Глава 1
— Яна, все готово?! — заглянул в ординаторскую старший хирург смены.
Я глянула на часы — половина первого ночи.
— Все на столе, — машинально кивнула я на аккуратную папку, стараясь не выдать голосом ни усталости, ни раздражения.
А раздражаться было на что. Кто поверит, что у этой звезды хирургии в райдере указана я? Сейчас весь персонал отделения считал, что я сама проявила инициативу повилять хвостом перед холостым перспективным мужиком. Казалось бы, слухом больше, слухом меньше — отстою рабочий день и потребую себе выходной, высплюсь, помедитирую и справлюсь со всеми последствиями этого досадного события. Пройдет неделя, и на позорную доску обсуждений вывесят кого-то другого.
— О, говорят, приехал! — раскрыл глаза, глядя на мобильный, ординатор и унесся.
Я прикрыла свои и протерла виски. Тело неприятно вибрировало от напряжения. Нет, всякое мы тут переживали: и судебные разбирательства, и важные делегации, и обслуживание архиважных персон, для которых закрывался целый корпус. Казалось бы, гастроли Князева по сравнению со всем этим — сущая мелочь. Ну потреплет он тут всем нервы — подумаешь! Но бывают дни, когда ты просто не можешь это переварить. И сегодняшний был именно таким. Осень, хандра, вечно свинцовое небо и холод, отсутствие отпуска, тепла и заботы…
Я тряхнула волосами, приходя в себя. А тем временем в коридоре уже нарастал гул голосов, и послышались шаги. Я подскочила со стула, вдохнула глубже, выдохнула…
Три, два…
Двери открылись, и лавина суеты едва не смела меня с ног.
— …А это ваша помощница, как вы и просили — Яна Анатольевна, — возбужденно возвестил Пал Петрович, одной рукой разгребая перед собой делегацию и указывая на меня Князеву другой.
Когда я видела этого мужчину последний раз? Полгода назад. Но иммунитета после первого знакомства у меня к нему ни черта не возникло. Одет как бог, самоуверен как дьявол!
— Здравствуйте, — успела я дежурно улыбнуться мужчине, вяло отмечая попытку босса отвести от меня волну предрассудков.
А в следующий вздох уже остолбенела под холодным цепким взглядом «звезды».
Я совершенно растерялась, когда Князев вдруг хищно усмехнулся мне уголками губ. Никто этого не заметил — все чего-то ждали от меня, но я не оправдывала надежд. То ли от усталости, то ли от резко возросшей концентрации тестостерона на один квадратный метр вокруг, я так и раскрыла рот, окончательно теряясь, словно школьница.
Но руководство тут же заполнило паузу:
— Яна приготовила все, что вы просили, — умело перевел Пал Петрович на меня все стрелы и кинжалы разом, если вдруг Князева что-то не удовлетворит в нашей подготовке.
— Все на столе, — наконец, хрипло выдавила я, понимая, что народ в кабинете уже откровенно надо мной потешался.
Какое фиаско! Я со школы не заливалась краской!
— Присаживайтесь, — суетился босс.
Я не отставала. Стойко игнорировала нехватку воздуха и разбирала папки по мере их упоминания Павлом Петровичем:
— Вот здесь все обследования, тут — анамнез…
— Где анкета? — Голос Князева в секунду выстудил воздух в комнате, и по моей спине прошел озноб.
— Вот, — положила я перед ним документ.
Все в комнате затихли, когда Князев опустил взгляд на лист. Я же просто перестала дышать.
— Яна, вы сейчас рухнете на стол от гипоксии, — вдруг заметил в тишине Князев, и по комнате прошла волна расслабленных смешков.
— Извините, — пролепетала я глупое и отошла от него на шаг.
На что он вдруг повернул голову и бросил холодный взгляд мне за спину:
— Зря вы предпочли мне господина Павлова. Он вас точно не спасет, судя по отсутствующей длительное время практике. — И Князев вернул взгляд к документу, игнорируя пыхтение главы отделения экстренной хирургии. — Господин Павлов, вы думаете, я не знаю, как вы поносили меня за глаза на конференции по общей хирургии в Питере?
Тут присутствующие уже не усмехались, а я еле заставила себя замереть и не шагнуть к Князеву обратно. Главный бабник отделения — престарелый самохвал и ловелас Иван Антонович Павлов — даже в приглушенном свете комнаты заметно побледнел.
— При всем уважении, Игорь Андреевич, я бы не стал на вашем месте полагаться на домыслы… — начал было он.
