Мой талисман

«Понятно, почему она так расплылась, что скоро от былой красоты ничего не останется, – подумала Сикорская, – как же она не боится потерять расположение барина, ей лет тридцать, не меньше, молодые соперницы подрастают».

От природы смуглое лицо Минкиной покрылось темно-малиновым румянцем, но глаза ее широко открылись и заблестели, делая женщину моложе, она скользнула взглядом по широкоплечей фигуре молчаливого лакея и повернулась к гостье.

– Милая, мы так с тобой подружились. Я так тебе сочувствую, что ты – вдова, как же тебе, наверное, не хватает мужа!

– Благодарю за сочувствие, дорогая Настасья, – поддакнула Наталья, – мне действительно одиноко.

– Ну, это дело поправимое, – обрадовалась Минкина, – если хочешь развеять тоску вдовью, я с радостью тебе это устрою.

– Хочу, конечно, да стесняюсь, – начала кокетничать Сикорская, понявшая, что нужно отдать первенство этой мужичке, чтобы она поучила графскую кузину уму-разуму.

Прием сработал, Минкина довольно заулыбалась и предложила:

– Пойдем в спальню, поможем твоему горю.

Она поднялась, ухватила гостью под руку и повела за собой. Наталья сразу поняла, что они идут в спальню хозяйки. Она не удивилась, что комната оказалась с ярко-красными, отделанными золотом стенами, и везде висели огромные зеркала.

– Раздень барыню, – велела Минкина испуганной девушке, выскочившей ей навстречу из смежной комнаты.

Сама она плюхнулась в кресло с высокой спинкой и начала с интересом наблюдать, как раздевают Наталью. Сикорская считала, что хотя ей и не повезло с лицом, фигурой она удалась. Однако сейчас, отражаясь в многочисленных зеркалах, она увидела, что и тело у нее уже начало стареть, грудь обвисла, а прежде тонкая талия заплыла. По довольному виду хозяйки женщина поняла, что та тоже увидела ее недостатки и теперь смотрит свысока на некрасивую гостью.

– Садись на кровать, Прасковья вставит тебе колпачок, – предложила Минкина.

Наталья только краем уха слышала про такие средства и теперь с интересом посмотрела на крошечную серебряную плошку в руках горничной. Она села на кровать и через мгновение почувствовала, как прохладный металл скользнул внутрь ее тела.

– Вот так все чисто будет. Можешь на память о нашей дружбе его себе взять. Будешь развлекаться, как захочешь, а когда нужно будет ребенка завести – уберешь колпачок, – засмеялась захмелевшая хозяйка. – А если вдруг убедишься, что не выходит, так схитришь – чужого младенца подложишь!

Она уже хохотала, довольная своим остроумием, глядя на лежащую на кровати гостью. Горничная, отворив незаметную дверцу в стене, вышла, а вместо нее вошли трое совершенно голых молодых мужчин. Все они были высокие, рослые и очень сильные.

– Василий, ты будешь первым, – скомандовала Минкина.

Высокий блондин подошел к лежащей Наталье, резко оттащил ее за руки на середину кровати и навалился сверху, раздвигая коленом ее ноги. Женщина попыталась дернуться, но он был таким огромным и тяжелым, что, похоже, даже не почувствовал ее сопротивления. Блондин резко вошел в нее и начал двигаться, глубоко вонзаясь в ее лоно. Это было почти насилие. Сикорская испытывала такое впервые, ведь в ту ночь, когда бедняга Станислав ее якобы изнасиловал, на самом деле ничего не было, она измазала простыню кровью из порезанной ноги, а свою девственность подарила еще в пятнадцать лет корнету, который снизошел до некрасивой подруги своих кузин Валентинович.

– Теперь Иван, – велела Минкина, – да не давай ей передыху!

Наталья почувствовала, как блондин оставил ее, и тут же ощутила тяжесть нового тела, она даже не успела рассмотреть того, кто так же грубо, как и первый партнер, вошел в ее лоно, но это ее уже не волновало. Тяжелый жар разгорался внутри тела, подогретая спиртным похоть освободила все моральные путы, выпустив на волю дикую голодную женщину. Она вцепилась в плечи мужчины, наслаждаясь его грубой силой. Когда ее накрыло третье тело, возбуждение женщины достигло пика, она забилась в дрожи экстаза и закричала. Это было самое замечательное, что случилось в ее тяжелой, беспросветной жизни.

– Ну, тебе хватит, – заметила хозяйка. – Теперь ты посмотри, если, конечно, хочешь.

Сикорская на ватных ногах перебралась в кресло и, удобно устроившись, смотрела, как любовницу ее кузена, которую тот считал верной себе до гроба, удовлетворяют по очереди три рослых мужика. Но Наталье было все равно, она понимала, почему эта ведьма ее не боялась. Они теперь были связаны общей тайной, а Сикорская все бы отдала, чтобы эта сладкая дрожь, принесшая такое наслаждение, вновь сотрясла ее тело. Это ей могла дать только новая подруга. И та не подвела. На следующий день Наталья так же кипела жаром под сильными телами троих рослых мужиков. Теперь она с самого утра ждала той минуты, когда Настасья поведет ее в свою спальню, и наслаждалась каждым моментом их хмельной оргии. Женщина уже даже почти забыла, за чем приехала, когда эта сладкая жизнь оборвалась. В Грузино прибыл граф Аракчеев.

