Невольница Восточного Ветра

2

Ни одна ночь в моей жизни ещё не казалась мне столь долгой. Никогда я так рьяно и отчаянно в своих мыслях не молила богов о смерти.

Мой красивый и улыбчивый муж оказался чудовищем. Ласки его, если это так можно назвать, были грубы и болезненны, а жалости в нём не было и капли. Только жестокость и неуёмный аппетит. Мамушка ошиблась, когда говорила, что придется немного потерпеть. Нет, Ровах был не такой, он никуда не торопился, и это было самым страшным. Он только распалялся всё больше и больше, подпитываемый моими криками и всхлипами. А как ему нравилось таскать меня за длинные мои косы, наматывать их на руку и дергать, заставляя меня подчиниться ему.

Когда он наконец ушел, я не поверила своему счастью. Я смотрела на закрытую дверь, с ужасом ожидая, что он вернется. И когда она отворилась, я отшатнулась, отползла по полу, на котором сидела, ближе к кровати.

Это была Катара.

– Девочка моя! – закричала она, и слезы градом посыпались из её глаз. – Моя Птичка, что сделал он с тобой?

Она плакала над каждым моим синяком, над каждой кровавой ссадиной, что покрывали моё тело. Со всхлипами она вытирала кровь, что спеклась в уголке рта, подсохла на ранах. А после ненадолго оставила меня, чтобы принести целебную мазь для моего истерзанного лона.

Катара застала меня у зеркала, когда вернулась. Гордо выпрямив спину я смотрела на себя взглядом полным ненависти. В руках моих были ножницы, которые я уже завела, чтобы отстричь под самый корень свою густую черную косу.

– Что же ты делаешь, Птичка! – Катара кинулась ко мне, выхватила из моих рук ножницы. – Ежели он так с тобой без всякого повода, то что сделается, ежели ты себя изуродуешь?

– Может тогда он ходить ко мне перестанет? – мертвым голосом ответила я.

Когда я посмотрела на Катару, в глазах её я видела такой испуг, столько боли и жалости, что мне стало тошно. Я отвернулась, прошла к постели. Тело все ныло, ломило, между ног пульсировала невыносимая боль. Я свернулась калачиком, замоталась колючим шерстяным пледом.

Мамушка всю ночь сидела рядом. Гладила мои волосы, пела мне колыбельные. Я же пустым взглядом смотрела в темную стену и мечтала о теплом юге и родной постели. Как же беззаботна была моя жизнь, а я этого даже не знала. Мне казалось, что нелюбовь моей матери – это уже самое ужасное, что может быть. Нет… как же я заблуждалась.

С того дня я перестала смеяться. Погас тот задорный свет, что сиял всегда в моих глазах. Я больше не хотела вышивать цветы как раньше, не выносила музыку и громкие звуки. Я часами бродила по северной крепости в одиночестве, обдуваемая ледяными ветрами. Внутри меня зияла огромная дыра, которая сжала моё сердце ледяной рукой.

На моё счастье, Ровах Сайдех нечасто навещал меня. Никогда бы не подумала, что буду рада изменам собственного супруга. Быть может длись это гадкое действо лишь пару минут, я стерпела бы как-то. Но когда закрывалась за Ровахом дверь, оставляя нас наедине, я понимала, что уйти он может только на рассвете. В коридорах или залах я часто встречала совсем юных и не очень девушек с синяками и ссадинами, а главное – с болью в глазах. Я сочувствовала им, мне было жаль их, но в то же время я понимала, что пока мой муж приходит к ним, я могу спать спокойно.

Хотя кому я вру… Спать я почти перестала. Я часами смотрела на дверь, в ужасе ожидая, что она вот-вот откроется и явит мне самый жуткий кошмар. Иногда это происходило, и ночь превращалась в мучительное столетие. Но даже когда Ровах Сайдех не являлся, я не могла иногда сомкнуть глаз до самого рассвета.

