Несовместимые. Книга 1

Глава 28

Элла

4 года назад.

Я забегаю домой счастливая после школы, размахивая своим рюкзаком. Только вчера ночью я переживала за сдачу своего доклада по философии своей мегере-преподавателю, а сегодня я сдала его так, как позволяли мне того мои возможности. Философии она отдала значительную часть своей жизни, поэтому можно оправдать ее излишние требования к нам: сделать все безупречно. Но я буду делать то, что в моих силах и не заставлять себя выходить за пределы возможного.

Я кинула рюкзак в прихожей и побежала в родительскую спальню, думая застать там маму и поделиться радостной вестью. Сдача заданий, экзаменов для ученика в период обучения значит, намного больше, чем бытовые темы. На каждом этапе жизни человек заостряет свое внимание на том, что кажется более ценным для него. Школьнику — получить хорошую оценку и похвалу от родителей, старикам — порадовать внуков, засадить сад цветами и наслаждаться покоем. Каждый этап жизни будто обладает своим характером.

Я с широкой улыбкой распахнула дверь спальни и осмотрела помещение, чтобы найти маму, но комната была пуста. Лишь легкий весенний ветер проникал через открытое окно и теребил тюль.

Наверно она в саду.

Я спустилась обратно вниз и побежала по направлению к выходу, чтобы вновь оказаться на улице. Но в дверях я врезалась в папу, который в это время заходил в дом. Я вскрикнула и словно ошпаренная отпрянула от него, когда щекой и руками коснулась чего-то влажного на его рабочем костюме. Осмотрев свои ладони и белую блузу, я поняла, что вся окрасилась в красный.

— Черт! — процедил Деймон и подбежал ко мне, хватая за руки, которые я продолжала рассматривать с легким испугом.

— Папа, что это? Это кровь? — дрожащим голосом спросила я и резко подняла глаза.

То, что я увидела, подвергло меня в шок. Папа стоял у дверей, облокотившись о косяк плечом, и смотрел на меня пустым взглядом. Его лицо не выражает ничего, кроме изнурения. Он выглядел таким разбитым, что все мое сердце сжалось. В пустоте голубых поникших глаз я не увидела привычного блеска, который говорил о его счастье и любви к жизни. Это меня сильно насторожило.

— Что случилось? — тихим голосом спросила я, но мой вопрос будто вылетел через стену, сохраняя тишину.

Я посмотрела на Деймона. Тот вздохнул и опустил свои глаза в пол.

— Где мама? — снова дрожь в голосе. Я напряженно рассматриваю своих домочадцев и заостряю внимание на папе.

Он прикрыл глаза и по его щекам покатились слезы. Они затерялись в уголках его губ, но новый поток слез протолкнул их, и они скатились дальше, разбиваясь на полу. Ощущая встревоженным сердцем неладное, я сама тут же почувствовала, как теплые невольные слезы оставляют мокрые дорожки на моих щеках, и их становится все больше и больше. Несвойственная моему сердцу тревога наполняла меня до краев. Несвойственная, потому что я впервые ощущаю нечто подобное, держащее мое сердце в сплошном беспокойстве. Я наперед жду страшное известие лишь от одного измученного вида папы, лишенного всякой радости.

— Ее больше нет, Элла, — хриплым голосом безжизненно проговорил папа, и я ощутила, как пол под моими ногами рушится.

Я качнулась, и Деймон тут же крепче сжал мои запястья. Я снова посмотрела на свои окровавленные ладони. На мне кровь мамы? Меня резко охватывает леденящий ужас, когда я осознаю это. Сердце словно обезумело и стучало в груди, причиняя боль, будто жаждало выпрыгнуть из моей груди, чтобы не чувствовать этой мучительной пытки. В голове смешались все воспоминания с мамой. Они словно скоростная кинопленка на перемотке резво заполняли мою голову, отчего она закружилась. Все вдруг стало таким незначительным: солнце на небе — мне хотелось скрыться от него, оживленные голоса на улице — мне хотелось закрыть уши и слышать лишь свое дикое сердцебиение, оно все еще пытается сбежать из этого плена мук. Мне хочется видеть лишь маму и слышать ее голос. Даже те самые воспоминания в голове, все еще прокручивающиеся в моей голове, не приносят мне удовольствия. Наоборот, из-за них задаюсь вопросом: «Как же я теперь без нее и всего этого?» Только сегодня утром она проводила меня в школу и поцеловала в лоб, будто благословила на предстоящие этапы жизни, которые пройдут без ее присутствия.

Мир рухнул. Такой короткой фразой можно пояснить мое состояние после этих страшных новостей.

