Любовь одной актрисы

ГЛАВА 17. КИПЯЩИЕ СТРАСТИ

Она кричала, бросалась в него всем, что было под рукой, ругала его так, что дрожали стекла.

– Верден, ты идиот, придурок, козлина! Я тебя ненавижу, понял? Если ты еще раз ко мне свои лапы протянешь, я тебя прикончу! И себя прикончу! Всех прикончу! Ты понял меня?!

Князь песчаных земель с хохотком увернулся от очередного летящего в него снаряда. Нет, ну а что он ожидал? Распростертых объятий и нежной благодарной улыбки?

Его эфа проснулась на рассвете, быстренько все осознала и взбесилась. А как тут не взбеситься, если она проснулась голая и в его объятьях? Он бы тоже, наверное, на ее месте не был бы рад.

– Ты вообще какого черта тут делаешь? – выдохнула она, спешно заматываясь в тонкую ткань покрывала. Он этой картинки Верден едва снова не уложил ее в кровать: все изгибы тела вырисовывались так заманчиво, что совладать с собой можно было с большим трудом.

– И слюни на меня пускать прекратил! – рявкнула она, подтягивая покрывало до горла.

– Я вообще-то у себя дома нахожусь. А вот что ты тут забыла? Меня? Я так и подумал. Поэтому благосклонно отвел себя в свою постель.

– Дома? – переспросила она, растерянно оглядывая его покои. Изумлена. И, кажется, успокаивается.

– Вот это мне повезло… Слушай, принеси мне чего-нибудь выпить, а? Есть у тебя?

Ирдан кивнул, вышел на пару секунд из комнаты, отдавая распоряжения. Натолкнулся взглядом на Зара, который стоял неподалеку, подперев стенку. Да, с ним разговор будет длинным. Но потом, потом…

Иномирянка проигнорировала стакан, обхватила принесенный кувшин с вином двумя руками. Спросила только, не отравлено ли, и, не дожидаясь ответа, залпом выпила чуть ли не половину.

– О-о-о! Хо-ро-шо! Вот за это тебе спасибо, мил человек, – серьезно сказала она, протягивая ему остатки вина.

– Расскажи-ка мне, Женя, почему ты тут? Зачем притворялась такой… странной особой? И мне говорили, что ты умерла. Шут Лод сказал, что сам тебя убил. Я поверил.

Девушка поморщилась, уселась подобнее, а Ирдан смотрел, как расслабляется ее тело под воздействием алкоголя. Она, уже не очень смущаясь, обернула покрывало над грудью, хитро его закрепив так, чтобы не спадало. Роскошная женщина… Он, засмотревшись на ее нежную ключицу и голубую венку над ней, прослушал начало ее речи.

– …расскажу – без твоей помощи тут никак. Все ваше рабство чертово… И вообще скажи, ты что, какая-то большая шишка?

– Я князь этих земель, – собрался Ирдан.

Она звонко присвистнула.

– А чего тогда с королевой якшался? Нравилась?

– Политическая необходимость. Теперь все в прошлом.

– Ясненько… А ты голову можешь вашему Нариму, гадюке гнилой, открутить? Или хотя бы ногу? – с надеждой спросила она.

Ирдан подумал, что открутит ему вообще все – нашел, кого в караваны брать и в рабство продавать. Но тут же задумался – а если бы не продал, где бы сейчас была его эфа? С другой стороны, большая удача, что она оказалась именно у него. Судьба. Предназначение. Но ноги все равно пооткручивать надо.

– Обещаю. Как ты оказалась у него?

Она вздохнула, с тоской посмотрела на уже опустевший кувшин с вином и начала свой рассказ. По окончании которого Ирдан выглядел в край обалдевшим. Боги? Акатош во плоти?! Во что она ввязалась?! Как вообще дожила? Бедная моя, бедная…

Новое чувство разгорелось в груди Вердена и было настолько непривычным, что он едва сам себе поверил. Жалость, сопереживание, боль за нее… Это как попасть в песчаную бурю голым – никакой защиты от колючей злой стихии.

– Так знаешь, где клинок Акатоша? – видимо, уже второй раз спрашивала иномирянка, недоуменно глядя на поглощенного своими чувствами Вердена.

– Знаю. Во дворце верховного правителя. Хранится в храме Акатоша, – растерянно сказал он.

– О, класс! Можешь попросить ненадолго одолжить? Ну или Акатоша туда проводить буквально на минутку?

– Нет.

– Чего?! Но почему?

– Я не стану тебе помогать. Ты станешь моей женой. И в свой мир ты не вернешься.

***

– …Ты станешь моей женой, и в свой мир ты не вернешься.

Я вылупилась на этого хлыща в полнейшем офигевании. После услышанного от меня он должен был быстрым кабаном метнуться за цацкой Акатоша. Ну или хотя бы посодействовать. А он… Какая жена?! Может, его песочком где по пути присыпало?

И в смысле – не вернусь?

– Кем-кем я стану? Я не расслышала.

– Женой.

Вот тут я по-настоящему испугалась. Он смотрел на меня серьезно, без намека на шутку. Смотрел вдумчиво и даже одержимо. Твою… мать! Вот я попала! Он всерьез!