И вот спустя полгода бессонных ночей и пустых дней, я захотела куда-то выйти. Причина была проста – на праздник, посвященный богине ветров, должны были приехать торговцы и театр с юга. Этот праздник связывали с последними холодными ветрами и считали, что после него на севере наступит лето. “Богиня ветра разгоняет холод дуновением из своих алых губ.” Так говорили местные. Сегодня они будут гулять и веселиться, радуясь приближению тепла. Но разве это тепло? У нас, в южном княжестве, такая погода стояла лютой зимой, что выпадала лишь раз в десятилетие.

В связи с заключением союза между Сайдехом и Наморой купцы и торговцы стали ездить из княжества в княжество: северяне на юг, южане на север. Вот и сегодня ожидалось, что приедет целая куча наморцев. Мне так хотелось глянуть хоть на секундочку на земляков, выпить терпкого южного вина, ощутить теплоту родного дома.

– Не ходи на праздник, милушка! – взмолилась Катара. – Господин осерчает, что вы крепость покинули, накажет!

– Чего мне ещё бояться? Хуже уже не будет.

– Убьет же!

– Так разве ж плохо?

Катара покачала печально головой. Она знала, что если я что удумала, так хоть веревками меня свяжи, всё равно своё возьму.

– Только недолго. И Ракана возьми с собой, без него тебя за ворота не пустят.

Ракан – огромный широкоплечий воин, которого мой муж приставил ко мне в качестве охраны. Он тенью ходил за мной, почтительно держась на расстоянии, никогда не мешал, но никогда и не выпускал из виду. Из-за своих размеров и шрамов, что покрывали его лицо, страж казался пугающе мрачным и опасным, но даже в его глазах я видела жалость, когда он смотрел на свежие синяки на моём лице или шее.

– Будто выбор у меня есть, – усмехнулась я. – Куда я от него денусь?

Поцеловав мамушку в щеку на прощание, я выскользнула за дверь и широкими шагами пошла по коридору молясь, чтобы не попасться на глаза супругу или его помощникам. Спиной я ощущала, что Ракан следует за мной, как всегда соблюдая приличное расстояние.

Через ворота я прошла без всяких проблем, стражники лишь почтительно поклонились мне, посмотрели на моего сопровождающего и открыли ворота, выпуская меня в город. Видимо, они даже не знали о том, что муж запрещает мне покидать крепость, ведь ни разу раньше я не пыталась куда-то пойти. Здесь, на улицах Сайдеха, я накинула на голову капюшон от плаща, чтобы стать менее заметной. Люди толпами шли к площади, и я пристроилась к ним. Дети несли на палочках ветряные мельницы, сделанные из сухой травы, и весело смеялись, когда лопасти крутились на ветру. Один из ребятишек, которого несли на руках, выронил мельницу из рук, засмотревшись на цветные фонари, протянутые вдоль улицы. Я подобрала игрушку и улыбнулась, когда она начала вертеться.

Площадь была красиво украшена. Ровах хорошо постарался, выделил много денег на праздник, но лишь потому, что ожидал южных гостей в свои земли. Не будь между нами мира и открытых границ, жители Сайдеха и не увидели бы такой красоты. В крепости мне поведали, что это самый красивый праздник за последние лет пятьдесят, если не больше.

Всюду горели синие и красные фонарики, с домов свисали таких же цветов флажки. На подоконниках и возле дверей выставили горшки и кадки с морозником – ярко-алым цветком, что единственный цвел в это время на севере. Почти все пространство площади заняли лавочки и тележки торговцев, тут и там слышались их приглашения отведать печеных яблок или выпить эля. Ближе к храму Трех Братьев был большой постамент, на котором музыканты играли песни и плясали скоморохи. Единственное, что портило картину – виселица, что никогда не убиралась отсюда, даже в святые праздники.

Я отвернулась от места казни, подошла туда, где танцевали горожане. Народ кругом столпился вокруг молодежи, что лихо выплясывала под звуки дудочки. Мое внимание привлекла красивая девушка с белоснежной косой. Вес парни, что были сейчас здесь, не отрывали от нее глаз, настолько хороша она была собой. Щеки ее раскраснелись на бледной коже, она улыбалась и смеялась, кружась то вокруг одного, то вокруг другого юноши.