Но Князев раздраженно перебил:
— Вы не попадете в мою команду ни сегодня, ни когда-либо еще не по этой причине. С вами отказываются работать ведущие хирурги уже не первый год, да и здесь вы давно не оперируете…
— Игорь Андреевич, — вступился было Павел Петрович, спеша восстановить статус-кво, — разрешите мы обсудим это позже?
— Мы разве никуда не спешим? — холодно заметил Князев. — Если вы — нет, то можете обсудить состав команды уже с другим хирургом.
А вот тут в кабинете воцарился арктический холод. Все снова подобрались и напряглись. И в этой тишине особенно отчетливо был слышен скрежет сопротивления в голосе главы клиники:
— Иван Антонович, прошу вас покинуть наше собрание. Вы не участвуете в операции.
Павлову хватило ума убраться молча.
Дальнейшие переговоры с Князевым прошли гладко, насколько вообще могли. За полтора часа меня выжало до основания, хотя ко мне никаких претензий не возникло. И когда все уже поднялись со своих мест, Павел Петрович подхватил меня под локоть и тихо приказал на ухо:
— За ним — везде по больнице.
Я вымотано кивнула.
***
Я был на взводе.
Все здесь бесило. Все эти «недохирурги» — золотые-мальчики-руки-из-задницы! И Павлов был на самом деле не самым неудачным примером. Не любил за это GHC Clinique — половина персонала набрана сквозь пальцы, и больше времени и нервов тратится на выбраковку, чем на работу. Но сегодня и с пациентом не повезло. Какой-то священнослужитель с личными секьюрити по всем углам отделения и приторным шлейфом фейковых убеждений…
Все здесь было против меня. Все сегодня наказывало меня за нарушение собственных принципов! А всему виной банальная слабость! И ее причина —женщина.
Я усмехнулся, глядя в карту.
— Вам что-то кажется смешным в моей карте? — оживился старик, тонувший в необъятной кровати. Смотрел на меня цепко. Взгляд натасканный на вызов трепета у грешников, не иначе: высокомерный, холодный и требовательный. Что бы он сказал, узнав, кого сегодня призвали высшие силы ему в помощь? — Или вы не над содержимым карты?
Голос прокуренный, надтреснутый и скрежещущий по нервам, как когтями по металлу. Я поморщился, возвращаясь мысленно к делу.
По плану у меня сегодня экстренное стентирование артерий человека, который усложнил мне задачу насколько мог. И мне было интересно — кто в этой комнате самый больший идиот.
— Вы поступили сюда после того, как врачи скорой помощи обнаружили у вас ранний инфаркт вместо острого аппендицита…
— У меня болел живот, — развел он сухими руками. — Честно говоря, он до сих пор болит… Сложно поверить, что это инфаркт.
— Значит, вас не смогли убедить, — поделился я выводами. — Месяц назад у вас проводилась коронарография, показавшая сужение артерий на пятьдесят пять процентов, и вам все еще сложно поверить, что ваша жизнь под угрозой?
— Врачи прописали мне какие-то таблетки, я их принимаю, — помрачнел он, а я мысленно передал пальму первенства по идиотизму ему. — Вы меня отчитывать тут собрались или все же будем спасать мне жизнь?
Мне всегда было интересно, насколько человек на моем операционном столе хотел жить. Этот считал себя бессмертным.
— Таблетки вы не принимаете, — заметил я и отложил папку. — Иначе не оказались бы здесь.
— Игорь Андреевич, — попытался встрять главный по бардаку, но я не обратил внимания.
— Почему вы не принимаете статины? — ввинчивался я взглядом в старика. — Препараты от гипертонии тоже вами игнорируются. Вы что, думаете, что бессмертны? Но черт с ним. Сейчас вы отказываетесь даже от обезболивающих!
— Игорь Андреевич, здесь дело деликатное, — упорно влез директор клиники.
Но священник все же нашел в себе силы ответить за себя:
— По личным убеждениям. Меня предупредили о рисках.
— Что за личные убеждения заставляют вас усугублять собственное состояние и увеличивать эти самые риски, о которых вас якобы предупредили? — не давал я обстановке остыть.
— Я заслуживаю эту боль, — выпрямился он, изображая из себя кого-то, достойного уважения. — Я хочу ее терпеть.
— Попросили бы вашего охранника вам гвоздь всадить в глаз, — склонил я голову набок, не отказывая себе ни в чем.
— Игорь Андреевич… — побледнел главврач.
