Неприкаянные

Роб

– Какая у меня температура сейчас? Эх, ты прям как заботливая мамочка! Уложи тогда в теплую постельку, доктора вызови…

Слабо?!

Что-что? Может, еще и куриного бульона принести для поправки? Продолжаешь насмехаться… Ну ясно-ясно. Нет у меня сейчас сил обижаться, если честно. Нет от слова совсем, проклятье!

Мама…

Бернард, у тебя есть мама? Она жива или вы там вместе? Хочешь знать, как звали маму Грэйвза? Ее имя красивое – Шэрин… Нет, Берни, не Шэрил, а именно Шэрин. Ее родители перебрались в Штаты из Ирана. Это в нее Грэйвз такой темноволосый, с большими, как у теленка, карими глазами…

Нет, Берни.

Со мной всё в порядке. В по-ряд-ке! Я просто споткнулся, точнее – оступился… Нет, не упал, мать твою! Не доставай меня, хватит уже! Извини-извини, не хотел повышать голос… Так вот, мама Лузера умерла давно…

Гром!

Ты это слышишь, дружище? Разве в ноябре такое бывает? Разве поздней осенью льют такие ливни?

Шэрин…

Ее убили. Убили очень жестоко, Берни. А ее сын, в силу возраста, не присутствовал на опознании. Но по городу расползся слух о том, что его маму изувечили, изуродовали до неузнаваемости. Она, в отличие от мужа, любила лес и природу и по воле рока жестоко за это поплатилась. Ее тело нашли именно в лесу, неподалеку от плотины Левингтон. А еще в поганом городе шептались, что ее лишил жизни муж. Да-да, гробовщик Дональд Грэйвз. Потом эти ублюдки еще и Лузера приплели, мол, они вместе это сделали… Потому что они оба – скрытые психопаты. Дональд Грэйвз, привыкший к смертям, могилам, трупам, погребальным обрядам, и его сынок с херовым примером перед глазами в виде ремесла бати и со сбоем в генетике.

Сплетни и домыслы.

Одна чернота и гнусность, Берни, вот так! И я тебе рассказываю эту историю не для того, чтобы вызвать сочувствие к Лузеру. Я говорю об этом, потому что не ровен час, я тоже сгину в лесу. Аналогия такая… Насмешка судьбы гребаной, прикинь?

Шэрин Сафари.

Девичья фамилия его мамы. Вообще-то, Бернард, я сейчас открою тебе тайну, которую хранил Грэйвз. И это вовсе не исповедь перед каким-нибудь пастором. Не откровение перед смертью, а просто история его жизни. История, которая вообще никого не волновала, когда его мир…

Разрушился!

Я даже сделаю исключение и полное имя его произнесу по такому случаю…

Роберт Грэйвз.

Он искренне любил маму! Она была для него восходом солнца, что неизменно приходит по утрам. Она олицетворяла свет и мягкое телесное тепло. Она играла с Робом, заботилась о нем без всяких оговорок на то, что сын будет обязан принести ей гребаный стакан воды в старости. А вечерами мама рассказывала ему сказки, пропитанные восточной мудростью. Она нежно целовала его просто потому, что любила безмерно, наплевав на то, что мальчик, по идее, не должен получать чрезмерной ласки и заботы. Она была для него воплощением всего самого уютного, чистого, великодушного. Того, что можно приравнять к слову «Вечность».

Да, именно так, Бернард.

Я не в курсе, кто твоя родительница. Но могу предположить: раз ты жил так убого, значит, она либо наплевала на тебя, либо же, напротив, слишком наседала с эгоизмом, который упаковывала в обертку чрезмерной опеки.

Видишь разницу?!

А вот по поводу разницы – это отдельная тема… Отец Роберта Грэйвза как раз-таки синоним заката и всего такого, знаешь, правильного, но заскорузлого. Дональд Грэйвз – это заход солнца. Причем тусклый и долгий, какие сопутствуют межсезонью или зиме…

Не перебивай с ерундой!

Нет, не стою я сейчас на коленях. Не стою я! Да встаю-встаю, приятель. Что у тебя за привычка такая, всё время дергать? Бросай ты это дело, реально раздражает!

Смерть…

Боже, а знаешь, как же не хочется умирать?! Честное слово! А-а-а, опять цинично посмеиваешься? Ну и правильно. Уж кто-кто, а я это заслужил… Берни, ты все-таки можешь ведь позвать Шэрин Грэйвз? Мне надо кое-что ей сказать… Ночь на дворе? Она отдыхает? Понимаю.

Ну а Франк?

Она-то ведь точно не спит.

Не понял тебя? Как это, она прячется?

Вот хитрая стерва…