Всемогущий кузен принял Наталью только на следующий день после приезда. Почти сутки она провела в одиночестве. Минкина исчезла и в своем доме больше не появлялась, но гостью обслуживали безукоризненно. Запуганная горничная, которую она увидела впервые в спальне хозяйки, теперь помогала ей одеваться и причесываться, молчаливые слуги подавали Сикорской обед и ужин, и несмотря на то, что она теперь сидела за столом одна, он все так же был накрыт на двенадцать персон. На следующий день, уже перестав надеяться на встречу с Аракчеевым, Наталья направилась в столовую, когда столкнулась в коридоре с хозяйкой дома.

Минкина разительно переменилась. Теперь на ней было скромное темно-лиловое платье мещанки с белым кружевным воротником. Густые волосы, раньше уложенные крутыми локонами, теперь были стянуты в скромный узел и прикрыты кружевным чепчиком. Впрочем, этот наряд шел фаворитке даже больше, чем роскошные платья, которые Наталья видела раньше. Она казалась моложе и стройнее, а лицо, обрамленное белыми кружевами чепчика, волшебным образом утратило одутловатость.

– Пойдем скорее, граф тебя хочет видеть, – сказала она, хватая Наталью за руку. – Я уже за тебя словечко замолвила, теперь соглашайся на все, что он потребует, страсть наш батюшка не любит, чтобы ему перечили или вопросы задавали.

Они поспешили через двор, и Сикорская впервые очутилась в графском дворце. Они проходили комнату за комнатой. Чувствовалось, что дворец построен недавно, стены сияли яркой обивкой, на расписных потолках на фоне голубого неба летали греческие богини и кувыркались амуры, и вся обстановка – тяжелая мебель красного дерева, ковры, гардины, люстры – все было новым и, как поняла Наталья, очень дорогим.

«Вот уж кузену повезло, – с привычной завистью подумала Сикорская, – надо же так – из грязи в князи, сейчас бы двадцать душ на троих братьев делил, ан вовремя наследнику Павлу на глаза попался».

Женщина даже не вспоминала о том, что кузен отрабатывал благоволение императорской семьи собачьей преданностью и напряженной работой, хотя Елизавета Андреевна, беспокоясь за сына, рассказывала ей, как во время войны на Аракчееве лежала тяжелейшая обязанность формировать резервы войск и обеспечивать восьмисоттысячную армию оружием и продовольствием. Тогда Аракчеев спал по два-три часа в сутки, чем сильно подорвал свое здоровье. Но Сикорская не верила тетке: неумная, с ограниченным кругозором, она не могла даже представить того, что ей пыталась втолковать Елизавета Андреевна, и считала, что тетка специально врет, чтобы завистники не сглазили ее сына.

Минкина ввела Наталью в большую комнату, где за огромным столом, как всегда накрытом на двенадцать персон, сидели двое – Аракчеев и бледный мальчик лет десяти с растерянным лицом. Мальчика, которого Минкина с гордостью представила ей как дворянина Михаила Шумского, Наталья уже видела. Ребенок был довольно миловиден, но совершенно не был похож на жгучую брюнетку Настасью, да и на Аракчеева он не походил ни капли. Зато он сильно напоминал свою няньку, которая ходила за мальчиком тенью и смотрела на него полными нежности глазами. Тогда Сикорская поняла фразу, оброненную пьяной Настасьей о том, что если не получается, можно и чужого младенца подложить. Решив в этом опасном вопросе держать язык за зубами, Сикорская промолчала, но свою догадку отложила про запас, вдруг пригодится. Сейчас она прошла вслед за Минкиной к столу. Та низко поклонилась Аракчееву и доложила:

– Вот, батюшка, ваше сиятельство, привела родственницу вашу, она письмо от вашей маменьки привезла.

– Здравствуйте, кузина, – любезно отозвался Аракчеев, поднимаясь навстречу гостье. – Какая из моих теток приходится вам матушкой?

– Ваше сиятельство, моя матушка – Прасковья Ветлицкая, в замужестве Дибич. Тетушка Елизавета Андреевна, у которой я гостила, была так добра, что дала мне рекомендательное письмо к вам.

Она протянула графу письмо и замолчала, скромно потупив глаза.

– Письмо прочтем после обеда, – решил Аракчеев, откладывая конверт в сторону. – Присаживайтесь к столу, будем обедать, вы мне сами расскажите, как жили и чего хотите.

