Обрывки образов, звуков и чужеродное недоумение привели меня в деревеньку на севере материка. Ощущения говорили, что после падения империи прошло меньше года. Нальяс устроился охранником и проверяющим артефактов у купца, но о возвращении на Лиельс к родным даже не задумывался. Не в полной мере проявившийся дар Пророка говорил, что дела здесь ещё не закончились.
В воспоминании Нальяс сидел за столом с разными принадлежностями для артефакторики и задумчиво рассматривал небольшой предмет на ладони. Длинная золотая цепочка, стеклянные полоски трех оттенков зеленого перевивают пузырек с янтарной жидкостью, пробка подогнана плотно, оплетена золотистым заклинанием укрепления. Артефакт, чем бы он ни был, работал, по мнению Нальяса, совершенно неправильно.
— Это амулет стража, — пояснил стоящий рядом со мной призрак. — Такие выдавали только императорским телохранителям. Артефакты работали так же, как и «Семейное спокойствие», но не были ограничены временем и пространством. Страж постоянно чувствовал эмоции императора и, в случае необходимости, торопился на помощь.
— И чем же тебя насторожил этот амулет? — глядя на замершего в вязком времени совсем еще молодого Нальяса, уточнила я.
— Амулет мне сказал, что император голоден, — бесстрастно ответил призрак.
Я нахмурилась:
— Погоди… Император Ардир погиб! Амулет сломался?
Нальяс покачал головой.
— Я тоже так поначалу думал. Потому долго не знал, как подступиться к загадке. А два года спустя узнал, как зовут королеву Аролинга, жену Талааса. До того момента императрица Мадаис для меня была мертва. Из-за этого головоломка вдруг ожившего амулета, передававшего мне сильные, но довольно простые эмоции, оставалась неразрешенной.
Он лукаво улыбался, будто ждал, что я в любое мгновение сама найду ответ. Я сосредоточилась на амулете, на блеске янтарной жидкости, на словах о простых эмоциях…
— Принц Мирад, — выдохнула я. — Он — наследник Ардира? Поэтому амулет заработал?
— Да, — подтвердил Нальяс, явно довольный моей догадливостью. — Именно так. Осознав это, я с помощью дара Пророка проверил, что ребенок в безопасности и будет в безопасности некоторое время.
— Как мог сын императора быть в безопасности рядом с Талаасом, убийцей отца? — я с сомнением качала головой.
— Все довольно просто, — пожал плечами Нальяс. — Мальчиком особенно никто не интересовался. Маленький, еще ходить и говорить не умел. Уж тем более не мог никак проявить свой магический дар. Из-за проклятия сам-андрун Талаас боготворит Мадаис. Он ее в самом деле обожает, ценит больше жизни, и это никогда не изменится. Первые годы он восторженно считал Мирада своим сыном и защищал от всех невзгод.
— Но в какой-то момент у него возникли сомнения в отцовстве, — заметила я.
— Конечно, что вполне естественно, ведь с каждым днем Мирад все больше напоминал своего настоящего отца. Цвет глаз, цвет волос, стать, особенности ауры… Любовь к Мадаис еще удерживала Талааса от принятия необратимых решений, но Великая подсказала мне, что так будет продолжаться недолго.
— И ты отправился в Аролинг?
— Разумеется, я не мог иначе. Пусть я не присягал Мираду на верность, но противиться решению Великой я бы никогда не посмел. Когда мальчику исполнилось пятнадцать, я вмешался в его судьбу.
Дедушка Нальяс протянул мне руку, я коснулась его пальцев, и меня заволокло в новое воспоминание.
Год назад Амосгар провозгласили столицей нового Аролинга. Драконы присоединили к нему небольшие куски земли империи Терон, ровно столько, сколько не захватила на тех рубежах магическая пустыня. Но два крупных порта на восточном побережье братство Талааса проиграло северному соседу. Война за территории продолжалась.
С трудом удалось убедить старое аролингское дворянство признать чужаков правителями. Очень выгодным доводом стало узаконивание рабства. Χотя дракониды, в это время уже немногочисленные, как и сам вид огнедышащих летающих ящеров, обладали чудотворной силой воздействия. Противники очень быстро становились союзниками и приносили Талаасу клятву верности на крови.
