Морально противоречивый

Глава 25

Влад

— Ммм... — я притягиваю ее ближе к себе, мое лицо в ложбинке ее шеи. — Мы можем остаться так навсегда? — сонно спрашиваю я, беспокоясь, что, как только я открою глаза, реальность рухнет, и все это окажется сном.

Сам факт того, что она рядом со мной и позволяет мне прикасаться к ней, превосходит все мои ожидания.

Черт возьми, когда она рассказывала мне о своем пребывании в Сакре-Кёр, я мог только слушать, мысленно составляя список всех людей, которых мне нужно убить, и это будет очень больно.

Мысль о том, что Сиси, моей храброй и прекрасной Сиси, пришлось пережить столько страданий, убивает меня. И я намерен сделать так, чтобы эти люди получили то, что заслуживают - очень затяжную смерть на конце моего ножа.

Я все еще не могу поверить, какой я счастливый ублюдок, и что она действительно простила меня, даже снова повторяя эти слова — любовь.

Черт! Я в полной заднице.

Теперь, когда я услышал, как она произнесла эти слова, я никогда не устану их слышать.

Даже сейчас, глядя на ее сонную фигуру, на то, как подрагивают ее губы, как слегка приподнимаются уголки, я испытываю безумное желание задушить ее поцелуями.

Неужели это и есть любовь?

Потому что я думаю, что мне это нравится. Нет, не так, я чертовски люблю это. И ее. Всегда ее.

Я, блядь, люблю ее.

Гребаный Аид в девятом круге ада, но у меня проблемы. На этот раз, правда, хорошие.

Наш вчерашний разговор дал мне возможность лучше понять, что делает Сиси такой великолепной женщиной, какой она является - настойчивость. Вопреки всему, она выжила.

И я был тем, кто нашел ее.

Теперь она останется у меня до конца жизни, и я сделаю все возможное, чтобы она была самой счастливой.

Немного слишком счастливый от такой перспективы, я продолжаю крепко обнимать ее, желая никогда не отпускать. Чтобы она всегда была рядом.

Может быть, мне стоит приковать ее к себе?

В тот момент, когда эта мысль приходит мне в голову, я замираю, мои глаза медленно открываются, когда я понимаю, какая это отличная идея. Таким образом, мне не придется проводить ни минуты без нее.

— Что у тебя на уме? — ее голос возвращает меня к реальности, и я смотрю вниз, чтобы увидеть ее великолепные глаза, искрящиеся озорством, когда она внимательно наблюдает за мной.

— Что я хотел бы приковать тебя к себе наручниками, —серьезно говорю я ей. — Так мне больше не придется скучать по тебе.

— Неплохая идея, — шепчет она, наклоняясь ко мне. На ней только лифчик и трусики, но внезапно это все, что может обработать мой разум, и мой член.

Черт, мне нужно взять себя в руки.

Я знаю, что она не готова ни к чему физическому и, скорее всего, не будет готова еще очень долго. И я не хочу, чтобы она думала, что я буду на нее как-то давить.

Мы будем идти в ее темпе, даже если это убьет меня.

— Я не помню, когда в последний раз я так хорошо спала, — она проводит тыльной стороной пальцев по моей щеке, медленно проводя ими вниз, — или была так счастлива.

Я ловлю ее руку, поднося ее к губам.

— Я тоже, Дьяволица. Я тоже. И из-за этого я не хочу покидать эту кровать, — улыбаюсь я, притягивая ее к себе и обнимая.

Благодаря ее маленькому размеру она чувствует себя как дома в моих объятиях, и я прислушиваюсь к ее тоненьким звукам, к тому, как она, кажется, мурлычет, когда я опускаю руки вниз по ее рукам в легкой ласке.

— Тогда давай не будем. Мы всегда можем посмотреть фильм в постели, — предлагает она, и я быстро соглашаюсь.

Все, что угодно, лишь бы она была рядом. Чем больше времени я провожу рядом с ней, тем больше понимаю, что это не сон и что она действительно моя.

В итоге мы проводим в постели весь день, чередуя просмотр фильмов и бои подушками, и все они заканчиваются тем, что мы оказываемся в довольно компрометирующих позах, в которых мой член жаждет разрядки.

Как сейчас.

Я смотрю ей в глаза, ее ноги раздвинуты, чтобы вместить мой таз, мои руки висят над ее головой, когда я держу подушку. Мы оба тяжело дышим, и я не знаю, от чего это происходит — от напряжения или от возбуждающего контакта.

Знает ли она, насколько я тверд?

Ее взгляд опускается ниже, на мои брюки, и по ее шее пробегает румянец. Я так ошеломлен ее красотой, что просто замираю, подушка падает из моих рук, мой взгляд прикован к красивым красным щекам, или к тому, как она тянется к нижней губе, прикусывая ее совершенно безобидным способом, но от одного моего взгляда на это, кровь приливает к моему члену.

