Морально противоречивый

Глава 24

Ассизи

Как можно переходить от обещания никогда не отпускать меня в один день к полному игнорированию в другой?

Я так расстроена, что готова поднять руки вверх. Я гордилась тем, что умею хорошо читать Влада, и даже поверила его извинениям и заверениям в том, что он ждет меня.

Но теперь?

Несколько дней назад он предлагал мне свое сердце на блюдечке — в буквальном смысле. Признаться, это был очень милый жест, который заставил меня растаять. Но теперь он едва признает мое присутствие.

По правде говоря, после его многочисленных роскошных подарков и сюрпризов мне стало немного любопытно, что он будет делать дальше. Что ж, считайте меня совершенно удивленной, когда я открыла свою дверь и ничего не обнаружила.

И это все?

Неужели он думает, что раз у нас состоялся один вежливый разговор, то он уже прощен? Или что ему больше не нужно прилагать усилия? Если это так, то его ждет сюрприз.

Возможно, я немного смягчилась по отношению к нему, но это не значит, что все прощено. На самом деле, если он хочет, чтобы я снова поверила хоть одному его слову, то ему лучше приложить усилия, чтобы доказать, что он заслуживает доверия.

Конечно, в моей душе есть особое место для него, и я не могу отрицать, что он заставляет мое сердце учащенно биться, просто находясь рядом. В сочетании с его милыми жестами он сумел произвести на меня впечатление. Я бы, конечно, не отнесла его к романтическому типу, но он сделал все возможное, чтобы показать мне, что он может быть таким.

Но вопрос не в том, может ли он поразить меня необычными жестами — хотя сердечко было приятным штрихом, — а в том, могу ли я действительно доверять его поступкам.

И видя, как быстро он сдался, я не уверена, что это так.

У меня было достаточно времени, чтобы обдумать его поведение и его личность Джекила и Хайда, и у меня появилось только больше вопросов.

Почему именно сейчас?

Неужели его гордость была уязвлена мыслью о том, что я выйду замуж за другого мужчину? Поскольку мы уже давно выяснили, что он ничего не чувствует, тогда какова его мотивация?

И в этом вся моя проблема. Если бы он мог почувствовать хотя бы проблеск той любви, которую я испытываю к нему, тогда я бы без колебаний дала ему второй шанс. Но поскольку я знаю, что он не способен ни на какие чувства, то я не могу снова рисковать своим сердцем. Не тогда, когда его непостоянный разум может в любой момент снова сказать ему, что он меня бросит.

Всего пара дней его биполярного поведения, и меня уже тошнит от этого. И вот я уже иду в его комнату, готовая потребовать от него ответа.

— Влад, — зову я его, когда вижу, как он торопливо выходит из своей комнаты. Он смотрит на меня секунду, затем моргает и качает головой.

— Увидимся позже, — это все, что он говорит, пролетая мимо меня.

Что?

И вот так просто он уходит, снова оставляя меня одну.

Я теряю дар речи на целую минуту, глядя на пространство, которое он только что освободил, не в силах придумать объяснение его непонятному поведению.

— Черт бы тебя побрал, — бормочу я, готовая повернуть назад и провести еще больше времени в своей комнате в одиночестве. Но случайно я замечаю, что он не запер свою дверь, и любопытство уже убивает меня, когда я вижу ее мельком.

Я видела ее раньше, но она была довольно голой. Теперь, по сравнению с этим, я вижу, что она кишит вещами.

Я даже не задумываюсь, когда вхожу в комнату, мой взгляд быстро оценивает ее содержимое.

Вот его кровать, и я избегаю смотреть на нее больше, чем нужно, чтобы не представить, как он спит там ночью... без одежды... простыни сползают...

Черт!

Я заставляю себя не обращать внимания на то, как сердце колотится в груди при этой мысли.

Почему только он может заставить меня чувствовать себя так?

За последние три месяца у меня появилось больше свободы, благодаря вечному отсутствию Марчелло дома и дружескому общению Рафа. Мы несколько раз выходили в свет, и я видела множество обычных привлекательных мужчин на улицах и в ресторанах. Но ни разу я не почувствовала ничего, кроме скуки.

Я убеждена, что во Владе есть что-то не совсем обычное, что так влечет меня - это просто неестественно, то, как мое тело просто поет в его присутствии, все мое существо парит, купаясь в небывалой легкости. Несмотря на всю душевную боль, которую он причинил мне, он не должен заставлять меня чувствовать себя так, как сейчас, словно я цельная только тогда, когда он рядом.

Как будто я создана для него и только для него.

Встряхнувшись от своих размышлений, я осмотрела все остальное содержимое его комнаты. Там есть стол с компьютером, несколько черных сумок, набитых до отказа вещами, а еще есть его шкаф.

Так много вариантов.

