Мой талисман

Глава 16

Письмо из Италии в дом Черкасских принесли на следующий день после отъезда князя Сергея в Англию. Графиня Белозерова писала дочери и брату о том, что старый князь Курский безнадежен, но пока еще жив только благодаря усилиям доктора Шмитца и чудодейственному климату озера Комо. София Ивановна сообщала, что Серафим Шмитц пообещал ее отцу самое большее два-три месяца. Графиня предлагала Черкасским срочно начать готовиться к свадьбе и поскорее обвенчать Натали с князем Никитой. Сама она собиралась сделать то же самое для старшей дочери и наследника Уваровых. В конце письма эта предусмотрительная женщина сообщала, что написала устрашающее письмо своей свекрови с требованием, чтобы та покинула, наконец, свой дом-монастырь и, переехав в Санкт-Петербург, занялась делами внучки. Графиня Софи выражала желание, чтобы дочь до замужества оставалась фрейлиной и попросила отставки накануне свадьбы.

– Как же быть? Дядя только что уехал, бабушка – в Москве, и не известно, захочет ли она приехать в столицу. Неужели я буду на собственной свадьбе совсем одна? – всплеснула руками Натали, и Ольга увидела на глазах подруги слезы.

– Я буду с тобой, ведь я – невеста твоего дяди, значит, принадлежу к вашей семье, – твердо сказала княжна. – Не нужно расстраиваться, я уверена, что бабушка приедет к тебе. А я сегодня же напишу крестному, барону Тальзиту. Хочешь, давай вместе напишем, вот и будет на свадьбе трое твоих родственников.

– Хочу, – согласилась Натали. – Я надеюсь, что двоюродный дедушка приедет на мою свадьбу. Ведь это так печально, когда близкие не могут быть рядом с тобой в самый счастливый день твоей жизни. Мы с Мари никогда не разлучались, а теперь она далеко и выйдет замуж без меня. Если бы не ты, Холи, я была бы самой несчастной девушкой на свете…

– Ты должна быть самой счастливой девушкой на свете, ведь ты влюблена в Никиту, а он любит тебя, – укоризненно покачала головой Ольга, – по-моему, ты гневишь Бога!

– Ох, ты права, я больше не буду так говорить, – испугалась Натали. – Давай я сама напишу письмо дедушке, а ты сделаешь приписку от себя.

– Вот так-то лучше, – согласилась княжна, – мне нравится, когда девушки сами берут судьбу в свои руки. Иди, пиши, можешь написать и за меня, или передать от меня привет. А я подожду возвращения Кати, чтобы рассказать о письме твоей матушки.

– Покажи ей письмо, – посоветовала Натали, протягивая подруге распечатанный конверт, – все равно все заботы о свадьбе теперь лягут на нее, хотя я буду помогать ей во всем.

– Я тоже буду помогать, и, значит, у тебя будет самая прекрасная свадьба, – пообещала Ольга.

Она положила письмо на стол, а сама устроилась на диванчике у камина. На улице было промозгло, и хотя в доме хорошо топили, девушка чувствовала себя не очень здоровой. Она все время мерзла. Сейчас, запахнув на груди кашемировую шаль, княжна еще раз перечитала письмо. Брат рассказал ей, что ее жених тоже просил ускорить их свадьбу из-за нездоровья старого князя Курского, но Алексей отказал в этой просьбе. Еще месяц назад Ольга обиделась бы на брата, а сейчас была ему благодарна. Она еще не приняла для себя окончательного решения, и, самое главное, не хотела его принимать. Девушка очень боялась той правды о себе, которую должна была узнать в ближайшие дни. Неведение было лучше, оно, по крайней мере, оставляло надежду. А как она будет жить, если звезда надежды погаснет?

В коридоре послышались голоса, это Катя с Алексеем возвращались со званого вечера от Кочубеев. Ольга поднялась навстречу родным.

– Холи, ты не спишь? – удивилась Катя.

– Вас жду, – ответила Ольга, – пришло письмо от графини Софи, ее отец совсем плох, она торопит со свадьбой дочери.