Наталья села за стол рядом с графом, напротив испуганного мальчика, ожидая, что будет дальше. По знаку Минкиной слуги начали разносить блюда, сама фаворитка скромно стояла у двери, всем видом выражая покорность и раболепие. Она ловила взгляд Аракчеева с преданностью собаки, но явно слишком старалась, Сикорская видела притворство фаворитки, но Аракчеев был очень доволен.

«Вот так нужно к сильным мира сего втираться в доверие, – поняла Наталья, – льстить и каждое мгновение изображать преданность и раболепие. Если такая деревенщина, как Настасья, так хорошо устроилась, я – дворянка – должна достичь больших высот».

Каких высот она может достичь, женщина пока не знала, но надеялась понять, попав ко двору.

– Расскажите о себе, кузина, – предложил Аракчеев, и Наталья увидела, как сидящий напротив нее мальчик с облегчением вздохнул, обрадовавшись, что грозный отец переключил свое внимание на другого человека.

– Наша семья жила в Лифляндии, батюшка уже умер, матушка с двумя моими сестрами до сих пор живет в нашем старом доме. А я была замужем за Станиславом Сикорским, но мой супруг скончался, и я решила вернуться в родные края своих предков, чтобы принять решения о дальнейшей жизни. Ваша драгоценная матушка была очень добра ко мне, она посоветовала просить вас, ваше сиятельство, о милости определить меня на место фрейлины при дворе.

– Но фрейлины должны быть незамужними девушками, – удивился Аракчеев, – таков порядок. Вы были замужем.

– Я слышала, что есть и другие должности для дам, – в отчаянии пролепетала Наталья, увидев, что ее планы рушатся на глазах – я хорошо шью, могу укладывать волосы – может быть, камеристкой?

– Нужно подумать, – спокойно заметил Аракчеев, разрезая большой кусок оленины. – Это будет мне стоить больших хлопот, пристроить вдову ко двору. Все дамы – суеверные существа, обе императрицы – не исключение: вдов не любят и боятся. Да, очень сложно будет это сделать, но раз мы родня, придется мне постараться.

– Я отслужу, – поняла намек Наталья, – все, что нужно вашему сиятельству или кому из родных, делать буду с радостью, ведь родня для меня – все!

– Я рад, что моя кузина так предана родным, – важно кивнул Аракчеев, – после обеда я напишу письмо матушке, поезжайте к ней, передадите мое послание и подарки, я передам ей деньги, пусть она пошьет вам новый гардероб, а через месяц приезжайте в столицу. Мой дом на набережной Мойки ее кучер хорошо знает. Там и поговорим.

Наталья, поняв, что пора откланяться, поднялась, подобострастно поблагодарила за проявленную к ней доброту и отправилась собирать вещи. У двери она заметила, как Минкина, быстро подняв глаза, подмигнула ей и тут же скромно потупилась. Уезжала Сикорская рано утром, к задку графской кареты, в которой ее отправили, был привязан большой сундук с подарками для Елизаветы Андреевны, а на дне саквояжа самой Натальи лежали отрез темно-синего бархата, подаренный на прощание Минкиной.

– Поезжай в столицу, там встретимся, я ведь зиму в столице живу, – говорила Настасья, обнимая на прощанье Сикорскую. – А затоскуешь, сюда приезжай, я тебя повеселю.

– Спасибо тебе за все, – впервые искренне поблагодарила человека Наталья, – я обязательно приеду, как все с местом устроится, так и приеду.

Но выполнить свое обещание она не смогла. Через месяц после визита в Грузино, приехав в столицу, она узнала от Аракчеева, что он выхлопотал для нее место камер-фрейлины у императрицы Елизаветы Алексеевны и что, приступив к работе, она должна будет каждый день сообщать своему благодетелю мельчайшие подробности того, что происходит в покоях государыни.

Наталья поселилась во дворце и стала ревностно делать то, что от нее хотел кузен. Она подслушивала все разговоры, которые велись императрицей, сопровождая Елизавету Алексеевну в больницы и богадельни, которые та опекала, внимательно смотрела, с кем из подопечных государыня говорит и кого отличает. За Сикорской закрепили обязанность следить за туалетами императрицы, и Наталья с удивлением убедилась, что Елизавета Алексеевна очень скромна, подолгу носит одни и те же платья, а все деньги, которые ей полагались на содержание от дворцовой канцелярии, отдавала на нужды благотворительности. Ее приставили следить за ангелом!

Сначала Наталья думала, что Аракчеев, потеряв интерес, перестанет спрашивать с нее доклады, но тот каждый вечер посылал к условленному времени своего посыльного и забирал писульки Сикорской. Вот и сегодня для отправки донесения оставалось меньше часа, а писать было нечего. Сегодня императрица приняла только одного человека – светлейшего князя Черкасского, да и то – тот пришел просить место фрейлины для своей сестры. Наталья вспомнила чеканную красоту лица князя и его высокую широкоплечую фигуру. В гусарском мундире он был бесподобно красив.

«Красавец и богач, ну и сестрица, наверное, такая же, очередная принцесса, – злобно подумала Наталья, и привычное раздражение испортило ей настроение. – Как же я их всех ненавижу».