– Ты совсем чокнулся? Я не выйду за тебя замуж.

– Тебе не остается иного. Посмотри на свою руку. По закону мест, где ты сейчас находишься, ты – моя рабыня.

– Твоя – кто? – хрипло переспросила я. Голос чего-то пропал.

– Рабыня, – невозмутимо повторил он.

– Скажи, мил человек, бывали в вашей истории случаи, когда рабы с особой жестокостью убивали своих хозяев?

– Бывали, но очень-очень редко и очень давно. Чаще – наоборот.

Намек понятен. Злость и ненависть поднялись во мне огромной, всепоглощающей волной. Я почти прошипела, как и он, эта проклятая змеюка, ему в лицо:

– Ты считаешь, что имеешшь право распоряжаться моей жшшизнью? Ты заблужшшдаешшься.

– Это ты заблуждаешься, считая, что я такого права не имею.

С этими словами, сказанными равнодушно и спокойно, Ирдан Верден, змеиное отродье, направился к выходу.

– Поговорим, когда остынешь. Одну я тебя не оставлю, и давай без глупостей.

Хлопнула дверь, как пощечина. Я – его рабыня?! Да щщас! Хрена ему лысого и гадючьих какашек на макушку!

***

Ирдан задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла, сидя в соседней с иномирянкой комнате. Зар сидел рядом и недовольно смотрел на него, но говорить, однако, ничего не собирался. Ирдан тоже не торопился начинать разговор.

Он до последнего слова был уверен в том, что поступает правильно. Но мерзкое чувство не отпускало, не покидало. Почему?

Он хочет оставить ее здесь, с собой. Он не хочет, чтобы она вернулась в свой мир. Все логично и понятно: хочется – делай. Только вот что-то явно указывало на неправильность его действий. Но что? И почему? Она его пара, он ее любит – чего еще надо? Рано или поздно она смирится и поймет, что он был прав. «А если не смирится?» – ехидно спросил внутренний голос. Да-а-а, она может. Но маковое молоко может и не такие чудеса творить. Даже Мавен не устояла, попав от него в прямую зависимость. И иномирянка тоже не устоит. Будет любить, с радостью встречать и с тоской провожать… Из сладеньких мечт Ирдана выдернуло ехидное покашливание Зара.

– Опоить хочешь девушку? Хорош, ничего не скажешь.

– Не нарывайся, – вяло отмахнулся Ирдан, – и вообще – пошел вон из моей головы. Лучше скажи, как ты понял, что она другая?

– Прочитал ее, – пожал плечами Зар, – как раз в тот момент, когда ее клеймили. Она так плакала, а потом разозлилась и уснула.

«Она так плакала…» – болезненным эхом пронеслось в сознании Вердена. Да что ж такое!

– Я приказал ее не трогать до утра, но меня не послушали и напугали ее. Поэтому она и убежала.

– Кто не послушал?

– Шакра этот, – с удовольствием сдал он слугу Вердену. Зар уже успел восстановить цепочку событий и прочитать и Шакру, и всех остальных участвующих. Потом долго приходилось рот полоскать. Люди… Что с них взять? – да и вообще, кроме тебя слушать они, видимо, никого не собирались.

– Я распоряжусь, – скривился Ирдан, – твое слово будет иметь тот же вес, что и мое.

Зар мысленно потер руки. Под это дело столько всего наворотить можно! На радостях он позволил себе осторожно подкорректировать мысли Вердена в правильном направлении.

– Ты бы не торопился опаивать девушку и послушал бы ее… Она тебя никогда не простит.

– Без тебя разберусь. Иди уже, а? – бросил Ирдан.

Зар послушался и, уже уходя, тихо сказал:

– Она будет спать с тобой по ночам, одурманенная, а утром будет мечтать перегрызть тебе горло.

Хлопнула дверь.

Слова Зара очень неприятно резанули. А что, если он прав? Что, если так и будет?

Ирдан вспомнил нежный изгиб губ иномирянки, мягкие локоны, маленькую родинку на правой щеке, прозрачные голубые глаза – как глоток ключевой воды.

И решил все-таки рискнуть. Одна ночь. Одна ночь с ней и маковым вином, а после он решит, как поступить.

***

Акатош довольно быстро понял правила и порядки дворца – хоть он и провел кучу лет в морской пучине, дураком он не был.

Обычно его вводила в курс дела та самая женщина, которую Акатош почти возненавидел. С прямыми черными волосами, в белой с золотом одежде и с надменным прищуром черных глаз, она лично выделяла на Акатоша час своего времени и объясняла, чего от него ждут и хотят. Он таких откровений бывший бог опускал лицо и покрывался румянцем – реакции человеческого тела, чтоб их…

Она нескромно касалась колена Акатоша, рассказывая о нравах их дворца и правилах поведения, поедала его глазами, но не трогала, и Акатош каждый раз облегченно вздыхал. Ему претило то, для чего его предназначили. Развлекать приближенных к дворцу дам – грязно, пошло и ...унизительно.

Единственной женщиной Акатоша была Хен. Только она. Боги вообще чувствуют по-другому, не как люди. Если уничтожать, то целые планеты, если ненавидеть, то превращать в прах все сущее, если любить – то одну и навсегда.

