! Ты что, не знаешь, сколько сил нужно потратить, чтобы создать такое чудо?

Он с сожалением выпустил краба, который рвано и медленно сполз с ладони – одной клешни у него не было.

Я почти услышала, как у ведьм отпадают челюсти.

Ну еще бы! Грозный бог Акатош плачет. И почему плачет? Потому что у краба повредилась лапка. Охренеть! Чума!

Я, не таясь, заржала, но тут же заткнулась – острая боль прошила грудь. Похоже, у меня от удара треснуло ребро. А это больно, долго и очень неприятно.

Я вздохнула и с трудом уселась на песок. Посмотрела на обалдевшую от такого поворота Кадму и не сдержала облегченного вздоха, когда она медленно, мягко пошла вперед, бросив свои боевые ракушки на песок.

Приблизилась, недоверчиво разглядывая Акатоша. Во всей ее позе было напряжение, и чем ближе она подходила, тем уже становились ее глаза, тем сильнее сжимались кулачки.

– Ты… Кто? Ты не Акатош! – выдохнула наконец она.

– Акатош, просто он устал, – не удержалась от ремарки я.

– Я не причиню никому вреда, – мягко сказал бог. Гордо выпрямился, отряхнул руки от песка. Улыбнулся.

– Я помню тебя совсем крошкой, а последняя еще спала в колыбельке. Ее зовут Олия – имя тогда я придумал сам. Каспада уже исчерпала всю свою фантазию, – сказал он, и глаза Кадмы сузились от ярости.

– Ты… Как ты смеешь? Как ты смеешь говорить о той, которую ты же и пленил в пучине?! Заставил ее страдать? Заставил ее, сделал так, что она снилась нам долгие годы и просила тебя выпустить? Как ты смог ее заставить? Какими мучениями, проклятый бог?!

Такая сдержанная и всегда спокойная Кадма кричала. По ее щекам лились слезы.

– Я никого не пленил и не заставлял страдать, – тихо, но твердо сказал бог, – подумай сама, маленькая… Подумай сама, как я – бог огня и разрушения – мог кого-то заточить в море? В море, которое принадлежит Хен? Ты не хочешь верить – не верь. Просто подумай. И подумай вот еще о чем: ты слышала обо мне от нее, от Хен, но меня совсем не помнишь. Почему? Я качал тебя на руках, когда ты была совсем маленькой, научил тебя читать и рисовать… Ты не помнишь то наше заветное местечко, где моя дочь и ты писали на стенах бирюзовыми красками? Не помнишь, как звонко смеялась тогда?

Молчание. Тишина такая, что слышно, как скрипят извилины в голове морской ведьмы. Минута, другая… То ли вкрик, то ли всхлип. Пара стремительных, быстрых шагов к Акатошу, занесенные кулачки морской ведьмы, который бессильно ударили его в грудь. И еще раз. И еще. И его сильные руки, которыми он обхватил морскую ведьму, прижимая ее к себе. Ласковое, почти родительское прикосновение к волосам – дядя меня тоже так гладил. Кадма дернулась, пытаясь вырваться, но Акатош держал крепко. Всего несколько мгновений – и она обмякла, ссутулилась, уткнулась ему в грудь и разрыдалась: громко, отчаянно. Акатош опустился с ней на песок, продолжая ее обнимать, и мягко покачивал из стороны в сторону, как будто убаюкивал ребенка.

– Я тебе не верю, – тоненько проскулила Кадма, – ты врешь, ты все врешь. Она не могла… Хен не могла…

– Тш-ш-ш… Тише…

Акатош гладил Кадму по волосам, по плечам, что-то тихонько шептал. И она начала успокаиваться, судорожно вздыхая.

И именно в этот момент дура-Олия решила, что пора бы и о себе заявить.

– Ты убийца! Что ты сделал с моей сестрой?! – закричала она, выходя из-за спин своих сестричек. – Ты не запутаешь нас, не запутаешь Кадму. Убирайся обратно, бог разрушения, тебе не место на островах!

Раздались тихие щелчки – эта идиотка наступала на ракушки, которые побросала Кадма, да еще и свои треснула.

Вода рванулась, сошлась в один толстенный жгут и бросилась к нам.

Идиотка… Даже мне понятно то, что до ее замечательного мозга никак не дойдет.

– Олия, ты дура! Кретинка безмозглая! У тебя что, водоросли в голове? Сложи два и два, бестолочь! – не выдержала я, заорав, и тем самым отвела огонь на себя. Почерневшая волна, взревев, поднялась надо мной снова, но… мгновенно растворилась по щелчку пальцев Кадмы. Круто! Меня только слега намочило брызгами, да ребра заныли чуть сильнее, когда я врастала от страха в песок.

– Олия! Перестань! Сестры, успокойтесь! Все в дом Каспады! Дара, Кьяра – подготовьте гостевые комнаты. Инира, Марая – успокойте жителей. И Крама позовите. Пускай по пути прихватит одежду. Ступайте!

– А ты? – пискнул кто-то.

– Я приду и все объясню. А пока – выполнять!

Ого, как властно! Теперь понятно, кто в этом гадюшнике главный.

Кадма же уже вынимала розовый флакончик из своего поясного кошелечка. Протянула его мне.

– Выпей… и прости.

Дважды меня не надо было просить. Боль в ребрах парализовала при малейшем движении, а не двигаться я не могла, меня элементарно трясло от холода, да и адреналиновый откат – дело такое… Заметив это, Кадма высушила мое платье легким взмахом руки – капли влаги по ее желанию оторвались от меня, повисли на мгновение в воздухе и рассыпались крошечными брызгами.

Пока я приходила в себя, с радостью ощущая, как уходит боль, Акатош с Кадмой уютно устроились на бережку. Я на правах той, кто это всю кашу и заварил, подошла к ним и уселась рядом.