Она поднимает на меня бровь, но не теряет времени и меняет наши позиции, пока она не оказывается надо мной, ее подушка направлена мне на голову.

Хитро улыбнувшись, она опускает ее мне на голову, при этом из наволочки вылетают перья, и она хихикает.

— Я выиграла, — шепчет она, только сейчас понимая, что, хотя она и выиграла, ее положение означает, что она сидит прямо на моем члене.

— Ничего не могу с собой поделать, Дьяволица. Ты так на меня влияешь, — ухмыляюсь я.

Она продолжает играть со своей губой, покусывая ее зубами, как будто она не совсем уверена, что делать дальше.

Слегка отодвинувшись от меня, она не сводит с меня глаз.

— Почему бы тебе не сделать что-нибудь с этим? — спрашивает она, и я вижу, как расширяются ее зрачки, как поднимается и опускается ее грудь при каждом затрудненном вдохе.

Она возбуждена так же, как и я.

Но я знаю, что пока мы ничего не можем сделать.

— Что ты хочешь от меня, Дьяволица? Я весь твой, — говорю я ей. Может быть, это поможет, если она восстановит хоть какой-то контроль над этим. Я знаю, что последний инцидент нанес ей шрам, как душевный, так и физический, и я, вероятно, буду сожалеть о том, что сделал с ней, до тех пор, пока жив. И поэтому я готов сделать все, что потребуется, пока она снова не почувствует себя комфортно со мной. Я буду действовать так медленно, как она захочет, даже если мои инстинкты требуют, чтобы я трахал ее до беспамятства.

Мне нужно взять себя в руки!

— Я хочу посмотреть на тебя, — говорит она, задыхаясь, ее глаза задерживаются на моей эрекции. — Никаких прикосновений. Только смотреть.

Ей не нужно повторять дважды, когда я стягиваю штаны, мой член высвобождается и шлепается на живот.

— Я забыла, какой ты большой, — шепчет она, и выражение ее лица меняется на настороженное.

Я чувствую толчок в груди, мысль о том, что я могу причинить ей физическую боль, причиняет мне агонию.

— Это только для твоего удовольствия, Дьяволица. Я никогда не причиню тебе боль, — заверяю я ее, — если только ты сама не попросишь, — ухмыляюсь я и берусь рукой за основание члена, сжимая кулак.

Ее рот слегка приоткрывается, когда она смотрит, как я двигаю по члену рукой вверх и вниз, ее глаза следят за каждым моим движением.

Медленно она снимает топик, открывая взору свои роскошные сиськи, соски напряжены в воздухе.

Я издаю стон при виде этого зрелища, из кончика щедро сочится сперма. Я провожу большим пальцем по головке, используя влагу для покрытия всего ствола.

— Черт, Дьяволица, ты олицетворение соблазна, — прохрипел я, наблюдая, как она поднимает руки, чтобы поиграть с сосками.

— Ты трогала себя, пока меня не было? — спрашиваю я, образ уже формируется в моем сознании и заставляет меня напрягаться еще сильнее.

Она краснеет, медленно кивает.

— И о чем ты думала, пока ласкала свой маленький клитор? — спрашиваю я, усиливая хватку, в то же время слыша ее небольшой вздох, ее позвоночник выгибается дугой, и она выпячивает сиськи в воздух.

— О тебе, — говорит она, ее голос едва превышает шепот. Румянец распространяется по ее груди и щекам, ее язык высовывается, чтобы облизать губы в промежутках между небольшими хныканьями.

— Что я делал? — продолжаю я прощупывать, ее тоненькие лепетания творят чудеса с моим членом, ублюдок умиляется звукам, мои яйца почти подтягиваются от боли из-за того, что слишком полны спермы. Я понятия не имею, какое заклинание она на меня наложила, как мое тело реагирует только на нее, но я не жалуюсь.

Она, блядь, владеет мной!

— Трахал меня, — ее глаза закрываются, — трахал меня как животное, — продолжает она, ее голос становится все более высоким и придыхательным. — Преследовал меня и брал раком... как зверь, — говорит она с приглушённым стоном, и я едва могу удержаться от кульминации. Похоже, что при всем ее страхе перед болью, она испытывает тайный восторг от того, что ее преследуют и подчиняют. Моя развратная монашка может оказаться более озорной, чем я ожидал.

Возможно, в будущем мы будем предаваться этим фантазиям.

— Сними трусики, — приказываю я, даже не задумываясь, — Дай мне посмотреть на эту красивую киску, — говорю я хрипловатым голосом.

Она даже не колеблется, распутница. Она спускает трусики и располагается прямо передо мной, медленно раздвигая ноги и позволяя мне увидеть чудо, спрятанное между ними.

Она мокрая и блестящая от желания, и я не хотел бы ничего лучше, чем погрузиться в нее, попробовать ее на вкус своим языком и заставить ее кончить мне на лицо.

Но не сейчас.