Ни одна женщина больше не касалась Акатоша, кроме жены, и сейчас бог испытывал смятение.

Сегодня он должен был быть представленным придворным дамам в летах на особой вечеринке. Его подготавливали с самого утра в особых купальнях – умащали маслами, натирали ароматными кремами, рисовали на предплечьях, шее и спине сложные витиеватые узоры, замысловато заплетали волосы, прицокивая от восхищения.

Акатош не сопротивлялся, да и что он мог сделать? Только вот исполнять прихоти незнакомых женщин и ложиться с ними в постель Акатош не хотел, испытывая отвращение и неприятие.

…Скучающие аристократки, не имеющие мужей или ни во что их не ставящие, уже собрались в полном составе. Семнадцать дам в окружении молоденьких смазливых рабов со всем комфортом расположились в особом «развратном» зале. Ради справедливости надо сказать, что и у придворных мужчин был такой тайный «зал» в лабиринтах дворцовых комнат, да еще и не один. И мужчин там было в несколько раз больше, как и красивых очаровательных рабынь.

Акатош вошел, растерянно огляделся. Темный багрянец и бежевые кружева, сложные ароматы сладких коктейлей и духов, женский смех и подобострастные мужские голоса… Если бы Акатош знал, что такое дорогой бордель, он мгновенно бы узнал обстановку. Но он не знал, остановился, разглядывая женщин в легких платьях и невольно привлекая к себе внимание. Смех стих. Стихли и разговоры. Акатоша молча пожирали глазами – он почти ощущал, как липкие чужие взгляды бесцеремонно оглядывают его тело. И женские, и мужские. Мужчины здесь были странными – развязными, пьяными, с томными одинаковыми улыбками, с одуревшими глазами и зрачками, расширившимися во всю радужку.

– Подойди, раб, – послышался знакомый голос.

Та самая женщина, которая приходила к нему и учила его, сейчас была в красном платье с серебряной каймой. Ее грудь не была прикрыта тканью, а высокие разрезы юбки оголяли ноги. Она поманила пальчиком Акатоша, с ухмылкой победительныцы оглядывая остальных дам.

– Это твой?...

– Плачу любые деньги!

– Я куплю ночь!

– Я – две или три! Все ночи буду любоваться!

– Выкуплю навсегда!

Женщины наперебой кинулись с предложениями с той, черноволосой. Она лениво покачивала ногой в открытой босоножке и ожидала, когда Акатош подойдет ближе.

– Налей вина, раб. Мне – из стеклянного кувшина, себе – из того, что стоит на полу.

Акатош послушался, едва стерпев такое обращение. Она раньше в их приватных беседах не злоупотребляла этим словом.

Рубиновое, слегка шипящее вино наполнило бокал женщины. Вино из кувшина, что стояло на полу, нужно было наливать в стоящую тут же, на полу, пиалу.

– Выпей со мной, раб.

Акатош послушался, едва сдерживаясь, чтобы не запустить своей чаркой ей в лоб. Запах трав ударил в нос – его вино было настояно на травах. Он сделал вид, что пьет, едва намочил губы, но женщина властно приказала:

– До дна!

Акатош заглянул в ее глаза и понял, что как только он это выпьет, он станет таким же, как и все мужчины, присутствующие тут: томные, уступчивые, мягкие, с одурманенными глазами, с ловкими раскованными руками, прячущимися под юбками некоторых дам. Пиала с «рабским» вином с тихим звоном упала на пол.

Женщина с черными волосами нахмурилась, махнула рукой, приказывая убрать.

– Он у тебя не обучен? Дикар-р-рь! – с хохотом взвизгнула одна из дам. – Хочу-хочу-хочу! Сейчас же!

Акатошу было уже достаточно. Он не мог, не хотел, физически не собирался тут оставаться. Он побежал к двери, не реагируя на приказы, и распахнул створку. Чтобы тут же попасть в руки двух охранников.

В испуганном, мечущемся сознании Акатоша мелькнуло что-то ясное – впервые за эти дни, пока он тут находился. Блеск рукояти оружия в ножнах на поясе одного их охранников. Блеск притягательный, такой понятный и такой ...забытый? В следующую секунду оружие оказалось в руках Акатоша. Он мгновенно оценил оружие. Это была фальката, короткий изогнутый меч. Плохо сбалансированный, довольно старый, судя по гарде, но с изумительной заточкой. Фальката легла в руку так привычно и приятно, что Акатош растерялся – он очень, очень давно отказался от оружия и изредка касался только своего огненного клинка, с которым был рожден. Память хлынула снова красным потоком. Бордовые стены и бежевые кружева напомнили о плоти и костях, на губах снова осел вкус пепла и праха. Акатош прикусил губу, проверяя, правда ли или почудилось… Почудилось.

Голоса, крики, звон бьющейся посуды – все это отошло на задний план. Здесь и сейчас Акатош если и не был богом, то был величайшим воином, которого когда-либо знали миры.

Первый удар был совершен невероятно выверенным точным движением, оглушая охранника. Разворот корпуса, быстрый взмах серебристой лентой клинка – падает без сознания второй, согнувшись напополам от острой боли в ребрах.