— А вы, смотрю, совершенно незнакомы с врачебной этикой, — усмехнулся старик, изрядно взбледнув. Еще бы! Ему на глазах становилось хуже. Люди еще не видели, но я уже различал это в воздухе — у него менялся запах. Я слышал учащенное дыхание и глухое натужное сердцебиение. Один придурок решил поиграться со смертью в догонялки, а другие это позволили. И все это теперь разгребать мне. — Или считаете, что лучше всех в этой комнате? В Бога, конечно, тоже не верите…
— Для вас сейчас я — самый лучший в этой комнате, и верить вам стоит тоже только в меня. Потому что вы и все эти люди вокруг максимально сократили вам сегодня путь к вашему Богу. Но зато предупредили про риски.
— Игорь Андреевич, — просипел главврач, но я даже бровью не повел.
— Готовьте к операции и введите, наконец, обезболивающее! — рявкнул я и глянул на часы. — Потому что примерно вот сейчас… ему станет очень больно.
Священник онемел, дергая нервно горлом, а его пульс вдруг стремительно набрал обороты. Все в комнате сорвались с места.
Но все это было неинтересно. Этому клоуну в рясе повезло. Он будет у меня жить, несмотря ни на что. Но все мое внимание снова переметнулось к женщине, ради которой я тут вообще появился и теперь брызжу ядом. Она, кажется, снова перестала дышать, притихнув у дверей палаты с широко раскрытыми глазами. Я прошел мимо, и ее тут же отгородил главный врач, бросившись за мной в коридор.
— Игорь Андреевич, при всем уважении!..
— Вот давайте при нем и останемся, — резко затормозил я, оборачиваясь. Главный раскраснелся, вспотел и выкатил глаза, сглатывая возмущение. — Мне плевать, что вы думаете — я не в песочнице приехал играть. Показатели пациента ухудшаются на глазах, а он мне рассказывает, что его проинформировали о рисках. Плохо информировали! Если с ним что-то случится, вас его адвокаты на кирпичи разберут. Первый раз, что ли?
Я не стал дожидаться, пока он придет в себя. Появился шанс, что его послушная помощница разовьет достаточную скорость, спеша за мной по коридору, и мы останемся в лифте одни.
И я этого шанса не упустил, а Яна не подвела.
Неплохо она бегает на каблуках в третьем часу ночи — подкованная лошадка. Я придержал для нее лифт, пока она не дала заднюю. О чем тут же и пожалела, раскрыв на меня большие испуганные глаза, когда мы остались одни.
Попалась.
Зверь во мне оскалился во всю пасть, в то время как я сложил руки в карманы и приготовился слушать. Девочка — профи, она обязательно что-то скажет.
— Спасибо, что согласились приехать…
Голос у нее окреп — не такая уж и робкая. Я с интересом скосил на нее взгляд, решая, как с ней быть. С одной стороны, мне уже тридцать девять. С другой, только три часа ночи, а впереди еще операция.
— …Павел Петрович сказал, что вы не отвечаете на такие звонки и тем более не приезжаете.
— Он прав, — перебил я раздраженно, делая вид, что теряю интерес. — И благодарность мне ваша тоже не нужна.
— Простите, — стушевалась она. — Хотите чего-нибудь?
Я думал, что снова взял все под контроль, как и полгода назад при первой встрече с ней. Но стоило Яне задать простой ничего не значивший вопрос, и у меня пересохло в горле.
«Хочу. Я очень хочу нажать сейчас на кнопку “стоп”, растрепать твои волосы и поставить на колени…» — мысленно прорычал я.
Чего мне стоило просто промолчать, понял, когда вышел из лифта — ноги знакомо дрожали. Предвкушение будоражило все мое существо. Не будь я зверем по сути, многое бы отдал, чтобы пережить подобные эмоции.
Голод…
Как он тонко дрожал на кончике нервов, как впрыскивался в вены и ставил каждый волосок дыбом — мечта! Наркотик. Личный, созданный только для меня…
Почему я бегал полгода?
Потому что знал, что мало не покажется. Я — не юный щенок, и ценность выбора женщины для меня одна из самых особенных. Только об этом никто не узнает. И это будет самым сложным испытанием.
Яна неблагоразумно следовала за мной, вызывая все больше сомнений, что я вообще смогу от нее отвлечься и сделать свою работу так же блестяще, как и всегда. Пришло время проверить себя на прочность.
— Может, кофе? — послышалось слабое за спиной, когда я достиг стола в кабинете.
— Идите домой, — глухо приказал я, не оборачиваясь. — Вы мне больше не нужны.