— Просунь пальцы в свою тугую маленькую киску, — приказываю я ей, продолжая работать членом, представляя, что моя рука — это ее киска, крепко обхватившая меня и высасывающая из меня всю гребаную жизнь.

О, но я с радостью умру.

Она делает, как велено, два пальца опускаются между губами ее киски. Они почти сразу же покрываются ее возбуждением, и она использует его, чтобы размазать вокруг, заставляя меня ревновать к чертовому пальцу.

— Чья это киска, Дьяволица? — требую я, желая услышать ее слова.

— Твоя, только твоя, — шепчет она, закрыв глаза, ее пальцы кружат вокруг клитора.

Мои собственные движения ускоряются, поскольку я практически чувствую запах ее возбуждения с того места, где я сижу, запах пьянящий и такой чертовски вкусный, что я в секунду готов прыгнуть на нее, готовый лакать ее соки.

— Ты представляешь, что это я прикасаюсь к тебе? —продолжаю спрашивать я, наслаждаясь тем, как пылают ее щеки, как открывается и закрывается ее рот при каждом движении клитора.

— Да, — хнычет она, — Я представляю, что это мой Бог трогает меня, — говорит она, слова застают меня врасплох и заставляют мои яйца сжаться, оргазм неминуем.

— Черт бы меня побрал, Дьяволица, — простонал я. — Как я могу продержаться, когда ты говоришь такие вещи?

Я сжимаю свой член, мои глаза почти закатились до затылка от этого ощущения.

— Моя развратная маленькая монашка любит грязные игры, — говорю я, наблюдая, как ее движения ускоряются, рот приоткрывается, дыхание вырывается рывками.

— Кончи для меня, Сиси, дай мне увидеть, как эта киска кончает для своего бога, — приказываю я ей, и проходит совсем немного времени, прежде чем она стонет мое имя, ее ноги дрожат, когда она достигает кульминации, ее киска истекает соками и заливает пальцы.

Блядь!

Ее глаза открываются и остекленевшие зрачки рассматривают мой напряженный член и то, как я накачиваю его как сумасшедший, ее вид только подстегивает мое собственное удовольствие.

— Кончи на меня, — говорит она, вставая на четвереньки и медленно приближаясь ко мне, пока ее лицо не оказывается на уровне глаз с моим членом. — Кончи на меня, — повторяет она, и этого достаточно, чтобы я взорвался, и сперма вылетела из моего члена на ее лицо.

Она, как богиня, ждет своего подношения, губы раздвинуты, язык высунут, моя сперма попадает ей в рот, а затем оседает по всему лицу.

— Черт, — стону я, вид ее, покрытой моим семенем, возбуждает меня.

Отмечена. Она отмечена.

Она моргает, ее глаза фокусируются на мне, прежде чем на ее лице появляется соблазнительная улыбка, ее пальцы смахивают мою сперму и подносят ее ко рту.

— Я чертовски люблю тебя, Сиси, — говорю я ей, моя рука лежит на ее затылке, когда я прижимаю ее к себе, удерживая ее в плену, пока я опустошаю ее рот своим, пробуя себя на ее языке.

Обхватив рукой ее запястье, я подношу ее пальцы к своему рту, обсасывая их и пробуя наконец нектар, которого мне так не хватало все эти месяцы.

И, блядь, если это не делает меня снова твердым!

— Мне нужно принимать противозачаточные, — вздыхает Сиси, прижимаясь ко мне поближе некоторое время спустя, после того как мы оба приняли душ.

— Мы никуда не торопимся. Я же сказал тебе, что мы идем в твоем темпе, — говорю я ей, гладя рукой ее волосы, наслаждаясь их шелковистой текстурой.

— Просто чтобы быть готовой. Я не хочу забеременеть и пройти через это снова.

— Все было так плохо? — спрашиваю я. Я читал в интернете о выкидышах и пытался понять как можно больше. Но это была только теоретическая сторона, а не более личная.

Она кивает, ее маленькая рука сжимается в кулак.

— Я уже представляла его себе, — говорит она, — он был бы похож на тебя, с темными волосами и черными глазами, — ее голос дрожит, и я понимаю, что ей тяжело.

Возможно, у меня не так много опыта в этом деле чувств, но все, что причиняет боль Сиси, причиняет боль и мне. Поэтому я просто обхватываю ее руками, прижимая к себе и желая, чтобы я смог забрать часть ее боли.

— Расскажи мне об этом, — побуждаю я ее, думая, что это поможет ей выплеснуть все наружу.

И она рассказывает. Она рассказывает мне все о мальчике, которого она себе представляла, и о том, как она уже полюбила его. Ее слезы тихо падают мне на грудь, когда она, наконец, выпускает все, что так долго держала в себе.

Эмоционально истощенная, она вскоре засыпает.

Все еще прижимаясь к ней, я тоже закрываю глаза, не зная, что счастье, как и все остальное, тоже эфемерно.

Кошмар только начался.



Я резко открываю глаза, сердце громко стучит в груди. Несколько солнечных лучей пробиваются сквозь решетку единственного окна в комнате.