На тот момент дворец Владыки ещё не достроили. Драконидам, ослабленным и болезненным из-за невосстановленного запала, требовалась замена. Набором новых магов в охрану занималась леди Силира, молодая и в те времена ещё выглядящая соответственно зеленая драконица. Она не узнала Нальяса, потому что видела его лишь один раз, и это было больше пятнадцати лет назад. За это время и внешность, и необычный дар Пророка из памяти стерлись.
Дневную службу во дворце несли дракониды. Еще внушительные, грозные ящеры в начищенных доспехах. Олицетворение мощи и силы новых хозяев Аролинга. Только вечерами, когда ящеры меняли ипостась на человеческую, перед заступавшим на смену Нальясом оказывались старики. Его каждый раз неприятно поражала эта пугающая меня перемена. Он спрашивал себя, знали ли обреченные на изнуряющие болезни и раннюю смерть дракониды, как на самом деле велика вина Талааса, которого они продолжали защищать. И как бы они вели себя, если бы знали правду.
Нальяс работал во дворце по ночам, что его очень устраивало. Ведь так было меньше возможностей повстречаться с Талаасом. Завоевав хорошей службой доверие леди Силиры, Нальяс получил возможность не только охранять входы-выходы, но и патрулировать некоторые коридоры. Конечно, больше всего его интересовали коридоры женской половины той части дворца, что принадлежала самопровозглашенному Владыке Талаасу. Именно там жила Мадаис, именно там жил малолетний Мирад.
В воспоминании я шла за бесшумно ступающим по коридору Нальясом. Свет кристаллических ламп отблескивал на его чешуйчатом доспехе, воздух маслянисто пах свежей краской, и я знала, что в этой части дворца недавно расписывали стены. Нальяс как раз прошел по крытой и застекленной галерее, соединяющей основное здание с женской половиной. До комнат Мадаис оставалось не больше десятка шагов и поворот, когда Нальяс услышал голос императрицы.
— Милый муж, прошу, останьтесь до утра.
Ласковое обращение, которое прежде слышал лишь Ардир, мягкий тон, намекавший на приятную нецеломудренность просьбы. Все это отозвалось неприятием, злостью, которые сменились оторопью, когда голос императора Ардира произнес:
— Любовь моя, вы же знаете, я бы проводил подле вас сутки напролет. Но мы обустраиваем новое государство, мне нужно присутствовать на совете.
— Прошу, берегите себя. Вы полностью отдаетесь государственным делам, — проворковала Мадаис. — Это делает вам честь, как правителю, но нам с сыном вас не хватает.
— Да, любимая, я знаю, — ответил Ардир. — Мне и два часа, проведенные без вас, в тягость. Я постараюсь сделать так, чтобы у нас было больше времени друг для друга.
Судя по паузе и короткому «Доброй ночи, любимая», за заверениями Ардира последовал поцелуй. С глухим щелчком закрылась дверь, послышались шаги, Нальяс поспешно вжался в пока ещё пустующую нишу в стене. Мимо торопливо, глядя только прямо перед собой, прошел император Ардир. Точно такой, каким Нальяс его помнил. Εсли бы молодой Пророк собственными руками не хоронил его, он обязательно усомнился бы в слухах о кончине правителя.
Но Нальяс знал, что настоящий император Ардир мертв. Поэтому не бросился на помощь, когда уходящий от него мужчина пошатнулся и схватился за подоконник, чтобы удержаться на ногах. В следующее мгновение он застонал от боли, а его облик начал меняться. Длинные заплетенные в традиционную косу русые волосы укоротились, стали каштановыми и волнистыми, едва доставали до плеч. Фигура теперь казалась более человеческой, чем эльфийской. Судя по стати, это был молодой мужчина. Он тяжело дышал и с явным трудом сохранял равновесие. Я силилась рассмотреть его лицо и сожалела, что не могла отойти от Нальяса в воспоминании.
Сквозь приоткрытое окно галереи донесся голос Мадаис. Императрица хотела заглянуть к принцу и велела придворной даме не шуметь. Мужчина, держащийся обеими руками за подоконник, повернулся на звук голоса, в волосах блеснул золотой венец, а я увидела Владыку Талааса. Даже если бы я не видела его в ранних воспоминаниях дедушки, настолько очевидное внешнее сходство с принцем Зуаром исключало любые домыслы и ошибки. Несмотря на пояснения дедушки, меня очень удивило выражение лица бронзового дракона: он любил Мадаис и всем сердцем сожалел, что не может быть с ней.