Конечно, зная его, я первым делом посмотрю на его компьютер, хотя и сомневаюсь, что он не заблокирован.

Я отодвигаю стул, устраиваясь поудобнее за столом, и слегка провожу пальцем по сенсорной панели, оживляя экран.

Мои глаза расширяются.

Разблокирован.

Черт, но он так торопился, что даже оставил компьютер разблокированным. Это заставляет меня задуматься, куда и к кому ему нужно было идти.

Сжав кулаки, я делаю глубокий вдох, заставляя себя сосредоточиться на сокровищах передо мной. Возможно, это не совсем правильно, что я подглядываю, но поскольку я технически являюсь его пленницей, то я думаю, что на данный момент мы уже прошли через моральные дилеммы.

Я оглядываю его рабочий стол, замечая множество приложений, бессистемно разбросанных вокруг.

Конечно, у него может быть беспорядок.

Не найдя ни одного, я просто открываю его браузер. Тут же на экране появляются десятки вкладок.

— Что? — я прищуриваюсь, глядя на различные заголовки.

«Женщины 101».

«Десять идей, как ухаживать за женщиной».

«Завладеть ее сердцем и удержать его».

Я продолжаю кликать на вкладку за вкладкой, все они примерно одинакового содержания.

«Как произвести впечатление на свою избранницу».

«Мужское руководство для женщин».

Я даже не могу держать лицо, когда читаю статьи, некоторые идеи абсолютно смехотворны. Например, играть, чтобы добиться успеха.

Подождите...

— Конечно, нет, — уголки моего рта приподнимаются, когда я понимаю, чем именно занимался Влад. Есть довольно много статей, в которых предлагается игнорировать любовный интерес, чтобы заставить его реагировать и добиваться своего. Чем больше я читаю, включая выделенные фрагменты, тем больше я начинаю хихикать, ирония превосходна.

— Проклятый Влад, — качаю я головой, глядя на монитор.

Я должна была понять, что человек с его ограниченными социальными навыками и несуществующим эмоциональным интеллектом не сможет самостоятельно придумать стратегию ухаживания. Почему, он читает руководства о том, как произвести на меня впечатление?

— Почему это так мило? — пробормотала я, не в силах стереть ухмылку со своего лица.

Он серьезно изучает эту тему, и когда я заглядываю дальше, то вижу, что он даже обзавелся книгами на эту тему.

Просто из любопытства я открываю его библиотеку электронных книг и не удивляюсь, обнаружив, что она полна книг о свиданиях и женской психологии. Но еще более удивительно то, насколько тщательно он все изучил. К каждой книге прилагаются заметки, и сотни, если не тысячи, выделенных отрывков.

Включая так называемую "игру в недотрогу".

Внезапно все приобретает смысл. Он приложил к этому много усилий, как бы ошибочно это ни было. И я не могу не быть впечатленной и немного польщенной.

Мое настроение поднимается, и я быстро закрываю компьютер, с любопытством разглядывая, что еще он прячет в своей комнате.

Сначала я проверяю большие сумки, спрятанные в углу его комнаты. Открыв одну из них, я вижу множество коробок, поставленных одна на другую.

Перебирая некоторые из них, я понимаю, что это подарки, которые он никогда не дарил мне - обувь и сумочки.

Еще один черный пакет, и я вижу еще больше модных вещей, от одежды до духов и всего, что только можно себе представить.

— Неужели он действительно думает, что этими вещами можно купить мое прощение? — бормочу я, качая головой. Хотя меня не волнует большинство вещей, которые он купил, я не могу не растаять от того, как он старается.

Обшарив все сумки, я открываю его гардероб, любопытствуя, что лежит внутри. Несколько больше одежды, чем в прошлый раз, когда я была здесь, но кроме этого...

Я все еще моргаю, как будто не могу поверить в то, что вижу. Сделав несколько шагов, я дохожу до задней стенки шкафа и сталкиваюсь лицом к лицу с плюшевым медведем в человеческий рост. На самом деле, он практически такого же роста, как и я.

Этого не может быть...

Голубой с розовой ленточкой, мишка до жути похож на того, которого я видела несколько месяцев назад, во время моего первого визита в торговый центр. Он запомнился мне тем, что я никогда раньше не видела такой большой игрушки, и он был синего цвета - моего любимого цвета. Розовая ленточка делала его еще более привлекательном, и я помню, как некоторое время просто любовалась им, едва набравшись смелости, чтобы дотронуться до него.

Именно розовая лента напоминала мне обо всем, что я когда-либо хотела получить в детстве, но так и не получила - больше всего она напоминала мне о комфорте.

Я не знаю, почему. Может быть, дело было в голубом цвете или в мягкости материала, но на краткий миг я захотела его больше всего на свете. Конечно, я не стала его покупать, ведь зачем взрослой женщине медведь?