Моя сестра прижалась ко мне, все ее тело дрожит, губы багровые.

— Ви, проснись, — толкаю я ее в плечи, но с ее губ срывается лишь несколько слабых звуков, когда она пытается открыть глаза, ее тело плотно свернуто, чтобы сохранить тепло.

Я быстро вытряхиваюсь из своей тонкой рубашки и кладу ее на нее. Но когда я пытаюсь накрыть Ваню, моя рука проводит по ее лбу, и я замечаю, что она вся горит.

— Ви... — бормочу я, волнуясь.

Мы находимся здесь уже долгое время. Я даже не знаю, сколько времени прошло. Единственное, что мне известтно, это то, что дни сменяются ночью, а потом снова днями. Иногда нас выводят из палаты для медицинской консультации, но в остальном мы просто остаемся одни.

Единственными людьми, с которыми мы общались, были врачи, которые не очень разговорчивы. Они только записывают результаты своих измерений, а затем нас возвращают в клетки.

Потому что я не могу назвать эту комнату иначе как клеткой. Не тогда, когда решетки означают, что с нами обращаются хуже, чем с животными.

И из-за этого мы оба сейчас в одном шаге от того, чтобы сойти с ума, изоляция почти невыносима.

— Ви, — продолжаю я, пытаясь привести ее в чувство.

— Что... — бормочет она, ее глаза вялые, когда она пытается их открыть.

— Вот, — говорю я, доставая немного воды и заставляя ее пить.

— Тебе нужно держаться, Ви, — говорю я ей, поглаживая ее волосы.

Она становится все слабее и слабее уже некоторое время, и тесты, которые нам приходится проходить, не слишком помогают. Не тогда, когда каждый забор крови ослабляет ее еще больше.

— Я... — качает она головой, несколько капель воды падают ей на подбородок. — Я не знаю, сколько еще осталось..., — шепчет она.

— Ты должна, Ви. Для меня, — я беру ее руку, сцепляя мизинцы, — мы в этом вместе. Всегда, — говорю я ей, отчаянно пытаясь заставить ее не терять надежду.

— Всегда, — шепчет она, ее губы медленно подтягиваются вверх.

По правде говоря, я тоже не знаю, как долго я смогу продолжать в том же духе. Я стараюсь быть сильным ради нее, но даже я теряю надежду.

В конце концов у Вани спадает жар, и цвет начинает подниматься по щекам. Однако ее настроение не улучшается.

Однажды нас забирают охранники и ведут в новую комнату, где нас ждут два врача, которых мы раньше не видели.

Анализы обычные, и мы уже привыкли к заборам крови и странным аппаратам, которые нам ставят. Но в этот раз они также дают нам анкеты и рисунки для интерпретации.

Я не совсем понимаю, что это такое, но, видимо, мы оба прошли все тесты, так как врачи сообщили нам, что нас переведут в другое отделение.

Мы оба в замешательстве от этого вихревого переезда, все происходит слишком быстро.

Нас погрузили в черный фургон и отвезли в другое место, но наши условия жизни не улучшились. Более того, они даже хуже, чем раньше.

В камере грязно, а еда едва съедобна. Единственная разница в том, что теперь у нас круглосуточная охрана и еще больше тестов.

В первую неделю нашего пребывания там мы получаем подарок.

Первый подарок, который нам когда-либо дарили здесь.

Один из охранников приходит и приносит детеныша кролика, говоря нам, что мы должны убедиться, что вырастим его должным образом.

Я сразу же настроен скептически, и мои подозрения не ослабевают. Но появление кролика заставляет Ваню вырваться из своей скорлупы, и она начинает проявлять большую активность. Она стала больше улыбаться, и ее настроение значительно улучшилось.

Видя изменения в ней, я тоже оттаиваю по отношению к кролику.

— Я назвала его Лулу, — радуется Ваня, держа на руках уже двухмесячного крольчонка. Он определенно растет с каждым днем, и я не могу поверить, что они нагрузили нас еще одним ртом для кормления, когда нам и так едва хватает еды.

— Это мило, Ви, — я пытаюсь вернуть улыбку.

— Ему нравится, когда я глажу его живот. Смотри, — хихикает она, переворачивая Лулу на спину и поглаживая его по животу.

Не знаю, нравится ли это Лулу, но Ваня от этого счастлива, и этого достаточно. Хотя меня немного раздражает, что шерсть Лулу чистая и блестящая, а одежда Вани не менялась месяцами.

Она счастливо улыбается в своем рваном и грязном платье, что резко контрастирует с нетронутой шерстью Лулу.

— Я не могу поверить, что они позволили нам оставить его, — шепчет она, прижимая Лулу к груди и тихонько воркуя.

— Я не думаю, что нам стоит слишком привязываться, Ви. У меня нет хорошего предчувствия по этому поводу, — говорю я ей в тысячный раз.