Он постоял ещё немного, потом медленно побрел к себе. Глядя в спину уходящего дракона, Нальяс пояснил:
— Один драконид из личного отряда Талааса рассказал мне, что вначале всю свою злобу дракон срывал на императрице. Истязал ее так, что она выжила только благодаря вмешательству Φиреда. Но после всего пережитого она повредилась рассудком. Поэтому она верит сейчас, как верила и тогда, что Ардир жив, спас ее и увел свой народ из разрушающейся империи на восток.
— Поэтому ты сказал, что я не смогу разоблачить ложь, — я не скрывала горечи, прислушиваясь к голосу вполне счастливой Мадаис, разговаривавшей с дамой.
— Да, поэтому, — мрачно ответил Нальяс. — Как бы странно это ни звучало, но Мадаис хорошо в том мире, который она хочет видеть вокруг себя. А Талаас делает все, чтобы ее представления о действительности оправдывались. Она счастлива в своем безумии.
— Насколько я понимаю, в настоящем обличье она Талааса не видит, — глянув в сторону скрывшегося за поворотом дракона, хмуро предположила я.
— Именно так. Когда проклятие сам-андрун начало работать, он даже не пробовал появляться перед ней настоящим. Он прежде хотел, чтобы она страдала, чтобы она его боялась, наслаждался ее унижением и болью. А потом, когда чары сам-андрун изменили его, он не смог заставить Мадаис забыть весь тот кошмар.
— Потому что утратил ментальную магию? — догадалась я.
Нальяс кивнул:
— Верно.
Снова в воспоминании раздался голос Мадаис, я, нахмурившись, посмотрела в сторону ее комнат.
— Семерка может не понимать, что имеет дело не с эльфом, а с иллюзией, которую создал превышающий десятку дар. Но почему-то кажется, Талаас использовал какое-то другое волшебство. Снятие иллюзии не вызывает боли.
Мои размышления вслух дедушку радовали, это отчетливо слышалось в голосе.
— Ты совершенно правильно мыслишь, — похвалил он. — Меня тоже насторожил этот момент, но потом я выяснил, что боль во время снятия иллюзии связана с тем, что Талаас дракон. Их иллюзии работают дольше, идеальны настолько, что не только изменяют голос, но даже передают аромат любимых духов того, чью личину дракон примеряет.
— Ничего себе, — ошеломленно пробормотала я.
— Особенности их формул, — пожал плечами собеседник. — Чем чаще дракон прибегает к иллюзиям, тем быстрей они его выматывают. Каждое новое сотворение сильней истощает резерв. Создание заклинания и его отмена причиняют боль. Очень сильную, почти невыносимую. Само волшебство становится менее стабильным и требует большей сосредоточенности. Несмотря на все усилия удержать заклинание, оно рушится значительно скорей, чем в первые разы. Талаас, ослепленный любовью к Мадаис, поначалу набрасывал на себя иллюзию на несколько часов, оставался на ночь. Но уже через год это прекратилось. Вот в это время, — Нальяс широким жестом указал на крытую галерею, — он мог поддерживать иллюзию не больше двух часов в день.
— Как ты все это вызнал? — поразилась я.
Он грустно усмехнулся:
— Некоторые дракониды умирали очень тяжело. Мои заклинания ослабляли боль этих исключительно быстро постаревших существ. Дракониды будто пьянели от облегчения и рассказывали все. Так я много узнал об Эвлонте. Это мир, откуда пришли драконы. Мне рассказали о сам-андрунах и о кровной клятве братства Талааса, о том, что другие драконы, оставшиеся с ним, не могли его ослушаться. Они заплатили бы жизнями за отступничество. Правда, они заплатят жизнями и за преданность, но позже. Пока у них есть немного времени.
Он вздохнул, посмотрел мне в глаза:
— Вернемся к истории с принцем.
Я кивнула и вложила ладонь в его протянутую руку — меня подхватил поток образов и вынес в сад у дворца.