Знания пришли сами – где вены, артерии, кровотоки, где точки боли и точки сознания, куда бить, чтобы не поранить. Фальката пела, плясала в умелых руках бога – мужчина и оружие стали единым целым.

Акатош едва заметил, что врагов стало намного больше – он отходил, но его окружали. Это только раззадоривало его, наполняло тело азартом, адреналином. В какой-то момент, поняв, что ему тесно и мало места, Акатош вырвался из окружения, оказываясь в большом холле – главном холле дворца.

Клинок хрипел, едва успевая проворачиваться в ловких руках, отбивая одну атаку за другой. Уловив краем взгляда летящие к нему тонкие веревки, Акатош не глядя рубанул воздух там, где, по его прикидкам, они должны были пролетать. Потом еще раз. И еще.

В бою Акатош не замечал, что песчаники растерянно смотрели на него, не предпринимая больше попыток помешать. Не замечал, что испуганные придворные, которым не посчастливилось оказаться в этой сутолоке, склонили, как один, головы. Не знал, что сверху на него, не отрывая песочного бархатного взгляда, смотрел сам Правитель Песчаных Земель, Первый Князь Всех Пустынь. Смотрел жадно, внимательно следя за каждым движением – отдав предварительно приказ ни в коем случае не навредить такому воину. Князь даже подался вперед, задержав дыхание, когда человек с черными волосами не глядя рубанул по змеиным нитям, которые могут опутать человека за секунду. Такого ему видеть еще не доводилось.

– Хватит! – наконец приказал он, и его подданые мгновенно остановились, замерев в поклонах. Акатош, поняв, что с ним больше никто не сражается, опустил руку с клинком.

Князь Всех Песков медленно спустился вниз. Пока он шел, какой-то особо дерзкий ревнитель правил и традиций попытался заставить Акатоша склониться, но напоролся ладонью на подставленную вовремя фалькату, зашипел сквозь зубы и сгинул.

– Спроси у раба, кто он? – важно кивнул правитель одному из своих придворных. Сам спросить не мог – правитель не может говорить с рабами.

– Кто ты, раб? – переспросил человек охрипшим от волнения голосом.

– Я – бог Акатош, и я не раб.

Хохот правителя расколол почти абсолютную тишину дворца.

– Ну что ж… Раз у меня в рабах боги, то кто же тогда я? Я выше всех богов? А кто тогда мой слуга или подданый? Тоже высшее существо, что важнее богов?

Смех правителя подхватили все, присутствующие здесь, кроме Акатоша. Что он мог сказать? Он знал, что ему не поверят, но и врать он не хотел. Что ему эта правда? Но насмешка больно уколола самолюбие.

– За то, что раб оголил клинки в моем дворце, ему положена долгая смерть. Но я милосерден. Подготовьте раба к арене – через три дня, к празднику Хлада. Подготовьте льва, трех убийц, и пусть все воины, что пожелают сразиться, придут.

Он развернулся, собираясь уходить, но Акатош не мог упустить такого шанса.

– Дай мне мой клинок, что находится у тебя на поясе. Клинок Акатоша. Я буду сражаться с ним.

Вздох пронесся по дворцу единым порывом. Раб просит – и у кого?! У самого правителя! Его клинок! Не склонив головы, не упав на колени… Дерзость, цена которой – мгновенная смерть. Первые ряды зрителей прикрыли лица, чтобы на них не попала кровь наглого раба, когда клинок, который он так просил, будет его рассекать. Но новый смех и слова правителя заставили их изумленно отпрянуть.

– Ну, как не выполнить последнюю волю самого бога Акатоша, раз он просит? Мой клинок раб получит на арене.

Правитель Песчаных Земель ушел – за ним посеменили его подданые. Акатош выронил из руки фалькату и недоуменно посмотрел на свою ладонь – она сочилась кровью. Несколько взбухших мозолей, куча ссадин и кровяной отпечаток от рукояти клинка. Расслабившуюся кисть свело резкой, очень болезненной судорогой, и Акатош едва не закричал. Слабое человеческое тело едва выдержало бой.

Гвардейцы, охранники и просто служители дворца воспользовались ситуацией. В несколько секунд Акатош был связан так крепко, что вырваться не представлялось возможным.

Его вывели – но не посадили в темницу, а предоставили вполне комфортную комнату с решетками. Куда спустя несколько часов пришла та самая женщина с черными волосами. Она была очень зла.

Порывисто подошла к окну, отвернулась, бросила с жалость, но вместе с тем презрительно:

– Теперь ты сдохнешь на арене. Что, не мог послушать меня? Жил бы во дворце, ни в чем не знал нужды. Был бы популярен. А теперь такая красота пропадает.

– Уходи, – глухо сказал Акатош, не глядя на нее. Она была ему противна, неприятна – и ее выражение и лица, и мелкие белые зубки в злом оскале, и жесты.

– Пф… Готовься сдыхать мучительно и больно. Это все, что я хотела тебе сказать.

