Весь оставшийся день старательно игнорирую собственную совесть, воющую волком, и отсылаю каждого, кто подходит или звонит по делам старосты, к Марату. Устаю так, что когда звенит последний звонок, едва волочу ноги.
— Что с тобой? — волнуется Лола. — Заболела? Выглядишь неважно…
— О, ты со мной снова разговариваешь? — пытаюсь улыбнуться, но выходит жалко. — Уже не считаешь, что я даю учителям взятки? Или считаешь?
— Да никто не поверил бы в такое, — сухо говорит Даша, но глаз не поднимает. Продолжает что-то писать в телефоне. — Глупости.
— Тогда почему вы двое меня избегали? — недоверчиво прищуриваюсь.
— Кто кого избегал? — возмущается Лола. — На большой перемене тебя и след простыл. Мы искали, даже в столовку не успели. А после…
— Не у тебя одной проблемы, Тань, — обрывает её Даша. Поднимается, пряча телефон в карман. — Мне нужно бежать.
— Что-то случилось? — волнуюсь я.
— Мама поехала в больницу, — она пытается быть спокойной, но волнение выдают влажно блестящие глаза. — Желудок болел. Думала, обострение гастрита, а оказалось, это острый аппендицит. Только что написала, что её готовят к операции.
— Ужас какой, — Лола прижимает ладонь к груди. — Но сейчас час пик. Такси в это время по сумасшедшим ценам, а на перекладных долго… Может, на Танином велике?
— У меня идея получше, — тяну подруг к выходу. — Скорее!
Мы спускаемся, но по пути Даша всё равно пытается вызвать машину.
— Ожидание полчаса, — зло выпаливает она. — Минимум!
Я же замечаю яркую машину и машу:
— Марат! Сюда!
Он усмехается и неторопливо подъезжает к нам. А вокруг тут же собирается толпа, и в первых рядах, как по заказу, Королёва и её подружки.
— Марат, прокатишь нас?
— Ум меня свидание, — отмахивается Ахматгариев и кивает мне: — Садись, Тыква… Ах, да!
Выходит и открывает мне дверцу, и вокруг все затихают. Я же подталкиваю замешкавшуюся Дашу:
— Скорее!
Марат, придерживая дверь, растерянно смотрит, как моя подруга запрыгивает на сидение, затем Лола, а потом втискиваюсь я. Становится тесно, и Даша вскрикивает:
— Раздавите!
Приходится вылезать и садиться рядом с водительским сидением. Марат хмыкает и, захлопнув дверцу, обходит машину. Когда мы отъезжаем от университета, ворчит:
— Я не нанимался вашим водителем. Мы договорились, что я подвезу тебя одну…
— Форс-мажор! — перебиваю его и умоляюще складываю ладони. — У Дарьи маму неожиданно положили на операцию, и нам нужно в больницу. Пожалуйста, подвези! А я тебе…
Что ему предложить? Условия снять? Да, так и сделаю. Но не успеваю и слова сказать, как Марат, резко переключив скорость, приказывает:
— Пристегнитесь все. Даже на заднем сидении.
Пытаюсь сделать это на ходу, но не выходит. Мне жутко стыдно, но всё же выдавливаю:
— Кажется, ремень маловат…
Ахматгариев тормозит у обочины, и я ахаю, хватаясь за переднюю панель. Хочу возмутиться, но мужчина рывком тянется ко мне, и я давлюсь словами, когда его лицо вдруг оказывается так близко, что видно густые ресницы и зеленоватые крапинки в тёмных радужках.
Сердце пропускает удар, и девочки затихают на заднем сидении, но Марат лишь медленным плавным движением вытягивает ремень из гнезда и пристёгивает меня.
— Дёргать резко не нужно.
А потом снова заводит машину, и мы трогаемся с места, стремительно разгоняясь. Подруги вскрикивают, когда Ахматгариев резко обгоняет кого-то, я же едва вижу, что происходит вокруг, потому что перед внутренним взором до сих пор стоит лицо Марата, а сердце стучит, как бешенное.
Когда машина резко тормозит у больницы, Даша выскакивает и мчится к входу.
— Идите внутрь, я припаркую автомобиль, — покосившись на меня, бросает Марат.
Я дрожащими руками пытаюсь отстегнуться, но не выходит и ему снова приходится мне помочь. Выскакиваю из машины, как из котла с кипящей смолой.
— Ты почему такая красная? — хмурится Лола и с подозрением прищуривается. — У тебя снова тепловой удар?
— Ага, — выдыхаю с облегчением и спешу к большим стеклянным дверям.
Мы с трудом находим Дашу, которая смотрит глазами, полными слёз. Операция уже идёт, и нам остаётся лишь ждать. Садимся в зале и молча обнимаем дрожащую подругу. Приходит Марат, протягивает нам стаканчики с горячим кофе и конфеты.
Пока уговариваем Дарью перекусить, а Марат вдруг подрывается и бежит к седовласому мужчине в белом халате. Они жмут друг другу руки, улыбаются, а потом Ахматгариев показывает на нас. Врач внимательно слушает, кивает и уходит.
— Это друг моего отца, — сообщает Ахматгариев, приблизившись к нам. — Он пообещал, что сейчас узнает, как идёт операция.
Даша, не выдержав, начинает плакать, шепча:
— Спасибо… Спасибо…
Я тоже смотрю на мужчину с благодарностью. Марата не узнать! На лице выражение искреннего беспокойства, ни капли самодовольства или привычной напыщенности.
— Ты здесь, как рыба в воде, — замечает Лола, когда Ахматгариев ведёт нас в столовую. — Всё знаешь. Лечился в этой больнице?
— Не я, — в уголках его губ кроется горькая улыбка. — Моя мама.
И воздух тут же наполняется напряжением, а Лола пристыженно замолкает. Все знают, что Дамир вдовец, но даже я до сих пор не думала о том, что Марат потерял свою мать. Хочется извиниться и я легонько, чтобы никто не заметил, касаюсь руки мужчины.
— Мне жаль.
— Это было давно, — спокойно отвечает он и машет знакомому, который вернулся. А потом говорит нам: — Я сейчас.
И уходит, торопясь узнать новости. Пока они разговаривают, Даша кусает губы и сжимает край стола так, что белеют костяшки пальцев. И вот Марат жмёт руку доктору, а потом спешит к нам.
— Аппендицит с перитонитом… — начинает он, и подруга, побелев, всхлипывает. — Нет-нет! Всё хорошо! Операцию сделали очень вовремя. Через полчаса было бы хуже.
Дашка, не выдержав, начинает рыдать, и мы с Лолой тоже плачем. Обнимаемся, а Марат, смущённо кашлянув, оглядывается, явно не зная, куда себя деть.
— Да всё же хорошо, — ворчит недовольно. — Может, вам газировки принести? Воды? Мороженого? Тыква, хватит реветь! Ответь мне.
— Хватит её Тыквой обзывать, — выкрикивает Лола. — Это обидно, знаешь ли!
— Почему? — теряется Ахматгариев. — Тебе не нравится?
— Нет, — хмурится подруга.
— А я обожаю тыкву, — выдаёт он.
И у меня сердце пропускает сразу несколько ударов. Очень уж двусмысленно прозвучало! Марат же об овоще сказал, не обо мне. Так почему потеплело на душе?