– Конечно, мы все устроим как можно скорее и как можно лучше, – подтвердила княгиня, – но тогда и твою свадьбу нужно поторопить, иначе Сергей не сможет жениться из-за траура.

– Этот вопрос я уже закрыл вчера, – не согласился с ней муж, – я отказал в этой просьбе Курскому. Холи слишком молода, чтобы принимать такое важное решение наспех. Даже через два года ей будет только девятнадцать. Хороший возраст для замужества.

– Ты очень жесток, – вздохнула Катя, – ты не считаешься с чувствами людей.

– Не нужно, Катюша, – остановила невестку Ольга, – я приняла решение Алекса и согласна с ним. Давайте лучше обсудим свадьбу Натали, ведь она будет выходить замуж из нашего дома, из родных у нее остались только бабушка в Москве и барон Тальзит на юге. Оба далеко, но Натали хочет, чтобы они приехали.

– Я напишу старой графине Белозеровой и предложу свою помощь в организации торжества, – сказала Катя, – я думаю, она не откажется. А пока будем сами готовиться. Все, что захочет наша невеста, я сделаю.

С письмом к барону Тальзиту в руках в гостиную вошла Натали и присоединилась к разговору. Женщины так горячо начали обсуждать выбор церкви и наряд невесты, что князь Алексей счел за благо незаметно выбраться из комнаты и отправиться к себе в кабинет, справедливо рассудив, что так всем будет лучше. Через час он присоединился к жене в спальне, и та выдала ему уже готовое решение: свадьба состоится через месяц в Казанском соборе, прием после венчания от имени старой графини пройдет в доме Белозеровых, бал будет дан вечером в доме Черкасских.

– Ты, как всегда, все решила правильно, – согласился Алексей. – Ваш с Долли опыт в коммерции сделал из тебя великолепного организатора.

– Благодарю, – удивилась Катя, редко слышавшая от мужа похвалы, относящиеся к ее деловым проектам. Ей даже казалось, что Алекс ревнует ее к делу и к подругам.

– Не за что, – любезно сказал ее муж, – пока ты забываешь о делах, ложась в мою постель, я согласен делить тебя с Долли Ливен и Луизой.

– А еще с твоей сестрой Элен и Доротеей де Талейран-Перигор, – поправила Катя, – не нужно забывать и герцогиню Дино – она так успешно продвинула наш товар в Париже, что мы сейчас первые по продажам во Франции.

– А как насчет моего терпения? – уточнил Алексей, – что-то слишком много у тебя подруг.

– Зато муж – один, и он вне конкуренции, – улыбнулась Катя, – но, по-моему, ты это прекрасно знаешь.

– Давай проверим, – предложил князь, вынимая шпильки из каштановых волос жены.

Туго завитые локоны рассыпались по спине и плечам молодой женщины, Алексей взял с туалетного столика щетку и начал осторожно расчесывать длинные пряди. Он внимательно смотрел в глаза жены, отраженные в зеркале, и уловил тот момент, когда в них зажегся огонек страсти. Они оба любили этот сладкий момент предвкушения. Княгиня поднялась с маленькой банкетки и повернулась лицом к мужу.

– Я единственный, любимая? – ласково спросил князь.

– Да, – просто сказала Катя, – и я люблю тебя.

Она шагнула к мужу и, обняв его за шею, подняла лицо, ожидая поцелуя. Но он не спешил целовать ее, а, взяв лицо жены в ладони, долго смотрел, любуясь прекрасными чертами и огромными, очень светлыми глазами в черной раме густых ресниц.

– Счастье мое, – сказал Алексей и поцеловал эти глаза.

А когда он коснулся поцелуем губ Кати, произошло маленькое чудо: пришло ощущение, что они вновь стали одним целым, а их души соединились. Алексей сильнее прижал жену к себе, и к огромной нежности добавилась страсть. Горячая волна захлестнула обоих, муж подхватил Катю на руки и шагнул к постели. Небеса благословили их союз: они оба стали друг для друга единственными, а вместе были двумя половинками одного целого. И это было счастьем.

