Навязанная семья. Наследник (СИ)

22

Дима

За несколько дней до случившегося…

Тишина в кабинете давит на барабанные перепонки.

Сжимаю пальцами переносицу, и мой взгляд снова падает на лежащие передо мной бумаги. Цифры, схемы, маршруты переводов, сканы с камер видеонаблюдения.

То, что меня сливают, стало понятно давно. Кто-то очень точно бьет по самым уязвимым точкам, помогая мне проиграть выборы. Верить, что крыса среди своих, не хотелось. Да и сейчас не хочется. Но всё говорит именно об этом.

— Это месть, — констатирует Альберт. Я начал сотрудничать с ним неделю назад, когда у меня появились первые подозрения насчёт того, кто всё это мог делать.

Киваю, снова впиваясь взглядом в картинки. На них — Журавлев, выходящий из женского туалета на благотворительном вечере. На каждом кадре стоит время вплоть до секунд. Карина тогда вышла за ним следом, минуты через две, бледная, с затравленным взглядом.

На вечере я, конечно, не придал этому значения. Но почему-то решил, что это из-за меня…

Будет ложью, если я скажу, что никогда и ни в чём не подозревал Витю. Мы вместе выросли. Познакомились в детдоме, и дальше шли как-то вместе. Первый стартап, первый заработанный миллион…

Не то чтобы я не видел его природную жадность или злобу. Видел. Но в принципе мог его понять. Когда ты растешь без родителей, а, выпустившись на вольные хлеба, понимаешь, что ты нищий и никому не нужный пацан, — кукушка у любого может поехать.

Одного я не учёл… Не было у меня никогда друга. Был человек, который богател с моей помощью и поддерживал, лишь когда ему это было выгодно.

— На него вышли почти сразу, как ты решил идти в политику. Предложили много. Его это подкупило…

— Да, понял уже, — снова киваю и поднимаюсь с кресла. — Тогда будем придерживаться нашего плана. Завтра же скажу ему, что лечу в Казань, — иду к двери. — И ещё: нужно обезопасить Карину.

— Сделаем.

План созрел мгновенно. В Казань я, конечно, лететь не собирался. Но знать об этом никто не должен. То, что мою охрану нанимал Журавлев, ставило меня не в самую выигрышную позицию, поэтому мне и пришлось нанять Альберта.

Настоящее

В день моего «отъезда» в Казань мы следим за Журавлевым с самого утра, и я до последнего не хочу верить, что он едет в мой дом, когда меня там нет. До последнего.

— Он на территории, — сообщает Альберт.

Киваю, глядя в мониторы в машине. А там — нерадужная картинка того, как Карина звонит охране, а ей никто намеренно не отвечает. Эти люди должны были охранять мою семью, а на деле оказались журавлевскими марионетками.

— Пора, — Альберт касается моего плеча, и мы с его помощником вылезаем из машины.

Мы заходим в дом, не стараясь быть тихими. Этого и не нужно.

Я широким шагом двигаюсь вперёд и слышу, как бьётся моё сердце. Пульс зашкаливает. И чем меньше ступеней остаётся до цели, тем сильнее усугубляется моё состояние. Я готов ему зубами глотку перегрызть.

Журавлев стоит к нам спиной. Но его силуэт расплывается в моих глазах, потому что первая, на кого я смотрю, — это Карина. Маленькая, уязвимая, испуганная до чертиков. У неё такое неестественно белое лицо. И глаза. Глаза, полные страха и отчаяния.

Сглатываю, чувствуя прилив ярости.

Мы были готовы по всем фронтам. Мне так казалось. А теперь я понимаю, что Карина не просто так говорила мне о том, что у неё плохое предчувствие.

То, что Журавлев её запугивал, угрожал и шантажировал, теперь выползло на поверхность, и от этого стало вдвойне мерзко.

Сразу вспомнилось, как два года назад Журавлев позвонил мне и сказал, что она сама к нему пришла. Что вешалась на него, пока меня не было в стране. Тогда я вычеркнул её из своей жизни, не желая ни в чём разбираться. Просто потому, что верил Виктору. А как мне было ему не верить, если мы друг друга из такого дерьма вытаскивали?

Тогда он врал, глядя мне в глаза. У него уже был к ней интерес. А теперь всё повторяется.

Она не сказала мне прямо, но пыталась предупредить...

— Ты в порядке? — спрашиваю у Карины, чувствуя себя последним дерьмом.

Она кивает, и мой взгляд тут же смещается на Журавлева. Он стоит с ехидной улыбкой, но я чую его страх. И это даже успокаивает. Чуть-чуть.

— От тебя я этого не ожидал, — произношу сквозь зубы. — Выведите его отсюда, — прошу Альберта.

Они быстро и жёстко заламывают Журавлева, вообще не реагируя на его сопротивление, а потом так же быстро выводят из дома.

Я же остаюсь внутри. Остаюсь стоять от Карины на расстоянии пары метров и не могу пошевелиться. Меня накрывает стыд. Плотная, удушающая волна. Она тяжелее свинца и давит на плечи с такой силой, что вот-вот подкосятся ноги.

«Прости», сорвавшееся с моих губ, кажется таким жалким.

Тошнит от себя. Но других слов у меня нет. Только извинения.