— Прошло столько времени, брат... — качает она головой. — Если бы они хотели что-то сделать, они бы уже сделали это. Прошло несколько месяцев, и они позволили нам оставить Лулу, — говорит она, и хотя я вынужден согласиться с ее доводами, я все равно не могу чувствовать себя спокойно.

Дверь в камеру грохочет, и два охранника входят в комнату.

— Ваша очередь, сопляки, — кричат они, заходят внутрь и грубо хватают нас. Ваня случайно роняет Лулу, ее глаза тут же наполняются слезами, и она вскрикивает от боли.

Но мы не успеваем среагировать, как нас выталкивают за пределы камеры и ведут по темному коридору.

— Влад, — шепчет она низким голосом, — мне страшно, — она смотрит на меня, ее глаза расширены от страха.

Мне тоже страшно, но я не могу этого показать. Не сейчас, когда ей нужна моя поддержка.

— Все будет хорошо. Как и на других консультациях, — я стараюсь быть оптимистом, но что-то в этом заставляет меня почувствовать зловещий ужас.

Даже здание выглядит хуже, чем то, в котором мы были раньше, так что я не питаю больших надежд.

Мы поворачиваем направо по узкой лестнице, после чего нас вводят в огромную комнату, заставленную медицинским оборудованием.

Нас с Ваней разделили охранники и подтолкнули к паре высоких кроватей. Мы едва успеваем среагировать, как нас поднимают на кровати, наши руки и ноги пристегивают к металлическим петлям.

Охранники ушли, и вскоре внутрь вошел мужчина. Он одет в белый халат, как и другие врачи. Ростом он как мой отец, но у него нет мускулов. Светло-каштановые волосы и темно-синие глаза, он не выглядит таким грозным, как другие врачи. Он даже слегка улыбается, когда идет к нам, прихватывая по пути пару перчаток.

— Что у нас тут? — восклицает он, его взгляд быстро пробегает по мне, а затем переключается на Ваню, его глаза загораются интересом.

Я сглатываю, не зная, нравится ли мне это.

— И кто эта маленькая принцесса? — Он направляется в сторону Вани, собирает прядь ее волос и подносит к носу, вдыхая.

— Как тебя зовут, дорогая? — спрашивает он со странной улыбкой на лице.

— Ваня, — моргает моя сестра, такая же растерянная, как и я.

— Ваня, такое красивое имя. Для красивой леди, — комментирует он, обходя свой стол, заставленный инструментами, его руки резко двигаются в воздухе, как будто он раздумывает, какую из них выбрать.

В конце концов, он останавливается на небольшом наборе иголок и возвращается к нам, его улыбка становится еще шире.

— Я Майлз, — гордо говорит он, — и вам очень повезло, что вас выбрали. Мои критерии очень строгие, и я должен сказать. У нас уже давно не было полного набора близнецов, прошедших тесты, — он обходит нас и садится рядом с кроватью Вани.

— А ты, дорогая, первая девушка за очень долгое время, — вздыхает он. — Но какая же ты хорошенькая, — продолжает он, проводя рукой в перчатке по ее щеке.

Наверное, можно сказать, что Ваня симпатичная. Она, безусловно, более симпатичная из нас двоих. Хрупкая фигура, черные волосы и черные глаза на фоне бледной кожи, она похожа на фарфоровую куклу. Но мне не нравится, как он говорит это ей. Это кажется... хищным.

— А что, мне будет очень весело сломать тебя, — возбужденно говорит он, и я хмурюсь, не совсем понимая его смысл.

Он направляется сначала в мою сторону, рассматривает меня на мгновение суженными глазами, прежде чем выбрать довольно большую иглу.

— А теперь посмотрим, каково это, — говорит он, вставляя иглу в мою руку без всяких предварительных приготовлений.

Я дергаюсь от боли, мои глаза расширяются, когда я вижу его улыбку.

— По шкале от одного до десяти, насколько это больно? — спрашивает он, его рука давит на иглу и двигает ее.

— Пять, — отвечаю я, делая глубокий вдох и заставляя свои глаза не слезиться от того, что я думаю, что он не оценит такой демонстрации.

— Прекрасно, — отвечает он, вынимает иглу, кровь вытекает из моей кожи, затем выбирает другую и снова вонзает ее в то же место. Кончик иглы больше, поэтому рана сразу же увеличивается.

Я подавляю стон боли.

— Теперь?

— Семь, — говорю я, сразу же проклиная себя за то, что не перешёл на большее число. Потому что если это семь...

Его улыбка не сходит с лица, когда он берет еще большую иглу, повторяя процедуру, пока я не кричу от боли десять.

Когда он заканчивает со мной, моя рука превращается в кровавое месиво. Я даже не могу разглядеть первоначальную рану, так как множество отверстий сосредоточены вокруг одной и той же области, кровь вытекает струйками.

В отличие от предыдущих консультаций, он даже не удосужился дать мне марлю для руки или хотя бы убрать кровь.