Холи проснулась от озноба. Все тело ломило, и мелкая противная дрожь, начинаясь где-то под ребрами, растекалась по телу.

«Простудилась, – подумала она, – как некстати. Императрица собиралась в Александро-Невскую Лавру, хотела взять меня и Натали».

Девушка свернулась калачиком, пытаясь согреться, но дрожь вновь сотрясла ее тело, а потом резкая боль скрутила живот. Ольга похолодела. Эти симптомы она знала очень хорошо. Это была вовсе не простуда, это восстановилась ее связь с луной. Девушка поднялась и, подойдя к камину, зажгла от огня свечу. Она повернулась к постели и увидела, что была права. На белой простыне ярко алело пятно крови.

«Ну, вот и все, – отрешенно подумала Ольга, – значит, доктор не ошибся… Я не смогу иметь детей». Если бы сейчас ей под ноги ударила молния или землетрясение разрушило бы дом, она не удивилась бы, а восприняла это как должное. Ведь рухнула ее жизнь, сгорела, превратилась в маленькую горку пепла – должен был рухнуть и сгореть окружающий мир… Но стены вокруг нее даже не шелохнулись, а в уютной темноте комнаты ярко пылал камин. Все было как всегда, и Ольга поняла, что мир не заметил ее беды. Жизни, как полноводной реке, не было никакого дела до крошечной лодочки, затонувшей в ее водах, ведь на волнах качалось огромное количество кораблей, ботов, шлюпок, даже грубых деревянных плотов, чтобы река могла заметить чье-то крушение.

Ольга стянула с постели одеяло, закуталась в него и села на ковер около ярко горящего огня. Теплый, живой, он завораживал взгляд. Она начала следить за языками пламени и постепенно ее судорожно сжатые руки обмякли, а тело расслабилось. Княжна легла на пол, подложив под голову руку, отчаяние, сжигавшее душу черным пламенем, ушло, и странное спокойствие накрыло девушку, а в ее измученной голове мелькнула мысль:

«Спорить с судьбой – бесполезно, нужно принять то, что со мной случилось, нужно решить, как мне теперь жить».

Перед глазами Ольги встало Ратманово. Вот куда хотелось вернуться. Нужно уехать немедленно! Но тут же вспомнилось, что через месяц должна состояться свадьба Натали, и она не сможет бросить подругу, испортить той торжество. По крайней мере, до конца месяца ей придется остаться. А потом Ольга попросит об отставке, ссылаясь на то, что ей нужно поправить здоровье на юге. Сейчас многие увозят своих больных в Одессу, она тоже объявит, что едет в Одессу, а сама скроется в Ратманове. Старый дом поможет залечить раны и, может быть, лет через пять она уже сможет снова встретиться с бывшим женихом и даже посмотреть ему в глаза.

«Нужно написать Сергею, – подумала девушка, и тут же сказала себе: – Но это выше моих сил. Слишком больно».

Ольга подтянула колени к подбородку и тихо застонала. Дело было не в резких болях, сжигавших ее живот, их она привыкла переносить. Невыносимо больно было на сердце. Так любить мужчину, ждать два года, наконец, получить его как награду, соединиться с ним душой и телом – и теперь добровольно отпустить… Для этого нужно было иметь железную волю, а у нее и обычной-то теперь не осталось. Девушка тихо заплакала, потом отчаяние сделало рыдания судорожными и тяжелыми, но они принесли облегчение. Вместе с рассветом к Ольге пришло решение: она напишет Сергею после свадьбы Натали. Отправит письмо по дипломатической почте и уедет в Ратманово.

«Наверное, через месяц я смогу это сделать, – подумала девушка, – я уже успокоюсь и смогу написать эти слова».

Она поднялась с ковра и проковыляла в постель. Сделав из одеяла и перины теплый кокон, княжна закуталась с головой. Это помогло, через четверть часа она согрелась, а потом заснула. Но сон не принес облегчения: Ольге снилась смеющаяся камер-фрейлина Сикорская. Та хохотала и протягивала к Ольге руки, из ее пальцев по-прежнему выползали змеи, но теперь они не могли дотянуться до княжны и, вспыхивая, обращались в пепел и падали на землю. Ольга видела себя со стороны и удивлялась: белый платок покрывал ее голову и плечи. Он был сияюще-белоснежным и даже мерцал, переливаясь голубоватыми искрами.

