Глава 25

Джулиан застыл в дверях, сжимая в одной руке касторовый цилиндр, а в другой — трость. Его красивое лицо потемнело, исказилось от ужаса.

Оливия почувствовала, как жаркая, удушливая волна сдавила ей горло. Она смутилась, словно ребенок, пойманный на чем-то неблаговидном. Но бешеная ярость Эрита мгновенно развеяла невинный образ.

Казалось, граф готов крушить и убивать.

— Папа… — Леди Рома неловко вскочила с кресла и опрокинула чайный столик вместе с подносом.

Оливия отшатнулась. Чай, молоко, лимон и остатки закуски разлетелись во все стороны. Изящная посуда с жалобным звоном разбилась, осыпав осколками мебель и пол.

— О Господи! — Рома в ужасе заломила руки, оглядывая страшный разгром. Она испуганно посмотрела на отца и снова перевела взгляд на опрокинутый столик и осколки фарфора.

— Это не важно. — Оливия подскочила к дочери Эрита и обняла за плечи. — Вы пугаете ребенка. Ради Бога, войдите и сядьте.

— Пугаю ее? — Звучный голос Эрита казался ледяным от едва сдерживаемого гнева. — Я хотел бы как следует выпороть эту безрассудную девчонку, это отродье дьявола.

— Папа, пожалуйста… — Глаза леди Ромы наполнились слезами, она теснее прижалась к Оливии.

— Разве это поможет? — властным тоном возразила Оливия, заслоняя собой девушку. — Оставьте ее, пока вы не успокоитесь.

— Успокоюсь? — Эрит вскинул голову с надменностью истинного аристократа и прищурился, презрительно раздувая ноздри. В его взгляде было столько ненависти, что Оливия вздрогнула, словно ее полоснули по горлу бритвой. Граф тяжелой поступью вошел в комнату. — Я застаю свою дочь за милой беседой с моей любовницей, самой знаменитой шлюхой в Лондоне, блудницей, чьи похождения смакуют в каждом английском трактире, и вы ожидаете, что мне это понравится?! Черт возьми, Оливия, это уж чересчур.

Вздрогнув, Оливия отступила на шаг от дрожащей девушки. Эрит был охвачен гневом и едва ли сознавал, что говорит, но каждое его слово ранило Оливию, будто острый нож.

Джулиан говорил с ней как с продажной девкой, с презренной шлюхой.

Усилием воли она попыталась овладеть собой. Вполне естественно, что Эрит впал в ярость, увидев дочь в обществе печально известной дамы полусвета. Оливия Рейнз совершила немало постыдного и порочного. Леди Роме следовало бы держаться подальше от такой особы. Но слышать, как Джулиан говорит об этом вслух, да еще в присутствии дочери, было мучительно больно. Слова упрека слетели с ее онемевших губ:

— Едва ли вы исправите дело, если будете реветь, как свирепый медведь.

— Как она вообще сюда попала, черт побери? — Эрит метнул на Оливию убийственный взгляд. — Дьявол, это ты ее пригласила?

Оливия оцепенела, вся кровь отлила от ее лица. Непослушными пальцами она нащупала позади себя спинку стула. Ноги вдруг стали ватными, в глазах потемнело. Стены комнаты закачались.

Этот мужчина совсем ее не знает. Как он мог говорить о своей любви, отказывая любимой женщине в благоразумии и осмотрительности? Как мог он вообразить, что она подвергнет опасности репутацию его дочери? Как мог, уверяя, что любит, обращаться с ней с таким жестоким презрением?

Оливия вцепилась в спинку стула, призывая на помощь все свои силы.

— Разумеется, я не приглашала леди Рому.

Эрит не обратил внимания на ее негодующий протест. Трясясь от ярости, он швырнул плащ и трость на диван.

— Не могу поверить, что вы поощряли легкомыслие моей дочери. Вам ли не знать, какими пагубными могут оказаться последствия. Вы бы это поняли, если бы дали себе труд хоть на минуту задуматься. Вы часть моей жизни, мадам, но это не дает вам права бесцеремонно вмешиваться в дела моей семьи.

— Папа, вы несправедливы, — срывающимся голосом выпалила Рома. — Я…

— Рома, не защищай эту женщину. — Эрит с отвращением выплюнул последние слова, словно речь шла о чем-то мерзком и грязном. — Никогда больше не упоминай о ней при мне.