Но видеть его здесь...

Мой взгляд опускается еще ниже, и я узнаю плюшевого мишку, которого я порвала на глазах у Влада в тот день. Этот, другого оттенка синего, лишь немного больше моей руки.

Я хмурюсь, внезапно осознав кое-что. Все медведи были синими или, по крайней мере, с оттенком синего.

Поднимая его, я почти чувствую себя виноватой за то, что совершила убийство медведя, но, когда я поглаживаю его, пытаясь найти разрыв, который я нанесла, то я понимаю, что его нет.

Вместо этого есть черная, уродливая зазубренная линия, начинающаяся от нижней части медведя и идущая вверх к шее — она держит швы вместе.

Он не...

Я не знаю, почему это заставляет мои глаза гореть от непролитых слез, но, порывшись в шкафу, я нахожу маленький швейный набор.

Это он.

И я внезапно оказываюсь в еще большем замешательстве, чем когда-либо.

Почему тот, у кого нет чувств, беспокоится о такой банальной вещи, как эта?

— Что за... — Я не могу не смотреть на маленького медвежонка и его жалкую, но милую попытку собрать его обратно.

Почему тот, кто хладнокровно убивает людей, беспокоится о глупом плюшевом мишке?

Оцепенело шагая обратно в комнату, я все еще держусь за медвежонка, мои мысли в беспорядке.

Сейчас, как никогда раньше, я не могу как следует разобраться во Владе.

Так много противоречивой информации, что я уже не знаю, чему верить. Он прилагает слишком много усилий для того, кому это якобы безразлично.

Мое коварное сердце нацелилось на эту мысль, и я не могу перестать надеяться.

Мне нужно докопаться до сути... пока мне снова не разбили сердце.

Приняв решение, я решаю подождать и встретиться с ним лицом к лицу. В конце концов, это единственное, что я могу сделать, чтобы убедиться, что я не просто строю сценарии в своей голове.

Потому что я уже поняла, что неуместная надежда ранит больнее всего. И я не хочу снова стать ее жертвой.

Я решаю подождать, пока он вернется домой, попеременно то подглядывая за ним, то ворочаясь в его большой кровати, бессовестно вдыхая запах его простыней.

После небольшого сна и сильной скуки наступает ночь. Я уже близка к тому, чтобы сдаться, когда дверь в комнату распахивается, и входит Влад.

Сначала он даже не замечает меня, сосредоточенно снимая с себя одежду.

— Черт, ты меня напугала, — говорит он, когда я включаю лампу на его столе, приподнимая бровь. Медленно вставая, я становлюсь перед ним, не желая давать ему ни малейшей возможности избежать меня на этот раз.

— Нам нужно поговорить, — говорю я.

— Поговорить? — спрашивает он, растерянно.

— Да, — подтверждаю я, скрещивая руки перед собой. — Тебе нужно перестать избегать меня, — перехожу я сразу к делу.

— Я не избегаю тебя, — тут же начинает отрицать он, но я не соглашаюсь. Вместо этого я прикладываю палец к его губам, наслаждаясь тем, как расширяются его глаза - особенно сейчас, когда роли впервые поменялись местами.

— Да, это так. И тебе нужно перестать слушать советы из интернета. Я сомневаюсь, что они знают, что говорят, — продолжаю я.

— Чт..., — пытается сказать он, но я качаю головой, не закончив.

— Больше никаких игр, Влад. Давай выложим наши карты на стол раз и навсегда.

Его рука поднимается, захватывая мое запястье, и он подносит его к губам, его язык высовывается, чтобы лизнуть чувствительную область. Мой пульс учащается, но я не даю себя соблазнить.

— Влад, — я поднимаю подбородок, мои глаза бросают ему вызов, требуя, чтобы он воспринял меня всерьез.

— Ты подглядывала, — это все, что он говорит, его глаза держат меня в плену своей интенсивностью. В его взгляде нет осуждения, нет намека на то, что он злится на то, что я шпионила. Поэтому я просто киваю.

— Ты все делаешь неправильно, — говорю я ему, убирая руку и садясь на кровать. — Тебе не нужно прибегать к таким уловкам, как игра в недотрогу. — Я закатываю на него глаза, и ему хватает порядочности выглядеть смущенным от моих слов. — Мы можем просто серьезно поговорить. Я вся во внимании, — говорю я, довольная тем, что мне удалось сохранить спокойствие.

Он смотрит на меня несколько секунд, затем медленно кивает и садится рядом со мной.

Он находится не слишком близко, но и не слишком далеко. Его поза тоже ужасно жесткая: ноги раздвинуты, руки лежат на коленях.

Наступает тишина, никто из нас не решается начать разговор.

Сейчас или никогда.

Я не знаю, рискую ли я, но я протягиваю ладонь в его сторону и кладу ее на его руку.