«Ей меня не достать, – обрадовалась девушка, – она проиграла».

Эта мысль согрела княжну приятным теплом, она повернулась спиной к хохочущей Сикорской и пошла вперед, туда, где было светло, зеленели деревья и пели птицы. Она увидела маленькую кладбищенскую церковь и подумала, что здесь, наконец, обретет покой. С этой мыслью она проснулась. За окном уже серело раннее зимнее утро. Чувствуя, что больше не сможет лежать в постели, девушка поднялась и, налив воду из кувшина, начала умываться.

«Делай что хочешь, только будь сильной и не изменяй своего решения, – приказала она себе. – Собери волю в кулак, чтобы не расстраивать близких и Натали. Перетерпи месяц, чтобы никто ничего не узнал, а потом уедешь. Докажи, что бабушка была права, когда называла тебя Лаки. Ты приняла решение, выполни то, что должна, и не омрачай жизнь любимого и своей семьи».

Ольга посмотрела на себя в зеркало и поразилась: она ничуть не изменилась со вчерашнего дня, лицо, бывшее, может быть, чуть бледнее обычного, все-таки сияло яркими красками, волосы были такими же блестящими и густыми. Она была по-прежнему красива, хотя чувствовала себя пустой оболочкой, ведь внутри все перегорело. Что же, это облегчало задачу. Если не раскисать, то никто ни о чем не догадается. Княжна кивнула своему отражению головой, как будто давая себе обещание, и позвонила, вызывая Домну. Через час она вошла в столовую, где завтракал ее брат, одетая в нарядное синее бархатное платье. Девушка была очень серьезна и очень красива.

– Доброе утро Холи, – поздоровался Алексей, – ты сегодня ранняя пташка, но выглядишь очаровательно. Носи синий бархат, он очень тебе идет.

– Спасибо, дорогой, обязательно приму твой совет, – любезно ответила Холи. – Я заглянула к Натали, она собирается, мы должны сегодня ехать с императрицей в Александро-Невскую Лавру, а нам еще нужно попасть во дворец.

– Я вас довезу, – предложил брат.

– Не нужно, мы доберемся сами, зачем тебе задерживаться из-за нас, – возразила Ольга, – поезжай. Натали не известно сколько еще будет возиться.

– Наверное, ты права, – согласился Черкасский, поднялся из-за стола и попрощался: – До вечера, дорогая, я буду поздно, но теперь у вас дел и без меня достаточно. Я заеду к Никите, сообщу о письме его будущей тещи и поделюсь нашими планами.

Девушки приехали во дворец к выходу императрицы. Все фрейлины ждали в приемной, особняком около окна стояла камер-фрейлина Сикорская. Она мельком взглянула на вошедших и отвернулась. Ольга вспомнила свой сон и поежилась. С чем он был связан? Конечно, Сикорская ненавидела ее, но она так же ненавидела и других фрейлин, казалось, что эта ненависть и еще зависть были основами ее характера. Или все-таки ненависть к Ольге была чем-то особым? Княжна отогнала тревожные мысли и поздоровалась с фрейлинами. Они дружно ответили ей, но поговорить с вошедшими девушками не успели: дверь спальни распахнулась, и в приемной появилась императрица. Сегодня Елизавета Алексеевна была в темно-лиловом, почти черном закрытом платье с большим кружевным воротником. Несмотря на то, что темный цвет и контрастный белый воротник очень шли к нежному лицу и темно-золотым волосам государыни, Ольга суеверно подумала, что зря императрица оделась в темное.

«Лучше, когда она ходит в светлом, – подумала девушка, – светлое связано с радостью и надеждой, а темное с монашеством и горем».