Деймон держал меня, поэтому я могла стоять на ногах, смотреть в одну точку и беззвучно лить слезы. Хотя вместо этого мне хотелось упасть на колени и кричать. Кричать так, чтобы вся боль от невосполнимой утраты мгновенно вышла из меня через этот истошный звук, исходящий прямо из моей души. Но вместо боли уйдут силы. Мама — светлый, добрый и самый необходимый человек в моей жизни, чтобы перестать ощущать боль от скорби за нее.

Я не хочу, чтобы к этой скорби добавилось еще нечто такое же. Не уверена, что смогу вынести, потому что уже сейчас мне хочется закрыть глаза и не просыпаться до тех пор, пока мозг чудесным образом не решит самостоятельно ввести меня в амнезию. Если я не буду помнить об этом дне, то и душа впоследствии забудет о боли. Разум и внутренний чувствительный мир так равносильны порой.

Наши дни.

Я резко вдохнула в себя воздух, внезапно почувствовав, что я задыхаюсь, будто несколько долгих минут была под холодной водой и не могла найти выход. Теперь я наконец вынырнула и жадно хватаю воздух ртом, но чувствую, как парализовало все тело.

— Тише. — Мои щеки накрывают большие и теплые ладони, слегка поглаживая.

Я резко поднимаю глаза на обладателя этих рук и вижу обеспокоенное лицо Эдварда. Я почему-то начала трястись. Все еще не могу понять, что происходит вокруг меня, где я вообще нахожусь. Мне показалось, что в комнате, в котором я нахожусь, жутко прохладно, и этот холод пронизывал меня до костей. Эдвард со стула пересел на край кровати и одной рукой обвил мои плечи, прижимая мое тело к своему. Его тепло — словно спасение, тут же окутало меня и я, опьяненная этой вороватой податью, непроизвольно прижалась к нему ближе, чтобы нагло получить больше этого удовольствия. Только сейчас поняла, что мои волосы мокрые и нижнее белье на моем теле тоже. Видимо от этого мне стало так до трясучки холодно в прохладной спальне, в которой постоянно ночую, хотя была укрыта одеялом и пледом. Но их способность дарить слабое тепло ничто, по сравнению с богатым теплом Эдварда, который щедро наделяет меня этим необходимым явлением.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он, поглаживая меня другой рукой по щеке бережными движениями пальцев. — Что случилось?

— Я не понимаю, — только и смогла проговорить я хриплым голосом, стуча зубами.

— Когда я вышел из спальни, то обнаружил воду на полу коридора. Она выходила из ванной комнаты через нижнюю щель двери. Я постучался, но ты не отзывалась, а когда выбил дверь, увидел тебя лежащую на полу без сознания. Ванна была закрыта, она наполнилась, и вода вылилась через края, — объяснил он ровным тоном.

Я сглотнула, перебирая мозаику в голове, чтобы создать целостную картину. Вдруг в момент моих размышлений мобильник Эдварда зазвонил в его кармане. Но он не ответил на звонок, выключая звук, откидывая телефон на прикроватную тумбочку.

И именно в это мгновение я вспомнила. Звонок. Тетя Адора. Известия о смерти бабушки. Я напряглась всем телом, когда мое сердце защемило. Я зажмурилась, сжав челюсть и молча терпела эту невыносимую моральную боль, переросшую в физическую. Психосоматическое состояние вышло из строя одним ударом потока прискорбных слов.

— Элла? — услышала я низкий голос Эдварда, пытающийся привести меня в чувство.

Я услышала, как он переместился на постели, меняя положение. Эдвард обхватил мою голову руками и слегка потряс мое тело.

— Элла, ты слышишь меня?

Я открыла глаза, впоследствии чего не смогла сдержать своих слез. Эдвард нависал надо мной, упираясь коленями в матрас. Он внимательно рассматривал каждую черту моего лица и, будто заметив мои слезы, ему это зрелище принесло дискомфорт. Эдвард нахмурился и замер, молча выжидая от меня хоть каких-то действий. Он будто терпеть не может видеть человека в таком состоянии, в котором пребываю сейчас я, но заставляет себя держаться. И я сама не хотела, чтобы Эдвард видел меня такой снова — уязвимой, слабой и просто с открытой душой, в которой разрастался ураган.

— Бабушка…она умерла, — сдавленно высказалась я, поскольку ком в горле из сдержанных эмоций мешал не только говорить, но и дышать.

Лицо Эдварда поменялось. Он внезапно растерялся после моих слов и не знал, что нужно делать в таких ситуациях. Пусть просто обнимет. Я знаю, в его руках мне станет хоть немного легче.