— Но, папа…

— Миледи, не нужно, — вмешалась Оливия, пытаясь отвести гнев Эрита от дочери, хотя сердце ее истекало кровью.

Ее слова достигли цели. Она невольно пошатнулась, когда испепеляющий, взгляд серебристых глаз Эрита обратился на нее.

— Вы перешли все границы пристойности, Оливия. И даже переступили пределы приемлемого.

Неужели этот самый человек нежно обнимал ее в ночь, когда она рыдала, рассказывая о предательстве брата? Ему она раскрыла свою душу? С ним смеялась и шутила, считая его своим другом? В это невозможно было поверить.

— Милорд, выслушайте меня, — настойчиво заговорила она. — Я не приглашала леди Рому. Она пришла сюда по собственной воле. Теперь она понимает, как глупо поступила, и никогда не сделает этого впредь. Ваши нравоучения бессмысленны.

Эрит надменно изогнул брови, словно поймал Оливию на лжи.

— И как же она узнала, где вас искать? Граф побелел от ярости, на щеках его играли желваки. Страх за дочь заставил его потерять голову, но ничто не извиняло его оскорбительного недоверия и обвинений.

«Если такова его любовь, она ничего не стоит».

Вспомнив о гордости, что так долго давала ей силы жить, Оливия выпрямилась во весь рост. Спина ее сделалась каменной, пальцы, цеплявшиеся за спинку стула, разжались. Оливия больше не нуждалась в опоре, ее поддерживал гнев.

— У девушки есть уши, милорд. И до них, несомненно, доходит масса неподобающих слухов.

Джулиан был так распален яростью, что ни язвительный тон Оливии, ни холодно-вежливое обращение «милорд» уже не задевали его. Гнев клокотал в нем, вытесняя все другие чувства. Он шагнул ближе и грозно навис над дочерью, его серые глаза метали молнии.

— Рома, мы уходим немедленно.

Дочь Эрита неуклюже попятилась.

— Я не хочу уходить.

— Мне плевать, хочешь ты или нет. Меня больше волнует, что тебе нужно. И насколько я вижу, тебе нужен сторож. — Граф гневно сжал кулаки. — Боже мой, девочка, ты вот-вот выйдешь замуж. У тебя скоро будут собственные дети, а ты ведешь себя как ребенок.

Леди Рома перестала пятиться и застыла. Расправив плечи, она смерила отца угрюмым взглядом.

— Откуда вам знать, как я вела себя ребенком? Вас не было рядом.

— Не начинай, Рома, — проревел Эрит, свирепо сдвинув брови. — Я не в настроении.

— А когда вы будете в настроении?

Оливия уже убедилась, что в минуты гнева леди Рома способна на безрассудство. Если тотчас не пресечь надвигающееся столкновение, отец с дочерью уничтожат последнюю надежду на примирение.

— Леди Рома, лорд Эрит, пожалуйста, сядьте, — произнесла она строгим тоном, который неизменно охлаждал пыл буйных приятелей Перри.

Джулиан метнул на нее хмурый взгляд из-под нависших бровей и бросил неохотно, словно не желал даже разговаривать с любовницей:

— Я забираю дочь домой.

— Нет. Только не в ее нынешнем состоянии, — твердо возразила Оливия. — Лорд Эрит, вы ведете себя глупо.

— Придержите язык, мадам. Любой отец на моем месте вел бы себя так же. Она моя дочь. Какого черта вы вмешиваетесь не в свое дело?

Оливия замерла, стараясь сдержать подступившую к горлу тошноту. Как он может говорить с ней так высокомерно, с отвращением? Он умолял ее довериться ему, а теперь предавал каждым своим словом, источающим яд.

Она тяжело сглотнула и с усилием произнесла:

— Возможно, это и не мое дело, но любому глупцу ясно, что вам обоим следует успокоиться, прежде чем вы предстанете перед посторонними.

— Я не собираюсь это терпеть, черт вас дери! — прорычал граф.

Оливия жестом указала на диван у стены, в стороне от опрокинутого столика и разбросанных по полу осколков. Повернувшись к Джулиану, она произнесла ледяным тоном:

— Лорд Эрит, прошу вас сдерживать свой норов в моем доме.