– Я понял. Уходи, пожалуйста, – почти жалобно попросил он ее снова, ощущая, как бьется где-то в глубине его тела и души желание убивать, разрушать, губить все, к чему он прикоснется. Еще секунда – и он не сможет с ней совладать, набросится, накинется. Он мельком взглянул на нее и тут же отвел взгляд – ему хотелось просто свернуть ей шею. Руки подрагивали от едва сдерживаемой ярости.

Он никого смертельно не ранил из тех, кто на него нападал, и теперь испытывал страшную потребность продолжить, пусть даже и без оружия – есть же зубы, ногти, руки… Этого достаточно, чтобы убить хотя бы и ее.

К счастью, женщина послушалась. Громко фыркнула и вышла, не забыв напоследок грязно его обозвать. Ей очень, очень повезло.

Акатош выдохнул. Жажда крови улеглась, истаяла, оставив после себя дурное послевкусие.

Там, во время драки, Акатош почти неосознанно двигался к своему клинку, ощущая его, как свое продолжение. А когда увидел, как знакомый до каждой зазубринки меч болтается в ножнах на поясе песчаника, как обычное оружие, растерялся.

Как воин, Акатош мгновенно просчитал свои шансы. Даже если он и рванется к правителю, чтобы выхватить у него свое оружие, добежать он не сможет, никого при этом не убив. Данный много лет назад обет не отнимать чужие жизни, обет искренний, являющийся поэтому печатью слова бога, мог быть нарушен. Акатош за долю секунды выбрал то, что являлось для него определяющим. Он не стал прорываться к песчанику, понадеявшись на удачу, не стал лить кровь и росчерком клинка даровать смертельные раны. И теперь почти жалел об этом.

Что ж. Три дня. Через три дня он получит свой клинок и уберется отсюда. Главное, не сорваться после того, как родная огненная сталь окажется у него, не превратить город в развалины, пропитанные кровью.

Иначе же он на королевстве песков не остановится. Просто не сможет.

***

Она снилась ему.

– Ирдан, Ирдан… – она шептала медленно, с хитринкой.

Он протянул там, во сне, руку, чтобы коснуться ее лица, но она отпрянула, отвернулась.

– Я уйду, Ирдан, уйду.

– Никуда! Никогда!

Она растаяла. Без следа, без возврата.

– Нет!

Ирдан подскочил на кровати, хрипло вскрикнул. Бессознательно растер грудь – боль, которую он испытал во сне, была почти физической.

Что же такое! Он спал урывками несколько часов после рассвета – она снилась ему, стоило только закрыть глаза, и всегда исчезала. И каждый раз это было больно.

Ирдан встал с кровати, накинул на плечи халат, чувствуя, что больше не уснет. Как вор, прокрался вниз – к ее покоям. То есть, к своим. Ему было приятно осознавать, что она спит в его постели, и он не стал ничего менять.

За закрытыми дверями беседовали двое – она и пожилая женщина-служанка из свободных. И о чем беседовали! О нем! Всего несколько часов – и вот уже преданная старая Лая говорит быстро что-то сочувственным голосом. Это как так?

Ирдан рывком распахнул двери.

Девушка сидела рядом со служанкой, держала ее руку в своих ладонях. Перевела взгляд на Ирдана и закатила глаза.

– Чего приполз? Свататься?

Ирдан никак не отреагировал – смотрел на нее во все глаза. Солнце золотило ее почти белые выгоревшие волосы и словно вспыхивало искрами. Она сейчас вся была словно отлита из золота.

Потом Ирдан опомнился, махнул рукой, прогоняя служанку. Прошел в комнату, сел рядом с ней. Она не отодвинулась от него, хоть и ощущала жар его кожи коленом. Ирдан не обольщался – она не отсела не из-за симпатии к нему, а скорее из желания не уступать ни в чем. Идеальная пара.

– Поговорим?

– Я с рабовладельцами, навязанными женихами, тюремщиками и змеями не разговариваю. А ты – четыре в одном. Это как компот с червяками, кабачками и картошкой. Скажи, ты бы стал такое пить?

Ирдан вздохнул. Она была сейчас как тогда, в их первую встречу. Она может заговорить его до смерти, при этом ничего толкового их разговора не выйдет. А раз так, то…

Движение было максимально быстрым. Он с силой прижал ее к себе, ощущая голой, обнаженной вырезом халата кожей ее тело, ощущая руками ее тонкую шею, изящную спину, чувствуя ее возмущенный вздох. А потом прижался губами к ее губам – мягким, теплым, вырывающимся. Он знал множество женщин – их сладкий аромат, гладкость кожи, их влажные блестящие глаза. Но никогда не думал, что женщина может быть настолько восхитительной, настолько… его. Она затихла на миг, перестала вырываться, и Ирдан расслабился. А потом… она укусила его за нос. Ирдан сам не понял, как пропустил атаку – она была быстрее кобры. Он только отпрянул и с изумлением смотрел на набухшую каплю крови, срывающуюся с лица.

– Жалко, что я не ядовитая, – прошипела она. Съежилась, собралась, напряглась, как натянутая струна.

– Не подходи.

Ирдан понял, что поспешил. Настроил ее против себя еще сильнее. И что делать теперь?