Эдвард будто услышал мои мысли и снова сел рядом, обнимая за плечи и прижимая к себе. Я уткнулась носом в его грудь, вдыхая успокаивающий запах единственного мужчины, руки которого я беспрекословно принимаю на себе без сковывающего чувства презрения. Моя душа дрожала от того, какие невероятные усилия я прилагаю, чтобы сдержать рыдания. От этого я сжала в руке тонкую ткань кофты Эдварда.

— Поплачь, — прохрипел он и вздохнул.

Я дала волю эмоциям и слезам. После его спокойного тона, позволяющего мне расплакаться, я перестала сдерживать себя и совсем не думала о том, как сейчас выгляжу. Я слишком сильно люблю бабушку и не могу хладнокровно отнестись к ее смерти. Я снова начала переживать то, что переживала после новостей о смерти мамы. Будто утрамбованные временем глубоко внутри чувства вышли из-под контроля и хлынули наружу. Боль просочилась, как кровь сочиться из раны — сначала маленькие капельки, а после ручейком и наконец сильным потоком. И я не хотела сдерживать эту боль. Я жаждала избавить душу от этих дурных пыток, потому что это невыносимо.

Я рыдала на груди Эдварда, который продолжал прижимать меня к себе за плечи и голову, и наперед знала, что скоро смогу уснуть после такого выброса энергии. Это пройденный этап, но старую знакомую боль потери будто чувствую по-новому заново. Мое сердце сотрясалось и словно заполнялось трещинами, через которые просачивались ужасные чувства, терзающее весь мой внутренний мир, который я так старательно приводила в порядок на протяжении нескольких лет. Струны моей души завыли тоскливой мелодией.

Несмотря на то, насколько я была переполнена болью от очередной невосполнимой утраты родного человека, я нашла в себе силы думать и о том, как сейчас неспокойно Эдварду, позволяющему мне оплакивать свое горе на его груди. Я чувствую его напряжение, его смятение. Эдвард будто остолбенел. Он находится в неведении как быть, чтобы успокоить меня. Но мне достаточно и этого — ощущать его руки, обнимающие меня, и тепло вперемешку с его запахом, медленно усыпляющие мое сознание.

Сознание, некоторое время, находящееся в плену темноты, неторопливо возвращалось в мучащую меня реальность из-за нежных рук, которые заботливо поглаживали меня по голове. Я медленно открыла глаза. По мере того, как ясность появлялась в моих опухших от долгих слез глазах, я могла разглядеть сначала размазанную фигуру, и только после нескольких секунд увидела четкие черты лица Марты. Она с сожалением смотрела на меня, сдерживая свои порывы расплакаться.

— Милая, выпей горячего молока, — сдавленно предложила она.

Из-за упадка сил я кое-как приподнялась на локтях и осмотрелась. Нагнетающее чувство снова вернулось, одаривая душу тяжестью, которую можно назвать ипохондрия. Находясь в прострации, реальность казалась мне отчужденным местом, которой я не понимала и не могла сориентироваться в ней.

За окном уже светло, и этот свет заставлял меня жмуриться, поскольку приносил боль моим глазам. Они бы так не болели, не выплакав я все свои слезы. Не могу сейчас взять в толк, откуда столько соленой воды во мне. Кажется, таких запасов у меня больше нет.

Я посмотрела на постель. Теперь я лежу одна. Вероятно, я уснула на груди Эдварда, потому что даже не помню, как осталась одна. По всей видимости, он выжимал мои слезы со своей кофты.

Теперь я оглядела себя и поняла, что на мне сухая одежда вместо сырого нижнего белья. Я перевела недоуменные глаза на Марту, ведь не помнила, чтобы я переодевалась.

— Это Эльвира переодела тебя, когда мы с ней приехали ранним утром. Эдвард позвонил и сообщил нам о твоей утрате, дитя мое. — Ее голос почти дрожал.

Я даже не почувствовала, как Эльвира меняла на мне одежду. Вероятно, так изжила из себя всю энергию надрывными рыданиями, что не ощущала и не слышала ничего. Я специально это делаю, когда боль изводит меня мучениями, чтобы потом какое-то время не чувствовать ничего.

Я приняла сидячее положение и потерла ладонями свое лицо. Волосы все еще влажные, потому что я их не сушила, отчего они собрались в тяжелые пряди, словно на моей голове сосульки. Марта подала мне прозрачный стакан, и я не раздумывая приняла его. В горле и во рту слишком сухо и мне все равно, что пить — воду или теплое молоко.