Нет, его внимание переключается на Ваню, и его улыбка расширяется, когда он смотрит на ее бледное лицо. Мой желудок завязывается узлом, поскольку я знаю, что он сделает то же самое с ней, но я могу только беспомощно наблюдать, как Ваня переводит взгляд на меня, ее крики приглушаются, когда он делает беспорядок в ее плоти.

— Боже мой, — выдыхает Майлз, пораженный настойчивостью Вани. — Ты просто чудо, не так ли? — восклицает он в недоумении после того, как избавляется от десятой иглы. Кажется, он поражен тем, что Ваня ни разу не вскрикнула.

Но он не знает, что моя сестра уже выработала свой собственный механизм борьбы с внешними раздражителями. Она находит свое убежище во мне. Как только наши глаза встретились, я понял, что она закрылась, ожидая только Майлза.

Даже когда кровь вытекает из ее ран, она почти никак не реагирует.

— Кажется, у меня есть победитель, — добавляет Майлз с выражением чистого счастья на лице.

Я не успеваю задуматься об этом, так как нас быстро уводят и возвращают в наши камеры. Ваня возвращается к себе, как только видит Лулу, берет его на руки и пачкает его белую шерсть своей кровью.

— Ви, — пытаюсь я оттолкнуть ее руку, используя конец своей рубашки, чтобы оттереть кровь.

— Я в порядке, — пожимает она плечами, даря мне улыбку.

Но вскоре после этого к нам в камеру приходит еще один охранник. На этот раз специально для Вани.

— Но мы всегда вместе, — добавляю я, когда они пытаются оттащить ее от меня. — Вы не можете забрать ее.

— Приказ есть приказ, малыш. Ему нужна только она, — показывает он на Ваню. И когда я пытаюсь физически встать между ним и сестрой, он легко отбрасывает меня в сторону, тыльной стороной ладони ударяя меня по щеке и отправляя в полет.

— Все хорошо, Влад. Со мной все будет хорошо, — Ваня добавляет с сочувственной улыбкой, и я могу только смотреть, как ее уводят от меня.

Следующий день и ночь я провожу, не смыкая глаз ни на секунду.

Где она?

Мое тело просто не может расслабиться, поскольку я представляю себе тысячи сценариев, и все они заканчиваются смертью моей сестры.

Но страшное ожидание заканчивается, когда дверь камеры открывается, и Ваня заходит внутрь в розовом платье, ее длинные волосы заплетены в две косички.

— Ви? — я делаю шаг к ней, удивляясь ее переменам во внешности. Даже ее рана была обработана.

И все же, несмотря на чистую одежду, она выглядит какой-то затравленной.

— Ви, — бросаюсь я к ней, кладу руки ей на плечи. — Что случилось? Ты в порядке? — спрашиваю я, похлопывая ее по плечу. Ее реакция мгновенна: она отталкивает меня, отшатываясь от моего прикосновения.

Она перемещается в угол камеры, ложится и прижимает колени к груди.

— Ви, — неуверенно спрашиваю я, впервые по-настоящему волнуясь.

Что бы с нами ни случилось, она никогда не заставляла меня молчать.

Никогда.

Эксклюзивные визиты продолжаются, и постепенно даже Лулу перестает вызывать у Вани интерес. Она почти не разговаривает со мной, а когда я пытаюсь ее утешить, она отвергает все мои прикосновения.

— Ви, пожалуйста, поговори со мной, — умоляю я ее однажды, когда она возвращается в очередном новом платье, но со слезами на щеках. — Что случилось?

— Он сказал, что я его особенная девочка, — хнычет она, закрыв лицо руками, а рыдания медленно захлестывают ее тело.

— Ви… — я запнулся, не зная, как ей помочь.

— Это больно... но я должна притворяться, что это не так, — шепчет она.

— Что болит? Что болит? — я тут же представляю, как Майлз делает ей еще больнее, пытаясь каждый раз довести ее болевой порог до другого предела. Мысленно я вижу ее в крови и синяках, но на ее плоти почти нет следов.

— Ему нравится, когда я стою на руках и коленях, — начинает она, голос у нее тоненький, — голая... — она сбивается, и я хмурюсь.

Голая?

— Что-то тычется в мое тело, и это больно. Каждый раз... — она делает глубокий вдох. — И тебя нет рядом, чтобы помочь мне пройти через это, — последние слова она произносит со всхлипом, слезы текут по ее щекам.

Я придвигаюсь ближе к ней, медленно обхватывая ее тело руками, и впервые она позволяет мне прикоснуться к себе.

Сначала я не понимаю, что с ней происходит. Проходит некоторое время, прежде чем я полностью осознаю, что каждый раз толкает ее тело, и что Майлз делает с моей сестрой.

И понимаю только тогда, когда это происходит и со мной, во время одного из отлучек Вани, когда охранник пробирается в нашу камеру.