Мне было завидно. Раньше я любила танцевать. Выходила в сад, где меня не могли видеть лишние глаза и тренировалась под одобрительные возгласы Катары. А потом, когда впервые меня в двенадцать лет допустили на пир, я всех удивила своей грацией и пластикой. Сколько раз я потом собирала такие же восторженные взгляды, какими сейчас одаривают пляшущую северянку. Но это словно в другой жизни было.

Вот только толку сейчас вспоминать? Теперь у меня другая жизнь, где нет места смеху, радости и танцам. На пирах я боялась даже шевельнуться лишний раз. Пустись я в пляс, и в глазах мужа могут вспыхнуть похотливые искры, и тогда он придет ко мне, даже если не собирался.

Я обернулась, глянула на Ракана, что с хмурым видом шагал за мной. Подошла к торговцу пряниками, купила два.

– Счастья тебе, красавица! – крикнул мне продавец, когда я дала ему лишний медяк.

Скрыв под сползающим капюшоном лицо, я подошла к своему стражу и протянула ему пряник.

– Не стоило, – сказал он хрипло.

– Я не спрашиваю тебя. Я твоя госпожа, так что делай так, как велю. Бери пряник.

Великан хмыкнул, но угощение взял. Тут же откусил, и глубокая морщина на его лбу вдруг стала мягче. Или мне показалось так.

– Я не вижу южан, – сказала я ему. – Они ведь приедут?

Он немного помедлил с ответом, настороженно глянул на меня и сказал:

– Нет, госпожа. Говорят, на них напали айневцы, будь они прокляты. Наши, как узнали, отправили отряд, разгромили вражин, да поздно было – ваши все передохли.

В горле встал ком, и я шумно сглотнула. Пряник теперь в рот не лез, и я сунула его в руку охранника. Тоскливым взглядом я осмотрела площадь, на которой не было ни повозки с юга, ни даже маленького флага.

– Всё хорошо, госпожа?

Тяжелая рука легла мне на плечо, и я повернулась. В глазах Ракана было беспокойство.

– Все нормально, просто…

Я судорожно выдохнула. Как я объясню ему, что такое тоска по родном дому, когда в новом ты до смерти несчастен?

– Ты не печалься, госпожа. Наши даже одного айневца поймали, казнить будут.

Я изумленно посмотрела на него:

– Как казнить?

– Вот так, прилюдно. На празднике, чтоб народ порадовался хоть чутка. Вон, ведут уже, видишь?

Медленно, как во сне, я повернулась в ту сторону, куда показывал Ракан. Музыканты и шуты спускались с постамента, к которому приближалась стража. Около дюжины воинов вели одного пленного. Мужчина был испачкан, одежда его была в крови, руки связаны. Но он гордо нес свою голову, не позволяя и на долю секунды поверить, что он здесь всего лишь пленный.

Меня замутило, и я схватилась рукой за шею.

– Идём, госпожа, лучше вам не смотреть на такое. Вы и так плохо спите.

Он мягко взял меня за локоть и потянул на себя, но я не далась – вырвала руку, сделала пару шагов вперёд. Что-то в образе этого пленника притягивало мой взгляд, не давало уйти.

– Госпожа…

– Идём, подойдем ближе, – перебила я его и кинулась в толпу, чтобы оказаться ближе к эшафоту.

Пленника уже завели на него, и толпа задорно улюлюкала, предвкушая казнь вражеского воина. Я всматривалась в его горделивое лицо, в линии скул и подбородка, в блеск темно-синих глаз. Что-то неуловимое витало в воздухе, какая-то мысль, которую мне никак не удавалось ухватить.

Осознание пронзило меня остро, словно заточенная стрела. Я даже задохнулась на миг, не смогла сделать вдох, когда до меня вдруг дошла простая истина. Я знаю его. Я знаю этого человека.