Выпив половину, я вернула стакан Марте и вытерла губы тыльной стороной ладони. Вздохнув, я уставилась в стену и смотрела в одну точку. В голове куча неразборчивых мыслей, и я просто не знала, за что ухватиться — за воспоминания или возможные идеи, как мне выйти из этого депрессивного состояния. Уныние с каждой секундой затягивало меня в свои путы, а я даже не знала, как этому сопротивляться. Внутри меня волнующееся море и его волны, гонимые ветром.

Дверь скрипнула, но я не обратила внимания на нее. Продолжала смотреть в одну точку и искать решение, как вызвать пустоту. Матрас зашевелился, когда рядом кто-то сел.

— Как ты, Элла? — Я узнала голос Эльвиры.

Я пожала плечами, прикусив нижнюю губу.

— Из хаоса ничего не понять, — ужасно хриплым голосом ответила я, что сама испугалась.

— Хочешь поговорить?

— Несправедливо. Она скрывала свой недуг и переживала это одна. Она умерла в одиночестве. Наверно, она думала о своей дочери в момент, когда душа покидала ее тело.

Я говорила какие-то несвязные речи и, кажется, сразу забывала о сказанном, но поняла, что во мне горит еще и обида на неблагоразумное решение бабушки скрыть от меня свою болезнь. Возможно, мы бы могли вылечить ее. Такое ощущение, будто бабушка наоборот нашла в этом недуге спасение, ведь смогла воссоединиться со своей дочерью, чтобы вымолить у нее прощение. Она часто говорила об этом, о своем желании извинится перед мамой. Я не понимала ее рвения. Почему нужно винить себя в смерти близкого человека, когда это судьба так распорядилась. Ее нужно винить. Бабушка изводила себя этим, будто она приложила руку к ее смерти.

Несчастные капли слез, будто они последние, выбрались из моих глаза и покатились по щекам. Кожа на них защипала от соприкосновения с соленой водой, и я поспешно вытерла их ладонями.

— Хочешь чего-нибудь? — осторожно спросила Марта.

Я кивнула.

— Горячий шоколад. — Мне его часто делала бабушка.

— Хорошо. Ты спустишься или мне принести сюда?

— Спущусь.

Я откинула одеяло и опустила ноги. Пятками почувствовала щекочущий ворс ковра, значит мои ноги не парализовало от потрясения. Я осторожно привставала и чуть покачнулась, на что Эльвира быстро среагировала и схватила меня за руку, удерживая. Она помогла мне спуститься по лестнице. По мере приближения к кухне я отчетливее слышала мужской знакомый голос. Это был Эдвард, и он все еще находился здесь, в этом доме. Это не мираж, потому что Марта коснулась его плеча, намекая, чтобы он развернулся от окна ко мне лицом. Эдвард так и сделал. Он передал собеседнику, что перезвонит, и сбросил звонок, засовывая мобильник в карман брюк.

— Я думала Вы уехали уже, — проговорила я свои умозаключения и села за стол.

— Захотел дождаться твоего пробуждения.

— Я нормально себя чувствую, — тут же начала я оправдываться, поскольку поняла, что все присутствующие в этом доме сейчас пекутся о моем состоянии, забросив все свои дела. Я не должна делать из себя жертву, какими бы ужасными не были обстоятельства в моей жизни.

— Спасибо, что находились со мной в самый ужасный момент. Вы можете поехать по своим делам, — выговорила я, опустив глаза.

— Почему ты меня гонишь? — тихо спросил он.

Я подняла на него глаза. Эдвард сжал челюсть, наверняка увидев там безжизненность моей души.

— Вы позаботились обо мне, теперь я позабочусь о вашем времени.

Как только Эдвард заговорил со мной, Эльвира подошла к Марте, с которой стояла рядом с плитой, пока та делала мне горячий шоколад.

— Ты думаешь, что я трачу на тебя время?

— Мне непривычно видеть Вас таким, — выпалила я.

— Каким? — не унимался Эдвард.

— Заботливым. Вы не были таким с момента нашей встречи и еще долгое время, а теперь резко решили это сделать. Если Вы решили меня пожалеть сейчас, то не нужно, — на одном дыхании произнесла я и замолкла. Уставилась в стол, прикусив нижнюю губу, и просто начала водить пальцем по поверхности, рисуя незамысловатые невидимые узоры.

Я хочу, чтобы он ушел и не приносил мне боли своим присутствием, потому что моя душа будто тянется к огню, зная, что обожжётся.

— Я не жалею тебя, — низким голосом начал он. — Если я начал заботится о твоём благополучии открыто, то это просто потому, что привык к тебе. Раньше мы вовсе были чужими. Никогда не думал, что моя забота начнет отталкивать тебя.