Ольга тут же отругала себя, пытаясь прогнать плохие мысли. Она пообещала себе, что больше не будет думать о плохом, притягивая к себе и к тем, кого любит, беды. Ее отвлекла императрица, сообщившая, что после завтрака она поедет в Лавру, взяв только одну фрейлину. Взгляд Елизаветы Алексеевны пробежался по лицам присутствующих дам и остановился на Ольге. Она внимательно вгляделась в лицо девушки и, чуть подумав, сказала:

– Я возьму Холи, остальные могут быть до обеда свободны.

Фрейлины присели в реверансе, а Елизавета Алексеевна прошла в столовую.

– Холи, поздравляю, – тихо сказала на ухо Ольге княжна Туркестанова, – ее императорское величество ездит на могилы дочерей только с очень близкими людьми.

– Подумаешь, какая честь, – раздался за спиной девушек свистящий от злобы голос, – съездить на кладбище. Минуй нас такая почетная обязанность, мы уж лучше с живыми встречаться будем.

Ольга повернулась и увидела злобные глаза Сикорской. В них горела лютая ненависть, и было очевидно, что камер-фрейлина ненавидела ее особенно сильно, больше, чем всех остальных женщин.

– Наталья, не надоело вам злобствовать? – раздраженно спросила Роксана. – Вы так скоро захлебнетесь собственным ядом.

Камер-фрейлина повернулась к Струдзе и что-то ей ответила, но Ольга уже не слышала слов. Ее поразило имя Сикорской. Наталья! Это имя назвала ей Татаринова, а она, дурочка, подумала на Натали Белозерову. Вот кто, оказывается, ненавидит ее, и эта женщина возжелала ее жениха! Ольге вспомнилось лицо Сикорской на балу Лавалей, когда князь Сергей пригласил камер-фрейлину на танец. У той тогда было странное лицо: сначала какое-то растерянное, а потом озабоченное, и они долго разговаривали, стоя у колонны. Господи, почему она сразу не догадалась, ведь провидица назвала ей имя! Ольга стояла, замерев, изумленно глядя на камер-фрейлину. Они встретились глазами, и княжна поняла, что Сикорская каким-то звериным чутьем определила, что Ольга все знает. В глазах камер-фрейлины заметался страх, однако она гордо вздернула подбородок и вышла из комнаты. Княжна Туркестанова предложила женщинам выпить чаю во фрейлинской, но Ольга отказалась, сказав, что подождет государыню здесь. Она была рада остаться одна. Следовало понять, что делать с этой новостью.

«Нужно найти восковую куклу, – подумала она, – скорее всего, она спрятана в комнате Сикорской».

За тот месяц, что Ольга еще пробудет при дворе, следует найти предлог и попасть в комнату камер-фрейлины. Но как это сделать, если всем известно, что Сикорская почти не отлучается из дворца, а если и уезжает, то никогда не сообщает заранее о своих планах, и отпрашивается под предлогом визита к врачу. Пока решения не было, но княжна не сомневалась, что найдет выход. В крайнем случае, попросит помощи Натали или Барби Туркестановой. Девушка так задумалась, что пропустила возвращение императрицы, и опомнилась, только увидев ее перед собой.

– Холи у вас что-то случилось, – ласково сказала Елизавета Алексеевна, – пойдемте вниз, по дороге вы мне расскажете, что вас гнетет.

Девушка поспешила за государыней к выходу, судорожно решая для себя вопрос, что же ей теперь делать. Лгать императрице не хотелось, ведь ничего кроме добра она от Елизаветы Алексеевны не видела, но и говорить правду тоже было страшно. Решив положиться на судьбу, девушка собиралась сказать только часть правды, тем более что Сикорская доложила ей о том, как Алексей сообщал государыне про бесплодие сестры. Значит, Елизавета Алексеевна все уже знает и не удивится ее решению разорвать помолвку.

«Скажу сразу и об отставке, – подумала княжна, – и будь что будет».

Она уселась вслед за Елизаветой Алексеевной в карету и вопросительно посмотрела на государыню.

– Ну, так как, Холи, есть силы все рассказать, или мне придется обо всем догадаться самой? – спросила императрица.