– Прости, – неожиданно для себя самого сказал он. Сказал и сам себе не поверил. Он никогда и ни перед кем не извинялся.

Встал, растерянно коснулся ладонью раны. Кончик носа дергало от боли.

Развернулся и вышел из комнаты.

***

Ирдан сидел в своем кабинете с лекарственной примочкой. Раздумывал. Если она так ненавидит его, то, может быть, и не стоит?.. Может быть, надо отпустить ее? Может, так будет правильнее? Зар, этот акатошев чтец мыслей, сказал ему, что она наутро будет мечтать перегрызть ему горло, если он ее опоит. Он, наверное, прав… Но отпустить! Нет, совершенно невозможно.

В открытое окно влетела почтовая птица – особая, с золотой петелькой на лапке. Из дворца правителя. Ирдан развернул маленький листок с крошечным золотым оттиском. Поморщился.

Меньше, чем через три дня, состоится большой праздник – день Хлада. Всем без исключения песчаникам нужно быть там, чтобы почтить своего правителя. Игнорирование письма было чревато неприятными последствиями.

Испокон день Хлада – традиционный, уходящий в века день почитания предков. Остались даже песни о тех днях, нисколько не измененные многочисленными бардами:

Когда ладонь богов огладила пески

Час ужаса настал, и возопили змеи

Ссыпались с тел осколки чешуи

Взвивались в ночь с бураном и метелью.

Вмерзала кровь в стеклянный тонкий лед,

Что смешан был с песком родной земли

Но льду теперь процессия идет –

Несет с собой скорбящие огни.

Ладонь богов снялась с пустынь скорбящих

И солнце растопило тело льда.

И похороненных в земле – живых, но спящих

От мук освободила талая вода…

Изначально в день Хлада было похоронное шествие. Много-много лет назад на пески обрушился снежный буран, и воздух остыл до того, что пустыня заледенела. Песчаники не были готовы к такому буйству стихии. Больше половины их народа погибло. Песчаников хоронили в ледяных ямах, разламывая их до первой полоски песка. Только вот песчаники, как оказалось, не умерли – просто накрепко уснули. Когда стало об этом известно – один из чудом выбравшихся из могилы вернулся в свой дом – было поздно. Ледяной панцирь растаял, и песчаники, практически заживо похороненные в ледяных могилах, захлебнулись во сне талой водой. Ужасная и очень трагичная история, вот только ее называют и благословением. С невиданной метелью принесло в их края семена растений. Пропитанные водой пески стали отличной почвой для них. Тела детей песков – удобрениями, как бы ужасно это не звучало… Через несколько дней после события пустыни просто не было видно – вся она оказалась скрыта под зеленой нежной порослью трав. А еще через несколько дней пустыня зацвела. Ароматные цветы от края до края… Драгоценные растения стали расти в песках именно с этих пор.

День Хлада стал отправной точкой для развития богатой и процветающей страны.

Со временем из похоронной процессии день Хлада оброс кучей ненужных традиций. Помимо того, что в пустыню выходило почти все население страны с факелами и пело песни прошлого, было принято украшать все вокруг цветами, которые с большим трудом выращивали рабы. Было принято поливать друг друга водой с головы до ног. И было принято являться перед очи правителя, чтобы показать свою благонадежность. Там же давали грандиозные бои и устаивали развлечения на потеху искушенной публике.

Ирдану ехать не хотелось, но и не поехать было нельзя. Он только вернулся и уже игнорирует приказ повелителя? Так и до проблем недалеко… хм, двор правителя… А если…

Промелькнувшая мысль показалась Ирдану очень дельной. Что, если выкрасть клинок Акатоша и разыскать бога? Нарим, работорговец, будет там же – не может не быть. От него узнать, куда продали бога, труда не составит. Акатош не умрет, уберется к себе, спасет своих родственников и снова поселится на островах – за это Женя будет Ирдану благодарна. Она, судя по ее рассказу, к нему привязалась, да и к дочери Акатоша, Каспаде, испытывала явное сочувствие.

Да и бога иметь в должниках – дело полезное, хоть и опасное.

Краем сознания Ирдан до сих пор не мог до конца поверить в правдивость слов иномирянки. Боги, их дети, археи… Это было непросто уложить в сознании. Но если Акатош – действительно бог, то попробовать стоит.

***

Опять! Как же он меня достал!

Ирдан Верден, чмо несознательное, снова заперся в комнату, когда я крепко раздумывала над своим положением. Я поняла, что его от меня вставляет, как он наркоты – да и какая женщина этого не поймет? Чувств его я не разделяла, но это же можно использовать?

К тому же, я нашла общий язык с престарелой любознательной служанкой, которая по его приказу пришла за мной бдить. Сначала она настороженно не сводила с меня взгляда, а потом не выдержала – спросила, откуда я родом. Еще бы – моя внешность тут крайне экзотична.

Я не стала лукавить – рассказала все как есть. И про свой мир, и про свое положение тут, и про Ирдана и его поведение. Заодно узнала его настоящее имечко – Заакаш. Такое же змеиное, как и он сам.

