Навязанная семья. Наследник (СИ)

15

Нас привозят за город.

В огромный, нереальный по своим масштабам дом.

Дом, в котором не пахнет жизнью.

Здесь пахнет чистотой, от которой по телу бегут мурашки. Дорогим паркетом, духами для интерьера, но не уютом.

Хочется сжаться в комок под давлением этих высоченных потолков и яркого света ламп.

Охранник буднично рассказывает, где найти мою спальню, и почти сразу удаляется, бесшумно прикрывая за собой стеклянные двустворчатые двери.

Покрепче прижав к себе сына, я поднимаюсь на второй этаж и нахожу ту спальню, о которой мне сказали. Как только оказываюсь внутри, укладываю Илюшу по центру огромной кровати, стараясь быть тихой, чтобы сынок не проснулся.

Но Илья, почувствовав новые запахи и место, начинает ворочаться, а потом и похныкивать.

Я тут же начинаю его укачивать, пока усталость не берет свое и его дыхание не становится размеренным и глубоким. Но даже после этого я сижу с ним, покачивая, пока мои руки не начинают неметь.

Наверное, лишь спустя час я перекладываю сына на кровать и, оставив на тумбочке радионяню, крадусь на кухню.

Мне нужен чай. Просто глоток чая.

Спустившись, еще минуты три блуждаю в поисках кухни, а когда нахожу, не могу отделаться от мысли, что оказалась в фильме. Все здесь какое-то нереальное. Не из моей обычной жизни.

Скрытые панели, встроенная техника, глянцевые поверхности. Осмотревшись, не без труда нахожу чайник и простую белую кружку. Еще больше времени занимают поиски самого чая.

Его тут, оказывается, целая коллекция. На любой вкус. Быстро завариваю и, как только наполняю кружку, усаживаюсь за стол, обхватывая белый фарфор ладонями.

Первый глоток делаю медленно, глядя при этом на свое отражение в темном панорамном окне.

Даже в этом нечетком облике можно разглядеть мое бледное лицо и синяки под глазами.

Но это не так страшно, как то, что сидит у меня внутри. Там пустота и тяжесть.

Тяжесть от принятого решения.

Я сдалась. Добровольно зашла в эту клетку и притащила за собой сына.

Я ужасная мать…

Сгорбившись, роняю слезу на черную мраморную поверхность, и слышу позади себя шаги.

Они становятся громче с каждой секундой.

Крепче сжимаю чашку и вздрагиваю, когда вижу тень, упавшую на столешницу.

То, что это Дима, ясно без слов.

Он молча обходит стол, снимает пиджак и вешает его на спинку стула, оставаясь в белоснежной рубашке с ослабленным галстуком. Но и его он стягивает следом.

Дима выглядит уставшим, но все так же пугающим.

На рефлексе отшатываюсь, когда его взгляд скользит по моей чашке, а потом останавливается на губах.

— Устроились? — спрашивает он, нарушая тишину.

Киваю, глядя на свои руки.

— Отлично. Как Илья перенес дорогу?

— Зачем ты приехал? — спрашиваю, все-таки поднимая глаза.

— Это мой дом. Я приезжаю сюда, когда хочу.

— Ты обещал, что мы не будем жить вместе.

— Мы и не будем, — пожимает плечами и запускает кофемашину.

Воздух тут же наполняется горьковатым ароматом дорогого кофе.

— Илья уже спит?

— Спит, — киваю. — Не буди его. Пожалуйста, — добавляю после паузы.

Дима поворачивается, облокачивается на стойку и смотрит на меня, как на дуру.

— Я и не собирался. Но познакомиться очень хочется, — произносит совсем другим тоном. Мне даже кажется, что на его лице мелькает улыбка.

— Он просыпается в половине восьмого, иногда в восемь, — шепчу.

Между нами несколько метров, но кажется, будто Дима дышит прямо мне в лицо.

— Хорошо, — кивает Астахов и забирает свой кофе. Делает глоток, а потом садится напротив, вытягивая ноги под столом.

Я чувствую, как он снова смотрит на меня цепким, оценивающим взглядом, и напрягаюсь еще сильнее.

Это ужасно, когда тебя воспринимают как мебель или куклу… Неважно, в общем-то.

— Завтра в десять к тебе приедет стилист.

— Зачем? — спрашиваю, хотя знаю ответ.

— Потому что это, — кивает на мои джинсы, — никуда не годится.

— Я не буду твоей дрессированной собачкой, ты…

— Ты будешь делать то, что я скажу. — Он отхлебывает кофе. — Других вариантов у тебя нет, Карина.

Стискиваю зубы и, чтобы от обиды не проронить при нем ни слезинки, крепче сжимаю в руках чашку.

— Я просто хочу защитить сына, и…

Дима ухмыляется. Нагло, до тошноты.

— Не драматизируй. Ты получила все, чего всегда хотела. Завязывай.

— Статус заложницы?

— Заложницы… — Он повторяет это слово с легким презрением, и мне становится холодно. — Все могло бы быть иначе, но ты сделала свой выбор два года назад. Это просто последствия.

Он говорит это монотонно, а меня все равно будто ошпаривает кипятком.

Я упираюсь ладонями в стол и поднимаюсь со стула.

— Я приходила к тебе тогда! Я хотела рассказать о беременности, я тебе звонила, я думала, что сойду с ума! А ты… ты просто вычеркнул меня из своей жизни! За что? Что я такого тебе сделала, чтобы теперь поступать со мной вот так? Я же… я… а ты даже не захотел со мной говорить! Послал Журавлева, как своего верного пса, сделать за тебя грязную работу!

Дима прищуривается, и его лицо искажается от злобы.

— Ну да, именно так все и было, — шепчет, похрустывая пальцами. — Охотно верю. Но ты вечно забываешь рассказать мне, как предлагала себя Виктору.

После этих слов мой мир раскалывается на три части. Теперь есть не только «до» и «после»…

— Что? Ты себя слышишь? Я… Он тебе наврал! Я ничего такого не делала!

— Хватит! — Дима резко ставит чашку, и темные брызги кофе орошают мраморную столешницу. — Правила просты: ты делаешь, что тебе говорят, и живешь счастливо. Рядом с сыном.

— А если нет? — спрашиваю с вызовом.

— А если нет — будут последствия. И я не думаю, что они тебе понравятся.

После этих слов Астахов поднимается и, намеренно задев мое плечо, выходит из кухни.

Я прислушиваюсь к его шагам, чувствуя себя как никогда отвратительно.

Значит, Журавлев тогда что-то обо мне наплел, а Дима поверил. Просто взял и поверил. Не мне…