С тяжелым сердцем она ждала яростного выкрика, что дом принадлежит ему самому, поскольку он за него платит, но даже в пылу гнева Эрит не позволил себе зайти так далеко.

Оливия видела, что Джулиан пытается обуздать ярость. Возможно, она пожалела бы его, если бы он только что не втоптал в грязь ее чувства.

Эрит хотел лишь защитить свою дочь. В этом не было греха. Но он заставил Оливию поверить в его уважение и любовь, не испытывая ни того ни другого, и в этом заключалась его вина. Вина тяжкая, непростительная.

Немного помолчав, Эрит заговорил более ровным тоном. Перекошенное лицо и налитые кровью глаза выдавали едва сдерживаемое бешенство.

— Прошу прощения, Оливия. Конечно, вы не приглашали сюда мою дочь. Бездумное легкомыслие Ромы вовлекло вас в наши семейные раздоры. Я понимаю, у вас нет ни малейшего желания участвовать в них.

Своими словами Эрит лишь подлил масла в огонь. Разумеется, Оливия не могла оставаться в стороне. Она любила графа. И Джулиан уверял, что любит ее.

Скрывая жгучую боль, она окинула Эрита презрительным взглядом куртизанки. Этим грозным оружием она усмирила немало мужчин.

— Ваша дочь — желанная гостья в моем доме, если ей вздумается меня посетить.

Рома удивленно раскрыла рот.

— О… неужели?

— Я не жду, что вы примете приглашение. — Оливия ободряюще улыбнулась девушке и, повернувшись к Джулиану, холодно прищурилась. — Я отказываюсь вышвырнуть расстроенную девочку на улицу только потому, что какой-то грубиян требует этого от меня.

— Какой-то грубиян? — Щеки Эрита побагровели от возмущения. — Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что, если вы не присядете, как вам было предложено, милорд, я попрошу слуг выставить вас за дверь.

Эрит вздрогнул, его искаженное гневом лицо внезапно вытянулось. Он посмотрел на Оливию, впервые с той минуты, как вошел в комнату, и тотчас же понял, что натворил. Горечь и сожаление мелькнули в его глазах, теперь уже не серебристых, но свинцово-серых.

Оливия постаралась принять решительный и бесстрастный вид, но Джулиан знал ее слишком хорошо, чтобы маска безразличия могла его обмануть. Оставалось только молиться, что граф не догадается, как она страдает. Оливии не хотелось доставлять ему это удовольствие, показывать, как больно он ее ранил.

Господи, ну почему он был так жесток? Зачем ему понадобилось терзать ее душу?

У Джулиана были все основания гневаться, но он должен был знать, что Оливия никогда не причинила бы зла ни ему, ни его семье. Он должен был сознавать, что, обращаясь с ней как с презренной шлюхой, разрушает всякое доверие, возникшее между ними.

Плечи Эрита поникли, его заносчивость исчезла.

— О черт, Оливия, прости меня. Ты этого не заслужила. Я вел себя как дикарь.

Джулиан казался потрясенным, смущенным. Он вновь превратился в восхитительного, чуткого, страстного любовника, чья нежность наполняла сиянием ее жизнь.

Оливию захлестнула волна горечи. Как он может притворяться, что любит, и быть насквозь фальшивым? Признаваясь в любви, он лгал. В его сердце живет одно лишь презрение.

Эрит взволнованно взъерошил волосы. Прежде этот жест казался Оливии очаровательным, но теперь вызвал лишь глухую боль. Ей потребовалась вся ее воля. Сила духа не раз помогала ей выжить, пройти через испытания, которые сломили бы любую другую женщину.

Она повернулась к Роме, глядевшей на отца со смесью тревоги и жгучего любопытства.

— Леди Рома, присядьте, пожалуйста. Я распоряжусь, чтобы принесли еще чаю, и попрошу слуг убрать в комнате.

— Ковер загублен, — беспомощно отозвалась Рома. «Загублен ковер, чайный сервиз и вся моя жизнь», — хотела сказать Оливия, но промолчала. Достаточно спектаклей для одного вечера.

— Это не важно. — Призвав на помощь все свое самообладание, Оливия повернулась к Джулиану: — Милорд?