Кажется, он удивлен прикосновением, его тело слегка подрагивает, а затем постепенно расслабляется. Тем не менее, в нем чувствуется сильное напряжение, и я ощущаю, что он пытается держать себя в руках.

— Зачем ты починил медведя, Влад? — я задаю вопрос, который озадачил меня больше всего. Повернувшись к нему, я вижу, как он тяжело сглатывает, не торопясь отвечать, словно тщательно подбирая слова.

— Это был подарок. Для тебя, — в конце концов говорит он, его голос низкий и лишенный его обычной уверенности.

— И? — продолжаю допытываться я. Он небрежно пожимает плечами, его губы сжаты, как будто он тоже не знает ответа.

— Я чувствовал себя виноватым, — в конце концов отвечает он, и его слова задевают мое сердце. — Я хотел, чтобы он был у тебя, — продолжает он, и впервые я замечаю в его словах сырую уязвимость. — Ты любишь плюшевых медведей. Я знаю, что любишь, — его глаза встречаются с моими, его взгляд затуманен смятением.

— Зачем ты все это делаешь? Чего ты пытаешься добиться?

Он делает глубокий вдох, звучащий почти как поражение.

— Я знаю, то, что я сделал с тобой, не заслуживает прощения. Я знаю это, — он делает паузу, его брови сходятся в хмурую линию. — Но я не могу сделать это без тебя, Сиси. Я думал, что смогу. Я думал, что тебе будет лучше без меня. Черт, да тебе, наверное, лучше без меня. Но я такой эгоистичный ублюдок, что не могу отпустить тебя, — говорит он, его грубый голос посылает мурашки по моей спине.

— Что ты пытаешься сказать, Влад? Помоги мне понять тебя, потому что, честно говоря, все твои действия до сих пор только запутывали меня, — говорю я ему, моя рука все еще на его.

— Сиси... — простонал он, низко склонив голову.

— Ты знаешь, что я не равнодушна к тебе, Влад. Но в то же время, я не знаю, могу ли я доверять тебе. Однажды ты отбросил меня в сторону. Кто сказал, что ты не сделаешь это снова? — я высказала свое крайнее беспокойство. — Ты подходишь ко всему с логической точки зрения. Что, если в следующий раз ты логически решишь, что я опять помеха? Я не могу делать это каждый раз. Я не могу просто ждать, пока твое настроение изменится.

— Сиси, в тебе нет ничего логичного. Ничто из того, что я когда-либо делал, когда дело касалось тебя, не было логичным. Я знаю, что я облажался. Черт, я знаю, что был самой большой задницей, да еще и причинил тебе физическую боль. Но, пожалуйста, дай мне еще один шанс доказать тебе, что я не имел в виду то, что сказал. Что ты действительно самый важный человек для меня, — он поднимает свою ладонь вверх, берет мою и сжимает ее.

— Без тебя я сам не свой, — признается он, — Я знаю, это звучит странно. Черт, даже для моих ушей это звучит нелепо. Я провел тридцать лет, прекрасно обходясь без тебя, но теперь я понял, что не был в порядке. — Он закрывает глаза, делая глубокий вдох. — Мне понадобилось меньше дня, чтобы понять, что без тебя меня больше нет, — он наклоняется вперед, сокращая расстояние между нами, — нет Влада без Сиси, — шепчет он, его дыхание касается моей щеки, — но я был слишком напуган самим собой и тем, что я мог сделать с тобой.

Я теряюсь в его глазах. Его слова никогда не были такими мягкими или пропитанными эмоциями, как сейчас. Даже зная, что он не может чувствовать, в них столько чувств.

И я колеблюсь.

— Черт, Сиси, — он опускает лоб, упираясь им в мое плечо.

Я не шевелюсь, его неровное дыхание только заставляет мое сердце биться быстрее.

— Я был так осторожен, — шепчет он, — я хотел, чтобы у тебя был идеальный первый раз, — говорит он, снова удивляя меня.

Я просто слушаю, зная, что это редкий момент для него.

— Я был так осторожен, чтобы не причинить тебе боли. И что же я сделал? — горько усмехается он. — Я лишил тебя девственности, как гребаный зверь. Я..., — он прерывается, с его губ срывается тихий звук. — Я не думаю, что когда-нибудь смогу простить себя за ту боль, которую причинил тебе.

— Влад... — Я прервалась.

— Даже зная это, я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что прошу многого, но я могу только пообещать, что проведу остаток своей жизни, пытаясь искупить свою вину. Просто, пожалуйста, дай мне еще один шанс.

Я не знаю, что ответить. Я просто потеряла дар речи, прижимаясь к нему, смахивая слезы и пытаясь не дать чувствам затуманить мои рассуждения. Потому что правда в том, что я все еще люблю его.

Я никогда не переставала.