– Я сама расскажу, – пробормотала Ольга, – да вы уже и так все знаете от моего брата. Он только мне ничего не сказал. Если бы я знала, что после падения с лошади два года назад стану бесплодной, я никогда бы не приняла предложение князя Курского. Это бесчестно лишать род наследника!

Елизавета Алексеевна побледнела, и Ольга осеклась, поняв, что она ударила императрицу в самое сердце.

– Простите, ваше императорское величество, – пролепетала она.

– Не нужно извиняться, я и сама так думаю, – ответила, чуть помолчав, Елизавета Алексеевна. – Но примите мой совет: не спешите с разрывом помолвки. Возможно, что все не так страшно, или жизнь сама подскажет выход. Я так понимаю, что вы решили отказать князю Сергею?

– Да, я хочу дождаться свадьбы Натали Белозеровой, а потом написать жениху в Лондон, что разрываю помолвку и возвращаю ему данное слово.

– Не нужно принимать такое важно решение наспех, только потому, что вам не сказали о вердикте врачей, – примирительно сказала императрица, – поезжайте с нашей делегацией в Берлин, принцесса Шарлотта – ваша ровесница, вы легко найдете общий язык, а когда вы через полгода приедете в Санкт-Петербург, мы вернемся к этому разговору. Если вы будете настаивать на своем решении, я отпущу вас.

Елизавета Алексеевна ласково улыбнулась и пожала Ольге руку. Княжна поняла, что возражать государыне невозможно, оставалось согласиться с ее решением. Девушка поблагодарила императрицу и тут же поймала себя на мысли, что решение, предложенное Елизаветой Алексеевной, ей нравится. Княжна еще нигде не была, и прежде чем запереться в Ратманово, интересно было бы взглянуть хоть одним глазком на Европу.

Карета остановилась, и лакей, спрыгнув с запяток, открыл дверцу. Ольга спустилась по ступенькам и помогла выйти государыне. Потом она огляделась по сторонам и удивилась. Она уже была в Александро-Невской Лавре. Здесь тоже была большая церковь и кладбищенская ограда, но это совсем не походило на Лавру.

– Я не хотела, чтобы во дворце стало известно, что я сюда езжу, – поймав ее удивленный взгляд, объяснила императрица. – Об этих поездках знает только Роксана Струдза, да теперь вы. Это – Смоленское кладбище. Здесь похоронена женщина, которую в народе считают святой. Юродивая Ксения помогала строить вот эту церковь, сама носила кирпичи на стройке, а теперь похоронена рядом. Говорят, что просьба, произнесенная на ее могиле, всегда исполняется. Пойдемте, я проведу вас.

Императрица взяла Ольгу под руку и уверенно повела ее по дорожкам кладбища. Привычно переходя с тропинки на тропинку, она привела Ольгу к простому могильному холмику, в изголовье которого стоял обычный дубовый крест с уже стершейся надписью. Перед могилой на коленях стояли две женщины, и Елизавета Алексеевна остановилась, не доходя до креста, чтобы дать женщинам возможность закончить молитву. Княжна с любопытством рассматривала простую могилу, в которой покоилась святая, и вдруг ей показалось, что около креста земли меньше, чем на другом краю могилы, и вообще – было такое впечатление, что края у холмика неровные.

«Землю берут люди, – поняла Ольга, – накопают понемногу и уносят с собой».

И действительно, девушка увидела, как одна из двух женщин, стоящих на коленях около могилы, вынула кисет и насыпала в него немного земли. Женщины перекрестились, поднялись и отошли от могилы по тропинке, противоположной той, по которой вела ее императрица.

– Пойдемте, Холи, – позвала Елизавета Алексеевна, – не бойтесь, просите у Святой Ксении все, что для вас важно. Она обязательно поможет.

Они приблизились к могиле. Елизавета Алексеевна опустилась на колени и, закрыв глаза, начала тихо молиться. Потом она замолчала и, не открывая глаз, замерла, думая о чем-то. Ольга тоже закрыла глаза и подумала о том, что жгло ее душу. Императрица советовала просить то, что больше всего хочешь, и хотя Ольга понимала, что ее просьба, скорее всего, никогда не будет исполнена, она мысленно попросила:

«Святая Ксения, дай мне женское счастье, верни любимого и подари ребенка!»