Не скрывая нетерпения, Эрит шагнул к дивану и уселся рядом с дочерью. Оливия дернула сонетку, и пока вышколенные слуги (куртизанка с грустью подумала о том, как ей будет их не хватать) наводили порядок, убирая с пола осколки фарфора и остатки еды, в комнате повисла гнетущая тишина.

К тому времени как слуги ушли, Джулиан успел обуздать свой гнев, а леди Рома уже не выглядела так, будто ее раздирают два противоречивых желания: то ли разразиться слезами, то ли наброситься на отца с кочергой или каминными щипцами.

Оливия горько вздохнула. Как бы ей хотелось ожесточить свое сердце против Джулиана. С каждой минутой ее все больше охватывал гнев. Но сильнее гнева терзала ее острая, мучительная боль: Джулиан пробудил в ней любовь, создал драгоценный храм, а затем грубо, безжалостно разрушил его. Лучше бы ей никогда не встречать лорда Эрита.

— Подайте чай, Лейтем, — попросила она, когда комната вновь приобрела опрятный вид.

— Нет. — Эрит вскочил с дивана. Привычная властность вернулась к нему. Холодный и бесстрастный, он напомнил Оливии того мужчину, что предложил ей сделку в гостиной у Перри. Этот мужчина был ей неприятен. Подождав, пока дворецкий скроется за дверью, Джулиан продолжил: — Оливия, я должен отвезти Рому домой. Чем дольше она здесь остается, тем больше опасность, что поползут слухи. Слуги нам преданы, и все же…

— Слуги есть слуги, — закончила за него фразу Оливия. Маска светскости надежно скрывала ее истинные чувства. Что толку стенать, что Джулиан разбил ей сердце и разрушил жизнь? Остается только собрать осколки и жить дальше.

Эрит повернулся к дочери:

— Тебя привело сюда лишь пустое любопытство? Если так, эта прихоть может обойтись тебе куда дороже, чем ты думаешь.

В голосе графа уже не слышалось гнева, только горькое разочарование. Щеки его дочери вспыхнули от унижения. Рома смущенно покосилась на Оливию.

— Я хотела поговорить с мисс Рейнз.

Оливия удивленно вскинула брови. Ее изумило, что знатная молодая леди так уважительно говорит о ней. Тем более что прежде дочь Эрита именовала Оливию не иначе как дешевой потаскушкой.

Девочка определенно заслуживала уважения. Да, леди Рома была избалованной и безрассудной, но в ней чувствовался характер. Оставалось лишь надеяться, что Джулиан не сломает ей хребет, прежде чем душа ее засияет в полную мощь.

— Не представляю о чем, — сухо бросил Эрит. Оливия невольно вздрогнула. Разумеется, у грязной шлюхи и прелестной невинной дочери лорда нет ничего общего. За исключением любви к графу Эриту, но такую мелочь Джулиан не принимает в расчет.

— Оставьте леди Рому в покое, милорд, — холодно произнесла куртизанка. — Она понимает, что ей не следовало сюда приходить, и никогда больше не совершит подобной ошибки. — Оливия пересекла комнату и встала рядом с девушкой. — Ваш отец прав, миледи. Я отведу вас наверх, где вы сможете умыться, а затем вам следует покинуть этот дом.

— Спасибо. — Рома поднялась с дивана. Оливия перевела взгляд на Джулиана:

— Я предлагаю незаметно отвести леди Рому в конюшню, а затем посадить в вашу карету, милорд.

Эрит испытующе посмотрел на Оливию, оставив без внимания ее холодно-вежливый, сдержанный тон.

— Да. Мой экипаж стоит у ваших дверей, едва ли он вызовет чье-то любопытство.

Оливия вывела притихшую девушку из библиотеки и проводила наверх. Отчаяние душило ее, свинцовая тяжесть сковала тело, но не время было предаваться горю. Прежде следовало позаботиться о безопасности Ромы. А потом, да поможет ей Бог, впереди у нее будут долгие годы, чтобы оплакивать свою разбитую жизнь.

— Не торопитесь. Несколько лишних минут ничего не изменят.

— И дадут папе время остыть.

Как ни смешно, Оливия почувствовала себя обязанной защитить своего вероломного любовника. Была в этом какая-то злая ирония.

— Он просто расстроен, потому что любит вас. Леди Рома повернулась к Оливии.

— Отец не слишком умело это показывает, верно? Куртизанка издала хриплый язвительный смешок.