И его слова сейчас как бальзам на мое избитое сердце.

Но насколько я могу верить?

— Я не знаю как, — правдиво отвечаю я, мой голос мягкий и ровный. — Я не знаю как, Влад, — повторяю я, поднимая руку, чтобы вытереть слезу с глаза. — Ты знаешь, что я выросла в Сакре-Кёр, — начинаю я, слегка дрожа от нахлынувших воспоминаний.

Он немного отступает назад, его глаза все еще смотрят на меня, ожидая продолжения.

— Это было не очень приятно, — признаю я, но неприятно — это мягко сказано. — Я была изгоем, делала все возможное, чтобы выжить. Честно говоря, я была просто ребенком, который искал кого-то, кто бы меня любил, но вместо этого я нашла только ненависть.

Я складываю руки на коленях, сжимая их вместе, когда вспоминаю издевательства, которые я терпела несколько лет подряд.

— Но мое пребывание там сделало меня тем, кто я есть сегодня. Оно дало мне мои страхи и мои мечты. И из-за этого я не знаю, как продолжать. Я не знаю, как простить тебя, —шепчу я, вытирая слезы с глаз.

Не раздумывая ни секунды, я встаю, дрожащими руками расстёгивая платье. Он смотрит на меня страдальческими глазами, все его тело напряжено, как будто он не смеет сделать неверный шаг.

Прежде чем потерять мужество, я сбрасываю платье на пол, оставаясь в одних трусиках. Я должна показать ему правду — заставить его понять, почему.

— Мне было пять лет, когда у меня появился этот шрам, — я показываю на уродливую линию, проходящую через локоть. — Я убегала от каких-то детей, которые обзывали меня проклятой, — я сглотнула, воспоминания все еще болезненны, — и дьявольским отродьем.

— Кто-то подставил мне подножку, и я упала. Мой локоть был рассечен, но они все равно не остановились. Я лежала на земле, истекая кровью и плача от боли, а они только и делали, что смеялись надо мной. Смеялись, что я заслужила это, потому что именно этого заслуживают проклятые люди - боли. Монахини были не лучше. Я должна была получить немедленную помощь для лечения моей раны, но вместо этого меня наказали за то, что я бегала, — мое дыхание сбивается, когда я вспоминаю это конкретное наказание.

— Меня заперли в темной комнате на два дня. Два дня мой локоть адски болел, и никто не подумал помочь мне или хотя бы поинтересоваться моим состоянием. В конце концов, рана закрылась сама собой, но поскольку ее никогда не чистили, она закрылась с несколькими камешками внутри. У меня было несколько приступов инфекции, пока мать-настоятельница не решила, что я должна наконец обратиться к врачу. Но даже тогда, ты знаешь, что они сделали? Мать настоятельница сказала, что мне не нужна анестезия, когда они разрезали мою кожу, чтобы удалить камешки, что они не должны тратить драгоценные ресурсы на непослушного ребенка.

— Сиси...

— Нет, я должна сказать это, — останавливаю я его. — Тогда я впервые поняла, что никому нет дела до того, жива я или умерла. И все становилось только хуже, — я подношу руку к правой груди, где меня пометили крестом. — Это, — я обвожу контур шрама, — должно было быть экзорцизмом. Они хотели убедиться, что дьявол вышел из меня и не войдет обратно, — объясняю я, делая все возможное, чтобы не погрузиться в прошлое.

Я продолжаю показывать ему шрам за шрамом. Мои колени, которые были разбиты слишком много раз, мои ладони, покрытые ссадинами от ударов деревянными палками до крови, маленькие вмятины по всему животу, когда меня пинали и пинали, пока я не перестала дышать.

А потом я потянулась за новыми.

— И ты знаешь, откуда они у меня, — говорю я, и он вздрагивает, как будто я только что дала ему пощечину.

— Но знаешь ли ты, что их объединяет? Для каждого шрама, каким бы крошечным он ни был, внутренняя боль была одинаковой. Каждый раз, когда мое тело кричало от боли, моя душа молила о пощаде. Знаешь ли ты, сколько раз я желала смерти? Сколько раз я желала просто прекратить боль раз и навсегда? — В этот момент все мое тело дрожит, дыхание вырывается болезненными рывками. — Потому что боль здесь, — я прижимаю кулак к груди, — делает все остальные виды боли бледными.

— Ты даже не представляешь, насколько ты благословен, что не можешь чувствовать эту боль, потому что это настоящий ад.

Он продолжает смотреть на меня, его глаза впиваются в меня, как будто он видит меня в первый раз.

— И из-за этого я пообещала себе, что никогда не буду просить у кого-либо любви или внимания. Ты был прав насчет того, что я нежеланна, — говорю я и замечаю, как сжимается его челюсть, а кулаки сжимаются так сильно, что костяшки пальцев становятся абсолютно белыми. — Но я поклялась себе, что никогда не вернусь к тому, кто легко меня отшвырнет. Это был единственный способ примириться с тем, что мне выпало.