Карина моргает, а я делаю ровно три шага и прижимаю её к себе. Крепко. Так крепко, что у самого душа переворачивается. Внутри всё ходуном ходит, но это ничто по сравнению с тем, как её хрупкое тело бьётся в моих руках дрожью.

Сглатываю, ощупывая её ладонями, пытаясь понять, не причинил ли он ей вред. Мои руки касаются её хаотично. Талия. Бедра. Колени в этот момент сами подкашиваются, потому что меня захлестывает лавиной стыда.

Я встаю перед ней на колени, вжимаясь лицом в её живот и часто дышу, опаляя её кожу под кофтой своим горячим дыханием.

Это не слабость. Это раскаяние. Раскаяние человека, который был уверен, что всё лучше всех знает и всё контролирует. Раскаяние того, кто так слепо и непростительно ошибался.

Это признание своей вины. Вины, которая теперь с двойным усилием грызёт меня изнутри за каждый потерянный день рядом с любимой женщиной и сыном.

— Прости, — произношу одними губами и слышу хныканье сына.

Карина не отмирает даже в этот момент. Она застыла и не шевелится.

— Я посмотрю, — произношу хрипло и, поднявшись на ноги, захожу в комнату.

Илья сидит у подушек и рыдает, потирая глаза.

— И чего мы тут сырость развели? — спрашиваю всё тем же хриплым голосом.

— Он, видимо, меня потерял, — шепчет Карина.

Я киваю, и она тут же бросается к сыну, крепко его обнимая. Илюха ещё пару раз шмыгает носом, но почти сразу успокаивается.

— Я приеду вечером, — говорю и сам себя едва слышу. — Если ты не против…

Карина поднимает взгляд, чтобы посмотреть мне в глаза, и, пустив по щеке слезу, выносит свой вердикт:

— Не против.

— Спасибо…

***

— Зачем? — спрашиваю, сидя напротив Вити. — У тебя же было всё. Деньги. Влияние. Уважение.

— Уважение? — он хрипло хохочет. — Прислуживать тебе — это уважение? — его глаза сужаются, и в них вспыхивает ярость. — Всё это, — Виктор оглядывает кабинет, — должно было быть моим. Я сделал для этого бизнеса гораздо больше. Это я устранял конкурентов, пока ты строил свои белые схемы. Я делал всю грязную работу! И она! Она тоже должна была быть моей! Я бы никогда не втоптал её в грязь, как это сделал ты! Не поверил бы никому, когда на мою женщину гонят! Ты её сам унизил. Сам!

Журавлев закатывается истеричным смехом, но меня это не трогает.

Мы всегда были на равных. Просто ему всегда приносило какое-то изощрённое удовольствие строить из себя жертву.

— Ты же у нас честный, справедливый, а бабу свою кинул и сына кинул.

Витю несёт, а слова о сыне становятся для меня красной тряпкой.

Удар приходится ему в челюсть. Я бью, слыша глухой костный хруст, и понимаю, что слишком долго закрывал глаза на все его пороки.

— У тебя есть сутки, чтобы убраться, — произношу сухо и направляюсь к двери. — Денег на моей предвыборной гонке ты уже заработал. Но если я тебя хоть когда-нибудь увижу рядом с моей семьёй, поверь, я поступлю всем своим принципам и сам тебя пристрелю.

Выпустив из лёгких воздух, ещё пару секунд смотрю на бывшего друга и еду домой.

На часах уже половина первого ночи. Карина, наверное, уже давно видит десятый сон. Но мне важно просто быть с ней в одном пространстве. Понимать, что она рядом. За стенкой.

Правда, оказавшись во дворе, я вижу горящий на кухне свет и сразу же иду туда.

Карина сидит за столом в том же сером помятом костюме и пьёт чай. Точнее, просто сжимает кружку в ладонях.

— Почему не спишь? — спрашиваю и сажусь напротив.

— Не могу уснуть.

Она пожимает плечами, а потом смотрит мне в глаза.

— Значит, ты всё знал и решил меня использовать?

— Что? Нет! — качаю головой. — Я до последнего не верил, что он сюда приедет. Я хотел поймать его с поличным на встрече с людьми моего прямого конкурента. Не здесь…

— Что с ним будет?

— Свалит из города. Далеко и надолго.

Карина шумно выдыхает и, отодвинув от себя кружку, поднимается на ноги.

Во мне в этот момент всё рушится окончательно.

Стены, броня — всё крошится в пыль.

Я чувствую только страх. Страх, что снова её потеряю. Что снова предам своего сына.

— Прости меня за то, что не поверил тебе. За то, что поступил с вами так…

Карина замирает. Мы смотрим друг другу в глаза, и я вижу, как по её щеке катится слеза.

— Я полюбил тебя с первого взгляда тогда. А потом два года ненавидел. Дурак. Идиот, который поверил в то, чего просто не могло быть. Прости…

Карина всхлипывает. Её губы начинают подрагивать, и она делает шаг. Шаг ко мне.

— Я сделаю для вас всё. Абсолютно всё, — шепчу, зарываясь пальцами в её волосы, а потом целую. Целую, будто делаю это впервые.

Карина отвечает. Её руки нерешительно обвивают мою шею, щёки предательски краснеют, и у меня окончательно сносит крышу. Я подхватываю её на руки и несу в свою спальню, целуя на ходу. Целую и шепчу ей о своей любви. О вине и о том, как сильно боюсь её потерять. Целую, общая сделать ее самой счастливой.