— Конечно. Он ведь мужчина. Но граф готов отдать жизнь, чтобы избавить вас от боли.

— Знаю. Хотя в обыденной жизни его любовь не слишком заметна. — В глазах девушки мелькнула горечь. — Я пришла сюда сегодня полная ненависти к вам.

Кривая усмешка Оливии увяла.

— Сожалею, что вы вообще узнали о моем существовании.

Губы Ромы дрогнули в улыбке. На мгновение в ее чертах проступило удивительное сходство с отцом.

— О, я давно знаю о вас. Ведь вы знаменитость. Все мои подруги мечтают обладать хотя бы половиной вашего очарования. Я отдала бы все на свете, чтобы научиться ездить верхом также легко и изящно. Вы словно родились в седле.

— В детстве я много ездила верхом. — Но между той одержимой лошадьми девочкой и измученной жизнью женщиной, в которую она превратилась, пролегли тысячи миль.

— Я держусь в седле как мешок с картошкой. Отец стыдится показываться рядом со мной.

— Наверное, вы могли бы попросить его дать вам несколько уроков. Иногда нам самим приходится делать первый шаг, даже если с нами обошлись несправедливо.

— Как бы я хотела узнать вас поближе, — тихо произнесла леди Рома.

— О, милая. — Оливия закусила губу, пытаясь сдержать глупые слезы. Слезами горю не поможешь. Эту мудрость она усвоила давным-давно. — Это невозможно. Но я ценю то, что вы сказали.

Оливия наклонилась и обняла Рому, чувствуя, несмотря на кажущуюся уверенность, отчаянную слабость. Какое-то мгновение дочь Эрита оставалась неподвижной, а затем порывисто обхватила руками Оливию и прижалась к ней.

— Спуститесь в библиотеку, когда будете готовы, — сказала Оливия, мягко освобождаясь из ее объятий.

— Папа будет бранить меня всю дорогу домой.

— Он прав в одном: вам не следовало сюда приходить.

— Я ни о чем не жалею.

Прежде чем Оливия нашлась с ответом, леди Рома проскользнула в комнату и плотно притворила за собой дверь.

Оливия выпрямилась, расправила плечи и гордо вскинула голову. На краткий счастливый миг она поверила, что может сбросить маску холодной, бессердечной куртизанки. Но жизнь преподала ей жестокий урок.

Когда Оливия вернулась в библиотеку, Джулиан стоял, хмуро разглядывая каминную решетку.

Он поднял голову, встретив ее взгляд. Его мужественная красота пронзила сердце Оливии, словно острый клинок. Темно-синий сюртук и белоснежная рубашка с галстуком подчеркивали угрюмое выражение его живого лица.

— Я сожалею, что Рома доставила тебе беспокойство, Оливия. — Серые глаза под густой бахромой ресниц сверкнули серебром. Эрит оперся рукой о каминную полку.

— Она не доставила мне беспокойства, лорд Эрит. — Оливия вошла в комнату, стараясь держаться поодаль от графа. — Молю Бога, чтобы никто не узнал об экстравагантной выходке вашей дочери. Леди Рома не должна пострадать, ей и так довольно досталось.

Уголки губ Джулиана угрюмо опустились.

— Я заслужил упрек.

Оливия опустилась в одно из кресел, стоявших возле ковра с мокрыми пятнами от чая. — Да.

— Проклятие, я знаю, что говорил необдуманно. Просто, увидев Рому… — Джулиан осекся и в досаде махнул рукой. — Мы не можем обсуждать это сейчас. Мне нужно отвезти дочь домой, а потом нам предстоит, чертов семейный ужин с Рентонами. Это важная встреча, она планировалась давным-давно. Я смогу вернуться сюда лишь поздно ночью.

— Не спешите ради меня, лорд Эрит.

Рот Джулиана скривился в язвительной усмешке.

— Тебе не обязательно звать меня так. Я знаю, что ты на меня сердита.

— Я не сержусь на вас.

Граф пересек комнату и сел на диван, пристально глядя на Оливию из-под тяжелых век.

— Однако впечатление складывается совсем иное.

— Досада указывала бы на то, что я испытываю к вам какие-то чувства, — будничным тоном возразила Оливия.

— А ты, напротив, равнодушна как статуя, — усмехнулся Джулиан.