Я обхватываю себя руками, потирая кожу, воздух внезапно стал прохладным.

— И поэтому, Влад, я не знаю, как тебя простить, — шепчу я, по моим щекам текут слезы. — Потому что простить тебя — значит предать себя. И я не знаю, смогу ли я жить с этим.

Он моргает, его глаза расфокусированы. Медленно он поднимается с кровати и подходит ко мне, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

Все еще сохраняя зрительный контакт, он делает нечто, что совершенно меня поражает.

Он опускается на колени.

Низко наклонив голову, он опускается передо мной на колени, его руки сжаты в кулаки, все тело дрожит от нерастраченного напряжения.

Этот гордый человек стоит передо мной на коленях.

Глаза расширены, я смотрю, как он делает то, что я никогда бы не ассоциировала с Владом — он склоняется надо мной.

Подчиняется.

Сам факт того, что он стоит передо мной на коленях, что является самым унизительным опытом, говорит мне о том, что он серьезно настроен.

— Сиси, — начинает он, его голос мрачен, но в нем слышна боль, — я знаю, что не имею права, — он глубоко дышит, — но я умоляю тебя о прощении, — шепчет он, его тело напряжено, словно от физической боли.

— Влад... — Я качаю головой, не в силах поверить в то, что вижу. — Что... Почему...

— Я облажался. Но, пожалуйста, поверь мне, что я никогда не имел в виду то, что сказал тебе. Я знал, что это единственное, что может оттолкнуть тебя от меня, и, видя, что я с тобой сделал, мне нужно было, чтобы ты была как можно дальше от меня.

— Влад, — я протягиваю руку и провожу ладонью по его щеке, поворачивая его взгляд к себе. — Действительно ли это имеет значение, имел ты это в виду или нет? — Я задаю вопрос, не ожидая ответа. — Я сказала тебе, что мое пребывание там сформировало мои страхи и мечты. Моей самой большой мечтой всегда было найти кого-то, кто любил бы меня больше всего на свете. И я знаю, что это не можешь быть ты, — я говорю ему мягко, надеясь, что он поймет, почему я не могу уступить ему.

Даже если я прощу его за то, что произошло, это не отменяет того факта, что он не способен на то, чего я хочу больше всего.

Его глаза блестят, когда он поднимает их навстречу моим, его рот приоткрыт, как будто он не может поверить в то, что я сказала.

— Я хочу того, чего ты не способен мне дать, — шепчу я, проводя рукой по его лицу в легкой ласке.

— А что, если бы я мог? — спрашивает он, ловя мою руку своей и поднося ее к губам.

Я смаргиваю слезы от его вопроса, боль в моей груди усиливается.

— Ты знаешь, что не можешь, — медленно отвечаю я, моя собственная надежда умирает в тот момент, когда я произношу ее вслух.

— Сиси, — он придвигается ко мне на коленях, приближая свое тело к моему, — я думаю, что действительно люблю тебя, — говорит он, и мое сердце замирает при этих словах.

Но потом я понимаю, что он просто пытается успокоить меня. И от этого становится еще больнее.

— Пожалуйста, не лги мне, — хнычу я.

— Я не лгу, — он берет мои руки в свои и кладет их себе на грудь. — Пожалуйста, выслушай меня, — говорит он сокрушенно, и хотя я продолжаю качать головой в неверии, я не могу не слушать.

— Я даже не знал, что способен любить до тебя, Сиси, — начинает он, — я всегда был эгоистичным, корыстным ублюдком. До тебя. Меня никогда не волновала человеческая жизнь, мне было плевать на тех, кого я убивал. До тебя. Я никогда не заботился о чьем-либо счастье, в основном, я делал все, чтобы вызвать несчастье. До тебя. И уж точно я никогда не заботился о том, чтобы угодить кому-то, — он выпускает резкий вздох, — до тебя.

Он нежно сжимает мои руки.

— Я не знаю, любовь ли это, ведь мне не с чем сравнить. Но ты — самый важный человек в моей жизни, Сиси. Ты — единственная причина, по которой я еще как-то жив. Единственная причина, по которой я пытаюсь стать лучше... Чтобы, возможно, заслужить тебя в будущем. — Его слова звучат у меня в ушах, искренность в них безошибочна.

— Влад, — шепчу я его имя, ошеломленная его заявлением.