Она хотела этого так сильно, что даже в груди стало больно. Девушка открыла глаза и увидела, что Елизавета Алексеевна сняла с пальца кольцо с крупным бриллиантом и, сделав пальцами в холодной рыхлой земле маленькую лунку, положила в нее кольцо и засыпала землей.

– Я иногда так делаю, – тихо объяснила она Ольге, – не знаю, зачем, но чувствую, что так нужно.

Княжна кивнула в знак согласия, она тоже чувствовала, что это правильно, поэтому сняла с пальца кольцо со звездчатым сапфиром, подарком Сергея, и, выкопав лунку, положила в нее кольцо.

– Ну, и славно, – мягко улыбнулась Елизавета Алексеевна, – пойдемте к экипажу.

Они направились по той же тропинке, по которой ушли две женщины, молившиеся до них. Спустя пару минут они уже свернули на центральную аллею кладбища, когда императрица вдруг вспомнила:

– Холи, вы не набрали земли. У меня она есть, я ношу ее с собой в ладанке, и вам нужно так же сделать. Вернитесь, наберите немного в носовой платок, а я вас здесь подожду.

Ольга послушно повернула обратно и через пару минут подошла к могиле святой. Там уже стояла высокая худая женщина в красной юбке и зеленой кофте. Выцветший платок покрывал ее голову. Ольга нерешительно остановилась, ожидая, когда женщина помолится и уйдет, но та посмотрела в ее сторону и поманила к себе.

– Землю забыла набрать, милая? – спросила она, протягивая Ольге маленькую тряпицу, завязанную узлом. – Возьми, я для тебя набрала.

Ольга поблагодарила, взяла узелочек и, попрощавшись с женщиной, пошла обратно. На главной аллее Елизавета Алексеевна взяла княжну под руку, и они направились к коляске. Вернувшись во дворец, императрица сказала, что будет весь день занята, принимая людей по вопросам благотворительности, и отпустила Ольгу и Натали домой. Княжна с облегчением вернулась в свою спальню. Сегодняшнее путешествие странно взволновало ее. Девушка достала из кармана маленький узелок и решила пересыпать землю в ладанку, как посоветовала императрица. Она развязала узел тряпицы и начала осторожно пересыпать землю, когда почувствовала под пальцами что-то твердое. Ольга вытряхнула предмет на ладонь и оторопела. Чуть измазанное землей, в ее руке лежало кольцо со звездчатым сапфиром.

Что же это могло значить? Ведь она сама закопала его. Наверное, та женщина в красной кофте случайно копнула в том месте и захватила кольцо, не заметив. Девушка пересыпала землю в ладанку и поставила ее на столик рядом с изголовьем кровати, а потом вымыла кольцо и надела на палец. Пора было переодеваться к обеду, и княжна позвонила, вызывая Домну. Та пришла, неся стопку нижних юбок из прачечной.

– Сейчас, барышня, – пообещала Домна, – юбки уберу – и причешу вас.

Ольга села перед туалетным столиком и задумалась, поглядывая на белую звезду с тонкими лучами, сверкающую на пальце. Вернулась Домна и взялась поправлять ей прическу.

– Домна, ты слышала про Святую Ксению Петербуржскую? – спросила княжна.

– Да кто же в этом городе про нее не слышал, – удивилась Домна, – она всем простым людям помогает, лечит, удачу в делах посылает, к ней, почитай, половина города на могилку ходит.

– А что, икон ее нет? – уточнила княжна.

– Ну почему же нет, их на Смоленском кладбище старый монах рисует, он молодым человеком был, когда матушка Ксения по ночам кирпичи на строительство церкви на своих плечах носила.

– И у тебя есть икона? – удивилась Ольга.

– У меня нет, а вот у Лукерьи есть, она давно болеет, а как начала мешочек с землей на теле носить, да на икону матушки Ксении молиться, так полегчало ей, на своих ногах теперь ходит.

– Принеси мне эту икону, – попросила княжна, – я тоже хочу помолиться, а потом верну.