Спустя пару часов несчастная женщина, на которую обрушилась такая лавина новой информации, абсолютно точно мне сочувствовала. Рассказала чуть больше об Ирдане, его привычках, особенностях характера – ничего особенно полезного я не узнала. Хоть что-то… Но вот сказочку про эфу, которую она мне поведала, я слушала с особым вниманием.

– ..Если уж змей такую пару встретит, никогда не отпустит. Они однолюбы все, только не каждому это дано. Это как проклятие и самая большая награда. А уж если эфа умрет, то и змей за ней последует. Ты уж, девочка, его пойми – он не человек, как мы. Там у него в голове все по-другому устроено. Я и пары такие видела – счастливые. Он с нее пылинки сдувает, а она что княгиня. Ты уж присмотрись к нему. Хозяина нашего я с детства знаю, как сюда работать пришла. Уж он так никого не выделял, как тебя. Знать, эфу свою в тебе нашел.

Я мысленно сплюнула – еще чего не хватало!

– Он меня неволит. Это не мой мир. Там у меня жизнь – настоящая, правильная, а тут мне плохо, – пожаловалась я неожиданно для себя.

Женщина придвинулась ближе, взяла мою руку в свои.

– Я, девочка, тебе вот что скажу. Если вернешься в свой мир, то беда будет. Ни он, ни я тебя не отпустим. Он тебя любит, а я его люблю, как родного – на моих глазах рос.

На это я только вздохнула.

И что мне теперь? Смириться и выйти замуж за комнатную гадюку? Забыть своих близких, свою профессию, свои привычки? Свою комнатку, где так уютно сидится в огромном кресле с ноутбуком на коленках? Забыть запах театра, игру, людей, которые мне дороги? Забыть о кафешках по вечерам, о джинсах и кедах на резиновой подошве? Жить тут с рабским клеймом на руке? Не хочу!

И этот еще. Стоит, чуть ли не облизывается. Носом укушенным сверкает. На нем все еще были отчетливо видны следы моих зубов. Поделом тебе! Хотя, если честно, мне было даже немножечко стыдно, когда поняла, что укусила до крови. Все же мне не нравится причинять другим боль, пусть даже и врагам.

Он хлопнул в ладоши – и в комнату занесли несколько подносов с едой. Остро запахло пряностями.

– Поужинаем вместе, Женя? – спросил он у меня, вежливо улыбнувшись, – нам многое надо обсудить.

Еще бы!

Я недовольно кивнула. Диалог был необходим – мне как-то надо пробиться к нему, как-то нужно убедить помочь мне. Хоть как-то…

Он был полностью одет – хорошо, что не в халате. Красивый, быстрый, черноволосый, с острыми скулами, с узкими губами и янтарными глазами. Ну вот всем хорош! Не был бы он такой скотиной, я бы, может даже, присмотрелась.

Он тем временем щедро полил лепешки и тонко порезанное мясо густыми ароматными соусами, налил в стакан мятного цвета напиток.

И принялся молча есть, явно смакуя еду. Ну, не отставать же мне?

Как только последняя лепешка оказалась съедена, Ирдан перевел на меня взгляд.

– О чем говорить будем? О природе или о погоде? Ты знаешь, я хорошо поддерживаю такие разговоры.

Он хмыкнул.

– Нет. Я хотел предложить тебе сделку. Я найду Акатоша и твоего друга, оборотня, Акатошу же отдам его оружие, и они будут свободны. Они будут живы и здоровы, вернутся на острова и заживут счастливо. А ты – останешься тут, со мной. Это моя цена за свою помощь.

Вот… Гаденыш!

– Если хочешь спасти своих друзей, то отвечай сразу, времени нет. Я поеду во дворец– через три дня будет праздник – и там все и проверну. Там будет и Нарим – у него узнаю, где твои друзья, заодно выполню твою просьбу – переломаю ему ноги. Если ты согласишься, конечно.

– Я согласна. Но я поеду с тобой.

Я должна, нет, просто обязана поехать с ним! Если останусь тут, всякая надежда просто пропадет. Сбежать отсюда не выйдет – это я уже поняла.

– Исключено.

Он смотрел на меня нежно, но как на глупого маленького ребенка. Это бесило.

– Почему же? Побудем вместе подольше, узнаем друг друга получше…

«Может, у меня получится так тебя достать, что ты самолично вернешь меня домой, да еще и приплатишь на дорожку», – подумала я.

– Исключено, Женя, – мягко повторил он.

– Почему же?

Он тяжело вздохнул. Потер лоб.

– Потому что я еду во дворец, в котором соберутся все мои сородичи. Это опасно для тебя. Они могут захотеть тебя себе, а если уж тебя захочет Правитель, то даже я не смогу ничего поделать.

– Пф, и всего-то? Господи, Ирдан, ты меня что, первый раз видишь? Мужской костюм, пара шрамов, волосы покороче да покрасить… Я смогу сыграть твоего слугу.

– Нет, Женя. Я не стану рисковать.