— Я знаю, что насмехался над твоей любовью ко мне, хотя на самом деле она согрела меня там, где я не знал, что мне холодно. Ты согрела меня, Сиси, — он прижимает мои руки к своему сердцу. — Ты заставила этот проклятый орган делать что-то еще, кроме того, что он едва поддерживает мою жизнь. Ты заставила его хотеть быть живым, — продолжает он, его шея напряжена. — Поэтому, пожалуйста, Сиси, пожалуйста, позволь мне показать тебе, что я могу любить тебя превыше всего. Потому что я знаю, что ради тебя я готов уничтожить весь мир.

Мои колени подгибаются, и я падаю рядом с ним, мои слезящиеся глаза ищут в его чертах подтверждение того, что он говорит правду.

— Ты моя особенная, Дьяволица. Единственная. И я не знаю, чувствуют ли нормальные люди любовь именно так... — Я останавливаю его, прижимая палец к его губам.

— Да, — шепчу я, — потому что ты тоже мой особенный, —говорю я и с удивлением наблюдаю, как выражение его лица меняется прямо на моих глазах. Лицо, опустошенное болью, внезапно становится радостным, его рот растягивается в самой великолепной улыбке, которую я когда-либо видела.

— Я люблю тебя, Сиси, — повторяет он, и одни эти слова приводят меня в неописуемый восторг.

— Я тоже люблю тебя, Влад, — говорю я в ответ, придвигаясь ближе к нему и обхватывая его руками, впитывая ощущение того, что я наконец-то стала цельной.

Потому что он дополняет меня неописуемым образом.

— Так много, — его голос ласкает мои чувства, когда он прижимает меня к себе.

И я чувствую это.

Я чувствую его любовь, и, оглядываясь назад, я вижу ее в каждом его действии.

Он просто не знал, что это любовь.

— Пожалуйста, прости меня, — шепчет он мне в волосы.

Мои руки крепко сжимают его рубашку, а слезы текут по моему лицу.

— Я буду лучше. Я обещаю тебе, что больше никогда не причиню тебе боль, — продолжает он, медленно раскачиваясь вместе со мной, его руки крепко обхватывают мою талию, его лицо находится в ложбинке моей шеи.

— Хорошо, — говорю я. Несмотря на свой бунтующий разум, несмотря на всю свою историю, я уступаю.

— Я прощаю тебя, — шепчу я, зная, что эти слова будут правдой в тот самый момент, когда я их произношу.

Возможно, я потеряла себя в ту ночь, но его слова любви послужили маяком, который вернул меня к самой себе.

И поскольку я действительно чувствую его любовь в каждом противоречивом действии и в каждом неверно произнесенном слове, я знаю, что никогда больше не смогу отпустить его.

— Я доверяю тебе свое сердце. Пожалуйста, не разбивай его снова, — говорю я ему.

Я не знаю, правильное ли это решение. На самом деле, я не уверена ни в чем, кроме того, что люблю его. И, может быть, хоть раз я должна позволить себе руководствоваться сердцем, а не разумом.

Мы так и сидим в тишине, просто прижавшись друг к другу.

— Мне жаль ребенка, — в конце концов говорит он, и я чувствую боль в груди. — Даже если он не мой, — продолжает Влад, и я чувствую его тяжелое дыхание на своей шее. — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Я всхлипываю, откидываясь назад, чтобы посмотреть на него.

Боже, он действительно это имеет в виду!

— Он был твой, — признаюсь я, внезапно устыдившись своей лжи. — С Рафом ничего не было. Я солгала. Я хотела причинить тебе боль... — я запнулась.

Но взгляд в его глаза заставляет меня смахнуть слезы, на его лице появляется легкость, его плечи опускаются в облегчении.

— Сиси, — простонал он, обхватив руками мое лицо. — Ты действительно причинила мне боль, — тихо говорит он, — я не думаю, что когда-либо знал большую муку, чем представлять тебя с кем-то другим. Беременна от другого, — закрыв глаза, он вздыхает, как будто с его груди сняли груз.

— Никогда? — спрашивает он снова, и я качаю головой. Он прижимает мое лицо к своему, осыпая меня поцелуями. — Ты даже не представляешь, что это значит для меня, — говорит он между поцелуями, — ты моя... только моя...

— Да, — признаю я, — ты единственный мужчина, которого я когда-либо целовала, единственный, к кому я когда-либо прикасалась, и ты будешь единственным, кому я когда-либо отдамся. Даю тебе слово. Как я могу думать о ком-то другом, когда все, что я вижу - это ты? Когда мое сердце так полно тобой? Даже когда я ненавидела тебя, я любила тебя, —признаюсь я.

И даже когда я ненавидела его, я понимала, что никто не сможет заменить его.

— Сиси...

— Без тебя нет и меня, — я прижимаюсь лицом к его груди, понимая, что никогда не говорила более правдивых слов. —Нет Сиси без Влада. — В наших отношениях нет ничего логичного, нет ничего даже отдаленно объяснимого в том, что я чувствую к нему. Я просто чувствую. Даже сейчас я чувствую его глубоко внутри себя, его присутствие успокаивает меня и умиротворяет мою мятущуюся душу.

