Марат возвращается к вечеру, а я его уже поджидаю в холле со стопкой бумаг в руках. Выглядит молодой мужчина так умопомрачительно, что у меня из головы вылетают все заготовленные фразы!
Трико из тонкой ткани обрисовывают мышцы бёдер, футболка прилипла к телу от пота, и волосы влажные. Ясно, что Марат весь день упорно тренировался, и у меня просыпается совесть. Нельзя же так, с порога, на него всё сваливать? Пусть сначала душ примет и переоденется, а то у меня тахикардия начинается от такого зрелища.
— Что? — Марат замирает при виде меня. — Ждала меня? Есть что сказать?
— Я похожа на Хатико? — огрызаюсь и сажусь на диван. Делаю вид, что читаю бумаги. — Вроде у порога с тапочками в зубах хвостом не виляю.
Марат смеётся:
— Если бы застал тебя в такой позе, вызвал бы санитаров! Я в душ.
И побежал наверх так легко, словно не был измотан тренировкой. И снова вспоминаю о некой травме, из-за которой Ахматгариева отстранили от тренировок и соревнований, но он бегает и занимается, как ни в чём не бывало.
«Ой! — леденею, вспомнив, что днём ходила в душ. — Я же не забыла бюстгальтер в корзину для белья кинуть?»
Мама иногда замечала, что я, увлекшись делами, забывала это сделать. И сейчас, если Марат увидит, то…
Вскакиваю, рассыпав распечатки, но мне не до них. Бегу наверх так быстро, как только могу, хотя понимаю, что бесполезно. Если я снова была рассеянной, то уже поздно что-то менять, Марат увидел то, что не должен был. А всё потому, что я расстроилась из-за «весовой категории», о которой упомянул Ботан.
И зачем я залезла в игру?!
— Марат, я кое-что важное забыла в ванной, — стучу в дверь. — Можно забрать?
— Я уже разделся, — слышу ответ. — Если дело не терпит, заходи, я уже в душевой кабине.
Раздаётся шум воды, а я в отчаянии топчусь у двери. Я точно оставила бюстик! Ведь привыкла жить с мамой, иногда за собой такие привычки не замечаю. Вдруг Марат спешил помыться и ещё не видел? Но точно всё рассмотрит, когда выйдет из душа.
— Я очень быстро, — шепчу, набираясь смелости.
И распахиваю дверь, но тут же утыкаюсь лицом в грудь молодого мужчины.
Сердце пропускает удар, ноги становятся ватными, а Марат иронично замечает:
— Не думал, что на самом деле это сделаешь.
Сглатываю ком в горле и, покосившись вниз, тут же себе велю:
«Не смотри. Только не смотри!»
Но тело будто само по себе живёт, и я опускаю взгляд. При виде полотенца, которым обёрнуты бёдра мужчины, облегчённо перевожу дыхание и пытаюсь обойти Марата, чтобы подобраться к шкафчику:
— Прости за вторжение. Но ты сам разрешил. Я на секундочку…
— Да не торопись, — он выключает воду и кивает на стиральную машину. — Он там лежит.
Вижу лифчик и краснею, готовая провалиться сквозь пол. Марат рядом положил свою футболку, и теперь особенно видно, какое огромное у меня бельё. Торопливо сдёргиваю его и сую в корзину, а мужчина вдруг говорит:
— Не смотри так. Я не трогал!
Да у меня и в мыслях не было, что такое возможно. Я лишь страдаю, что Марат увидел два хлопковых парашюта, а не изящные кружева. Это так унизительно! Но что ещё хуже, я ощущаю природный запах мужчины, и он кажется мне приятнее самых дорогих духов, а уходить совершенно не хочется. Так бы и нюхала…
«Да я извращенка!» — в шоке от открытия с трудом вываливаюсь из ванной и закрываю дверь.
— Подожди меня, — раздаётся голос Марата, и сердце проваливается в желудок.
Что?!
— Не уходи к себе. Поговорим о твоём наказании.
Спускаюсь на кухню и готовлю себе ромашковый чай.
— Надо успокоиться, — убеждаю себя, но сердце предательски быстро стучит. — Ничего страшного не произошло. Увидел лифчик, и что с того? Всё равно Марат меня ненавидит.
Вдыхаю аромат ромашки, но к своему ужасу всё ещё чувствую запах молодого мужчины. Мерещится? Да я спятила! Этот человек со мной поступает ужасно некрасиво, мстит за тыкву и то, что опозорила перед всеми, но всё равно мне нравится? Точно свихнулась!
— Таня, о чём задумалась? — внезапно слышу голос за спиной.