Я резко подняла на него глаза. Как бы мне сейчас хотелось сказать ему о многом. А именно о своих чувствах — что я действительно чувствую, когда он заботится обо мне, как о своей сестре. Тоску и только. Лучше бы он не был таким со мной. Хочу вернуть того холодного и отстраненного Эдварда Дэвиса, который забирал меня из клиники. Да, меня отталкивает его забота, она мне не нужна, потому что только усиливает мои чувства. Моя любовь к нему, которую он сам же непроизвольно пробуждает, точно напугает его, если он узнает о ней. Зачем эта забота сдалась мне, когда он дарит мне ее не потому, что я нужна ему как чертов воздух, а потому, что просто в нем чувство ответственности за меня, за мой нетронутый, чистый внутренний мир. Если бы я наперед знала, чем все кончится, то никогда бы не желала того, чтобы наши отношения стали теплее.

— Что ты хочешь мне сказать?

Он заметил, как я сдерживала себя. Выплеснуть на него свои чувства, значит разрушить все свое состояние. Пока я могу задержать эту эмоциональную волну, чувствую равновесие внутри себя, некую наполненность. Но если дам волю, то стану пустой и опущу руки. Это звучит до одури странно, но пока я забита скрытными чувствами к Эдварду, то буду продолжать быть сильной в этом черством мире и стремиться к целям. Сейчас я обязана твердо стоять на ногах. Мои признания ему не нужны, для Эдварда они бремя. Не хватало еще мне его такой стороны заботы, когда он будет объяснять, что мои чувства ошибка и скоро они исчезнут, а я буду в это время рыдать на его груди. Отвратительная картина.

— Ничего, — с твердостью в голосе ответила я, снова закрываясь от него.

Мы некоторое время смотрели друг другу в глаза, пока не зазвонил мобильник. На этот раз это мой. Эдвард вытащил его из своего кармана и передал мне. Экран был разбит, но техника реагировала. На дисплее высветилось имя лечащего врача моих родных. Нет, только бы не плохие новости. Сегодня я больше не вынесу расстройств.

— Слушаю, — ответила я с тяжелым сердцем.

— Элла, это Алой Вилсон. Приезжайте в клинику. Ваш брат пришел в себя.

Я открыла рот, хотела что-то сказать, но словно потеряла дар речи. Замурованное в лед сердце после осознания, что бабушки больше нет, в мгновение ока растаяло, и я почувствовала, как что-то теплое разливается по организму, возвращая меня резко к жизни.

— Вы даже не представляйте, какую радость мне принесли Ваши слова, доктор, — выдохнула я.

— Я жду Вас, — веселым голосом добавил доктор и сбросил вызов.

Я дрожащей рукой положила мобильник на стол и закрыла лицо руками, шумно выдыхая. Мой внутренний сад, который я ночью обильно поливала солеными слезами, кажется, из-за этого уже начал увядать. Но вот я услышала противоположное своему горю и солнце снова взошло, возвращая к жизни мои цветы.

— Элла? Что-то хорошее передали? — спросила Эльвира.

Я убрала руки и широко улыбнулась.

— Да. Деймон пришел в себя, — с воодушевлением сказала я.

Эльвира искренне обрадовалось за меня и обняла.

— Святая Мария, спасибо, что дала этой девушке вдохнуть жизнь, — затрепетала Марта, держа в руках бокал с моим горячим напитком.

— Собирайся, я отвезу тебя, — послышался ровный голос Эдварда.

Будто я не злилась на него несколько минут назад. Я радостно ему кивнула и пошла собираться.

Жизнь преподносит сюрпризы. На дороге своей жизни можно наткнуться на боль, терзающую в мучительной агонии душу, но сделай еще несколько шагов, как все в одночасье меняется на противоположное. Не успеваешь ухватиться за момент и не можешь взять в толк, как так быстро жизнь меняет свой характер.

Моя жизнь отныне — эмоциональные горки. Я их никогда не любила и даже в парках аттракционов не выбирала для развлечения. Всегда садилась на механического лебедя, который плавно плыл по своему озеру. Всегда знала, что опасности не откуда ждать.

Но я даже подумать не могла, что горки только лишь пугают своим устрашающим видом. Если на них сесть и покатиться, можно получить массу эмоций, которые то заставляют кричать от страха, то смеяться от радости.

На механическом лебеде я лишь улыбалась, а в конце мне уже поднадоедал этот спокойный темп, и я ждала, когда же они остановятся.

Чувствовать вкус жизни — это должно быть в приоритете каждого человека. Ведь она так коротка.