Прижатый и лишенный всего, я могу только надеяться, что это не продлится долго. Почти втрое больше меня, у меня нет ни единого шанса, когда он упирается локтем в мой затылок, удерживая меня на месте, пока он ласкает мою задницу.

Сколько бы я ни пытался двигаться или кричать в знак протеста, все тщетно - он впихивает себя в меня, мое тело кричит от боли, когда он разрывает меня на части. Как бы ни хотело мое тело отвергнуть его, сила его атаки не сравнится с детским телом. Я чувствую, как его противная твердость зарывается в меня, и боль становится невыносимой. Нестерпимая, когда он зарывается еще глубже, прежде чем отступить.

В какой-то момент я просто перестаю сопротивляться, застыв на месте, пока он входит и выходит из меня, запах его потного тела поверх моего собственного грозит вызвать у меня тошноту.

Но даже когда я слышу его ворчание над собой, все, о чем я могу думать, - это моя сестра. Моя младшая сестра, которая раз за разом терпела это издевательство, уходя все глубже в себя и отвергая даже прикосновения брата - кровь ее крови.

Только тогда я по-настоящему понимаю, через что приходится проходить Ване каждый раз, когда Майлз зовет ее, и я не думаю, что смогу это вынести. Я не думаю, что смогу жить, зная, что кто-то причиняет такую боль моей младшей сестре.

Я должен что-то с этим сделать.

Это поворотный момент, когда я понимаю, что должен как-то спасти свою сестру. Потому что она - это все, что имеет значение. Я могу вынести все.

Изнасилование. Боль. Пытки.

Я вынесу все, лишь бы пощадить ее.

Вооруженный непоколебимой убежденностью, метод отвлечения внимания от нее приходит ко мне во время наших консультаций.

Каждый раз, когда он режет мою кожу, спрашивая об уровне боли, я закрываю глаза, заставляя тело подчиниться мне, и называю самую низкую цифру, на которую способен. Я продолжаю скрипеть зубами, даже когда его эксперименты становятся все более масштабными, когда он перестает довольствоваться иглами и теперь требует ножей для разрезания нашей плоти.

Я терплю, даже когда вижу, как он сдирает кожу с моей руки, обнажая вены и мышцы.

В конце концов, именно этот эксперимент привлекает его внимание.

— Может быть, я ошибался, — замечает он, изучая мою реакцию, когда он тычет и тычет в мою обнаженную руку.

После стольких лет, проведенных в окружении крови и ножей, я уже отвык даже от вида собственной обнаженной плоти.

— Посмотрим, — комментирует он, возвращаясь к Ване.

Сейчас ее время устроить шоу. Я просил ее - умолял ее - плакать и выть в тот момент, когда он будет резать ее плоть. Не держать это в себе и не укрываться во мне. Просто выпустить это наружу.

Один вопросительный взгляд в мою сторону, и я киваю. В тот момент, когда нож касается ее руки, она начинает кричать от боли. Глаза Майлза расширяются от ужаса, как будто он не может поверить в происходящее.

Он продолжает резать, но Ваня продолжает кричать.

Пока он не заканчивает.

Сняв перчатки, он бросает их на пол, топает из комнаты и позволяет одному из своих ассистентов войти и сшить нас.

И я понимаю, что наконец-то привлек его внимание.

И точно так же прекращаются специальные визиты Вани.

К этому времени я понял, что Майлз, похоже, ищет подопытного, который лучше всех справляется с его экспериментами.

И если это гарантирует, что мою сестру оставят в покое, то я буду самым лучшим.

Неважно, что мне придется делать.

Я понимаю, что мой план сработал, когда на следующий день именно меня вызывают в его кабинет.

Когда я вхожу внутрь, там оказывается красивее, чем все, что я когда-либо видел. Все такое блестящее и новое, и повсюду множество приборов.

Как только охранник заталкивает меня внутрь, Майлз поднимается со своего кресла, его улыбка становится широкой, когда он рассматривает мою маленькую форму.

— Влад, не так ли? — спрашивает он, и во всем его поведении чувствуется фальшь. Но зная, что это единственный способ избавить Ваню от еще большей боли, я киваю, подыгрывая ему.

— Да, сэр, — отвечаю я, и он приглашает меня на стул рядом с собой.

Я сажусь, стараясь не обращать внимания на то, как моя грязная одежда или еще более грязное тело пачкают блестящую кожу, и как Майлз раздувает ноздри, уловив мой запах.

В конце концов, кто виноват в моем плачевном состоянии?

— Я наблюдал за тобой, Влад, — Майлз скрестил ноги, вытянув руки вперед и положив подбородок на ладони. — И я думаю, что ты скрывал от меня свой потенциал.

— Я не знаю, сэр. — отвечаю я, стараясь казаться озадаченным его вопросом.

— Вот, — говорит он, грубо хватая мою недавно зашитую руку. Я внутренне вздрагиваю от боли, но внешне я этого не показываю.

Я просто моргаю один раз, глядя на Майлза и показывая ему именно то, что он хочет увидеть - никакой реакции.