— И нет Влада без Сиси, — завершает он фразу, кладя свой лоб поверх моего. — Я твой. И полностью твой, Сиси. Я бы никогда даже не взглянул на женщину, которая не ты, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. Ты для меня единственная в мире, — произносит он, и меня охватывает облегчение.

Я никогда не позволяла своим мыслям блуждать там, потому что знала, что мысль о том, что он может быть с кем-то еще, сведет меня с ума. Но его подтверждение делает чудеса с моим настроением.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую, как на меня снисходит покой.

— Мне жаль, что так получилось с ребенком, — говорит он со страдальческим выражением лица. — Если хочешь, я дам тебе десять. Нет, сто детей. Все, чтобы ты была счастлива, Сиси. Все, — говорит он с такой непоколебимой убежденностью, что я не могу удержаться от еще больших слез.

— Пока тебя достаточно, — шепчу я, тронутая его словами, но не уверенная, готова ли я снова пройти через душевную боль.

Он кивает, на его лице появляется небольшая улыбка, когда он проводит пальцем по моим шрамам. Его рот быстро следует за ним, и он целует все мое тело, накрывая каждый шрам.

Он кладет меня на пол, распластанную перед ним, на его лице выражение чистого обожания, когда он осматривает меня.

— Ты совершенна, Сиси. И мне нравится каждый твой шрам,— пробормотал он, опуская голову, чтобы провести языком по поперечному шраму. — Они сделали тебя такой, какая ты есть, — продолжает он, касаясь моей кожи и заставляя меня дрожать — сочетание его влажного языка и теплого дыхания туманит мои чувства. — И это делает их красивыми.

Я прижимаю руку к его щеке, впитывая его тепло, немного не веря, что все это реально.

— Пожалуйста, не делай мне больно снова, — шепчу я, остатки страха все еще остаются в глубине моего сознания.

— Я скорее умру, чем снова причиню тебе боль, Сиси. — Он легко подхватывает меня на руки и несет к кровати. — Я потрачу всю свою жизнь на то, чтобы компенсировать тебе все, что я сделал, — шепчет он, его дыхание обдувает мое лицо.

Его губы захватывают мои в сладчайшем поцелуе, и я чувствую его отчаяние, то, как он вкладывает все, что у него есть, в этот поцелуй.

— Останься со мной, — говорит он, его руки крепко обхватывают мое тело. — Останься со мной сегодня вечером.

Я замираю на мгновение, боль от предыдущего поцелуя все еще свежа в моей памяти.

— Нам не нужно ничего делать. Я просто хочу обнять тебя. Пожалуйста, Сиси, — умоляет он, и я киваю.

— Я боюсь.., — я запнулась, пытаясь найти подходящие слова.

— Я знаю, — отвечает он. — И я не могу винить тебя. Мне жаль, — снова извиняется он, и я не думаю, что он когда-либо извинялся перед кем-то раньше — тем более столько раз.

— Мы это переживем, — я легонько ласкаю его лицо. — Потихоньку.

— Я буду идти так медленно и так нежно, как ты захочешь, Сиси. Мне просто нужно знать, что ты рядом со мной. Остальное не имеет значения.

Он прижимает меня к себе, обнимая сзади, пока я рассказываю ему обо всем, что произошло за последние несколько месяцев, а также о том, почему я согласилась выйти замуж за Рафа. Я чувствую напряжение в его теле каждый раз, когда упоминаю его имя, поэтому хочу дать понять, что Раф никогда не был никем, кроме хорошего друга.

— Я не знаю, что бы я сделал, если бы ты действительно переспала с ним, — внезапно говорит он, его голос становится мрачным. — Убил бы его? Выследил всю его семью и убил всех его живых родственников? Сделал бы тебе лоботомию… — он прерывается, и на моем лице появляется забавная улыбка.

— Ты бы сделал мне лоботомию? — Я сдвигаюсь, поворачиваясь к нему лицом.

И он определенно не шутит.

— Чтобы ты забыла, что когда-либо была с ним. Чтобы я был единственным для тебя. Никогда, — продолжает он, все такой же серьезный, как и раньше.

— О, Влад, — маленькая улыбка появляется на моих губах, в то время как его выражение лица остается невозмутимым.

— Я серьезно, — дуется он, и я вдруг вспоминаю, каким милым он может быть, несмотря на свои психотические наклонности. Но именно это мне в нем и нравится. Эта двойственность и тот факт, что я знаю, что он милый только со мной.

Я — его единственное исключение, так же, как и он — мое.

— Я люблю тебя, — шепчу я, кладя голову ему на грудь, и все мое существо наполняется счастьем, когда он произносит эти слова в ответ.

И я мирно засыпаю впервые за последние месяцы.