Вздрагиваю, обливая пальцы, и шиплю от боли. Так Марат уже спустился, и я на самом деле ощутила его запах, но решила, что чувствую его по другой причине.
— Обожглась? — Ахматгариев перехватывает мою руку и, рассматривая, забирает из другой чашку. Цедит с раздражением: — Вот же неуклюжая Тыква!
— Да хватит уже меня обзывать!
Становится так обидно, что из глаз брызжут слёзы, которые давно сдерживала. Я так зла на мужчину, что хочется его ударить, и внезапно нахлынувшие чувства пугают меня саму.
— Чего ревёшь-то? — с лёгким испугом в глазах зло рычит Марат.
— Больно! — выпаливаю, и пусть это не совсем правда, цепляюсь за неё. — Кипяток же.
— Да что за наказание? — ворчит он и, открыв холодную воду, суёт под струю мою руку. — Держи так, глупая. Где у вас аптечка?
— Там, — показываю на верхний шкаф над раковиной. — Надо взять стул, чтобы достать… Ой!
Марат тянется наверх, не замечая, что вжимает меня своим телом в тумбочку раковины. Лицо зарывается в футболке, и от мужского запаха начинает кружиться голова, а сердце едва не выскакивает, так сильно бьётся. От простой мысли даже колени подкашиваются.
«Неужели, я влюбилась? В этого мужлана?!»
Открытие не из приятных, ведь он — Марат Ахматгариев, а я толстушка-староста, которая в глазах студентов-парней и девушкой-то не воспринимается. Я — оно. Среднего рода. Слёзы струятся быстрее, и мужчина это замечает.
— Всю футболку мне соплями измазала, — цедит недовольно, но в глазах сочувствие, от которого тает сердце, и я не могу сердиться на этого идиота. — Хуже стало? Может, вызвать скорую? Или отвезти тебя в больницу? Точно! Надо сделать противостолбнячный укол!
Вздрагиваю. Только этого не хватало. Мотаю головой и выдавливаю сквозь слёзы:
— Нет, всё хорошо.
— Вижу, как прекрасно, — бурчит Марат.
Поставив аптечку у раковины, начинает снимать футболку.
«Нет, не делай этого!» — хочется закричать мне, но я лишь тихо всхлипываю, наслаждаясь видом его натренированных мышц.
Ахматгариев суёт мне футболку в лицо.
— Вытрись. Выглядишь страшно!
— Да и ты не прекрасный принц, — огрызаюсь в ответ, хотя это ложь.
Для меня Марат он и есть, великолепный и недостижимый…
«А ещё избалованный и высокомерный!» — добавляю про себя, мстительно высмаркиваюсь в его футболку.
Ахматгариев морщится один миг, а потом, осторожно поддерживая, ведёт меня к столу и усаживает на стул.
— Я обработаю. Не шевелись.
Да мне и дышать не хочется! Завороженная игрой его бицепсов, перекатывающихся под оливковой от загара кожей при малейшем движении, могу лишь всхлипнуть. Вот же угораздило влюбиться в такого придурка! И как теперь быть?
Ответ приходит сразу.
Я не хочу любить человека, который меня унижает. Оправдывать его, закрывать глаза на высокомерное поведение и пускать слюни в толпе его поклонниц. А, значит, выход один. Превратить любовь в ненависть.
— Ты мне нравишься, — выпаливаю прежде, чем страх отказа сжимает мне лёгкие.
А отказ будет, без сомнений. Замираю в ожидании жестоких слов, что такой толстушке и мечтать не положено. Марат особо ни с кем не церемонился, поэтому точно скажет, что я не в его вкусе. Или посмеётся, и тем окончательно разобьёт мои зарождающие чувства.
Но Ахматгариев даже головы не поднимает, продолжая скрупулёзно обрабатывать мою покрасневшую кожу.
— Эй! — повышаю голос. — Я сказала, что ты мне нравишься! Думаю, что я влюбилась.
— Знаю, — бросает он.
И это звучит так буднично, что в груди что-то взрывается, и по венам разливается такая злость, что я выдёргиваю руку. Смотрю на Марата почти с ненавистью:
— Не будь таким придурком! Я знаю, что тебе признаются по сто раз на дню, но всё же прошу ответить.
«Да, отшей меня, — молю, глядя на него. — Чтобы раз и навсегда!»
Ахматгариев снова берёт меня за руку и, не давая вырваться, продолжает осторожно мазать покрасневший участок.
— Я рад, — говорит тем же будничным тоном.
«Что это, чёрт возьми, значит?» — теряюсь я, и глупая надежда, которую я так хотела придушить в зародыше, приподнимает голову.
Наложив повязку, Марат смотрит мне в глаза и саркастично добавляет:
— Тогда тебе точно понравится моё наказание.