Он встал, собираясь уходить. Повернулся к двери. Нет-нет-нет. Если он сейчас уйдет, то все! Мне придется гнить тут, терпеть Ирдана и… Я хотя бы должна быть уверена, что он выполнит свои обещания, хотя бы…

И я тихо, с чувством, сказала:

– Если ты не возьмешь меня с собой, я превращу и твою, и свою жизнь в ад. Уж поверь, сил мне на это хватит. Я выйду за тебя замуж, буду спать с тобой и делить кров, но ты об этом сильно пожалеешь. Я буду каждую секунду своей жизни ненавидеть тебя.

Он остановился. Спина закаменела. Потом медленно обернулся ко мне, уставившись мне в лицо янтарными глазами с вытянутым зрачком.

– А если возьму? Ты обещаешь, что будешь слушать меня и выполнять все, что я скажу? Обещаешь после стать моей женой по-настоящему? Обещаешь не сбегать от меня?

– Да! – выдохнула я, не веря в свою удачу. Да я что угодно пообещаю! Стать женой? Да хоть президентом Зимбабве! Только во следующая его фраза была очень неожиданной.

– Тогда поцелуй меня. Сама. Чтобы я поверил тебе.

Он ждал, напряженный, серьезный.

Если от этого поцелуя зависит моя свобода и жизнь оборотня, бога, Каспады и целых королевств, то я даже раздумывать не стану! Главное теперь, поцеловать его так, чтобы он мне поверил.

Я подошла к нему плавно, мягко. Посмотрела в его лицо – острые скулы стали еще острее, узкие губы сжались, а зрачок в глазах был практически неразличим – не толще швейной иголки. Я коснулась его смуглой щеки – прохладной, сухой, погладила ее подушечкой большого пальца и неожиданно для самой себя смутилась. От него пахло травами и чем-то еще – острым, но приятным.

Не дав себе времени подумать, я прижалась губами к его губам, ощущая, как они сжимаются сильнее. А потом… Потом просто выдохнула и расслабилась, сосредотачиваясь на нем. Мои руки скользнули на его шею, обнимая, притягивая к себе, и он поддался.

А я… Я неожиданно для себя самой уплыла. Я целовала его раскованно, свободно, так, как целовала бы любимого человека. И он это понял. Обхватил меня, прижав к себе сильнее, но не позволил себе лишнего. А потом… Качнулся, будто потерял равновесие.

– Ты едешь со мной. Выезжаем завтра на рассвете. Все, что нужно, тебе принесут, – хрипло сказал он, отстраняясь от меня и отворачиваясь. А после вышел, притворив дверь.

Я растерянно коснулась своих губ, уставившись на закрытую дверь. Мне что, понравилось? Фу, гадость какая! Мне срочно нужен хлоргексидин!

***

Оборотень бдил. Он бдил уже вторую ночь неподалеку от кровати своего «хозяина» и каждый раз все больше и больше поражался глубине его мнительности.

Рашшата, его песчаник, который согласился на все условия оборотня, был сволочью по природе и призванию, успел завести себе кучу врагов по молодости и теперь справедливо боялся мести. За то недолгое время Игор успел несколько раз шокироваться. Например, за завтраком Рашшате показалось, что за ним следят из кроны дерева, которое росло как раз напротив окна. Он мялся, нервничал, но снова принимался смотреть в окно, подозрительно щурясь.

– Срубите его, – наконец принял решение Рашшата, окунаясь в глубины своей мнительности.

Спустя пару минут застучали со двора молотки. Оборотень хмыкнул. Такому экземпляру было бы неплохо жить посреди пустыни в башне с хорошим обзором, в которую можно попасть только по канату из самого высокого окна. Самому выращивать еду, самому себе ее готовить. Притом даже в таком случае он найдет, к чему придраться – будет принюхиваться к выращенной картошке, пытаясь определить, не полили ли ее ночью коварные враги каким-нибудь ядом?

Игору повезло. Его обоняние и слух, его умение двигаться бесшумно было очень полезно Рашшату. К тому же, оборотень так и не получил рабской метки. Он мог свободно передвигаться по стране.

Осталось выждать подходящий момент и утечь отсюда как можно быстрее. Во-первых, хорошенько поохотиться – кровь требовала. Во-вторых, найти Нарима и когтями и клыками вызнать, куда продали Акатоша и Женю. А потом… Потом – по обстоятельствам. Но важнее, конечно, Акатош. Сколько у него осталось времени? Когда ему потребуются новые археи? Неизвестно.

В открытое настежь окно впорхнула почтовая птица, почти сразу за ней – еще одна.

– А, напоминание… Скоро день Хлада… Нужно собираться.

Желчное, коричневое от загара лицо песчаника сморщилось в недовольстве.

– Ты будешь меня сопровождать во дворец Правителя. Там соберутся все песчаники до одного – вот морока…

– Все? Вот прям вообще – все?

– Да. Даже те, кто находится вне страны, должны быть в этот день во дворце. Давняя традиция. Будешь охранять.

Игор медленно кивнул. Интересно… Получается, что и Нарим там объявится? И не нужно будет рыскать по пескам, выискивая его? Ну что ж. На ловца и зверь бежит.

– Когда выезжаем?

– До дворца недалеко. Полдня пути. Так что на рассвете второго дня.

Игор кивнул. Ну что ж. Запах песчаника он помнил очень хорошо – найдется, никуда не денется. А там уж пообщаемся накоротке.