— Я думал, что твоя сестра была выше среднего. Но ты, мой мальчик, — присвистнул он, — ты можешь стать моим маленьким чудом.

— Для чего это, сэр? — спрашиваю я, прежде чем могу помочь себе.

Он сужает глаза и усмехается.

— Любознательный ум. Мне это нравится, — говорит он, встает со стула и велит мне следовать за ним.

Нажав несколько кнопок на клавиатуре, он открывает еще одну дверь в задней части офиса. Когда мы входим в комнату, то я вижу компьютеры и другие машины, окруженные рядами книг.

— Интересно, но ты первый, кто спрашивает меня о цели, — замечает он, и я могу сказать, что в его голосе звучит скрытое удовольствие.

Он останавливается перед огромной доской, вся поверхность которой исписана белыми знаками.

— Это, — тянется он к бумаге, опуская ее вниз и показывая мне иллюстрацию, — мозг, — начинает объяснять он. — А это, — он указывает на область в центре, — миндалина. Проще говоря, она регулирует некоторые из основных эмоций человека — в частности, страх.

Он ходит вокруг, увлеченно болтая.

— Понимаешь, есть люди, психопаты, у которых миндалина функционирует не полностью, и поэтому они не могут чувствовать то, что чувствуют обычные люди. Они не знают страха и не знают угрызений совести. Но есть одна загвоздка. Психопаты непредсказуемы. Слишком непредсказуемы, — бормочет он себе под нос.

Он останавливается, и я жду, когда он продолжит, любопытствуя, к чему все это.

— Но есть и такие люди, как ты. Посредники, — говорит он, его рот изгибается вверх. — Твои миндалины развиты таким образом, что, хотя ты не так далеко зашел, как психопат, но ты также не совсем нормален.

— Вы имеете в виду, что мои эмоции не такие сильные, — комментирую я.

— Верно и... неверно. Я долгое время изучал ваш вид, — ухмыляется он, — Я старше, чем кажусь, — подшучивает он. — И, хотя не все особи одинаковы, я заметил одну закономерность. Нет недостатка в чувствах как таковых, но есть разница в том, что вы можете чувствовать. Все люди разные, — пожимает он плечами. — Кто-то не знает любви, кто-то не знает ненависти, а кто-то просто не знает страха.

Он полностью поворачивается ко мне.

— Конечно, меня интересуют только те, кто не знает страха. Видишь ли, страх - одна из худших человеческих черт. Приемлемая, с точки зрения эволюции. Но не с точки зрения наемника, — он озабоченно постукивает ногой, — но для того, что я задумал, это необходимая черта.

— Что вы имеете в виду?

— Суперсолдаты, — ухмыляется он. — Идеальное человеческое оружие, которое не знает ни страха, ни, — он кивает на мою руку, — боли. Машина-убийца, если хочешь.

— А как насчет угрызений совести? Разве у одних людей они есть, а у других нет? — спрашиваю я, его теория будоражит что-то внутри меня. При всем моем безразличии к этому человеку за то, что он причинил боль моей сестре, я не могу не быть заинтригованной тем, как работает его разум.

— Умно, — его рот приоткрывается, — мы просто стираем это из тебя. По одному шагу за раз, — он подходит ближе, пока не садится прямо передо мной. — И ты, мое маленькое чудо, можешь стать моим призом.

— Я?

— Ты думаешь, я не наблюдал за тобой до сих пор? Твои интеллектуальные качества безупречны. Но я никогда не был уверен в твоих физических и эмоциональных способностях, — весело говорит он, — до сих пор.

Он задумчиво поглаживает свою челюсть, прежде чем добавить: — И если твоя физическая форма лучше, чем я надеялся, то остается только одно.

Он останавливается, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.

— Твои эмоции. — радостно заявляет он, давая мне мое первое в жизни задание.

— Покажи мне, как я ошибался в тебе, Влад, и вместе мы завоюем мир, — говорит он мне, после чего меня снова ведут в камеру.

Первое, что я вижу - Ваня гладит Лулу, ее черты лица светлые впервые за целую вечность. И во мне нарастает дилемма.

Забрать у нее счастье или забрать ее боль?

Но в этот момент я знаю, что есть только один правильный ответ.

Я закрываю себя, топая к ней, вцепляюсь пальцами в шерсть Лулу и вырываю его из ее рук. Сделав несколько шагов к середине комнаты, чтобы обеспечить камере наилучший обзор, я поднимаю свои безэмоциональные глаза на красный объектив.

Поднимая одной рукой сопротивляющуюся Лулу к камере, другой я нащупываю его шею. Найдя подходящий захват, я болезненно выкручиваю шею, пока не слышу треск.

Неподвижное тело Лулу падает на землю, и я отключаю все.

Крики Вани, ее осуждение, а больше всего ее мелкие удары, когда они врезаются в мою кожу.

Я просто блокирую все.

В этот день на свет появляется маленькое чудо Майлза.

Машина-убийца.