— Пикировка никуда нас не приведет, — резко оборвала его Оливия. — Когда мы заключали соглашение, я предупредила, что оставляю за собой право прекратить связь, когда мне вздумается. И я собираюсь воспользоваться этим правом.

В глазах Джулиана вспыхнул гнев, из груди вырвалось глухое рычание.

— И ты говоришь мне об этом сейчас, когда я еду на встречу, от которой не могу отказаться?

Оливия сжала руки на коленях, пытаясь обрести холодную уверенность, что помогла ей овладеть собой, когда Джулиан, охваченный страхом за дочь, унизил ее и оскорбил. Тогда он показал свое истинное лицо. Тогда, а не теперь. Все его старания изобразить нежные чувства — лишь жалкие потуги.

— Шлюхам никогда не удается точно рассчитать время.

— Я никогда не обращался с тобой как со шлюхой, — горячо возразил Эрит, лицо его застыло.

— Вы сделали это сегодня.

Рука Джулиана, лежавшая на подлокотнике дивана, сжалась в кулак.

— Это несправедливо. Ни один мужчина не захочет, чтобы его дочь рисковала своим будущим.

— Да, ваши чувства делают вам честь. Несмотря на вспышку гнева, вы показали себя преданным отцом. И никудышным любовником.

Глаза Джулиана потемнели, сделались свинцовыми, как грозовые тучи на летнем небе. Он сделал движение, чтобы встать, но одернул себя.

— Господи, Оливия, прости меня… — Его голос прервался, в нем слышалось искреннее сожаление. — Я увидел здесь Рому и рассвирепел. Я вел себя как полнейший болван. Но ты должна знать: я вовсе не думаю того, что тут наговорил. Черт возьми, я тебя обидел. Клянусь, я этого не хотел.

— Уверена в этом. — Слова слетели с ее губ как разящие осколки стекла. — Но теперь мне многое стало ясно, включая и то, что нашей связи пора положить конец.

— Ради Бога, не называй наши отношения связью. — Напускная отчужденность исчезла в одно мгновение. Джулиан бросился к креслу Оливии и, упав перед ней на колени, сжал ее руки трясущимися пальцами. — Я люблю тебя, и ты любишь меня.

Она с самого начала знала, что ее счастье недолговечно.

И вот настало время уйти. Оливия сделала глубокий вдох, собираясь с силами, однако боль расставания с Джулианом невозможно было вынести. Ей словно предстояло перенести ампутацию, лишиться руки или ноги.

Она посмотрела Эриту в глаза.

— Я рада, что заставила вас в это поверить. В конце концов, вы выложили целое состояние, чтобы я потакала всем вашим капризам. Вам хотелось пробудить чувственность в холодной женщине, не так ли?

Мышцы на руках Эрита вздулись, лицо сделалось белым как пергамент. Побелели даже губы. На мгновение Оливия испугалась, что Джулиан ее ударит. Она задрожала и отшатнулась, но гордость заставила ее замереть.

Трясущейся рукой Эрит вцепился в спинку стула возле ее плеча. Неимоверным усилием воли он овладел собой, уголок его рта подергивался.

— Ты лжешь.

— Если вам нравится так думать, — равнодушно согласилась Оливия. Дикий звериный вой рвался из ее груди. — Конечно, в чем-то я лгала. Вам решать, что было правдой, а что ложью.

— Черт возьми, Оливия, я не могу остаться и продолжить спор. — Джулиан яростно тряхнул головой. В глазах его полыхало пламя. — Можешь колоть меня ножами всю ночь, только не уходи вот так.

— Я приняла решение и не собираюсь его менять.

— Так, может, я сделаю это за тебя? — Вскочив на ноги, Эрит смерил Оливию хмурым взглядом. — Я постараюсь уйти с этого проклятого ужина как можно раньше, но не могу обмануть надежды Ромы. Я и так слишком часто ее подводил.

Оливия поднялась с кресла с утонченной грацией опытной куртизанки.

— Прощайте, лорд Эрит.

— Да чтоб тебя! Я не прощаюсь! — Одним рывком притянув к себе Оливию, Джулиан сжал ее в объятиях. Сердце его стучало, как деревянная колотушка в руках безумца. — Подожди до ночи. Неужели я не заслужил хотя бы этой малости?

Оливия оставалась неподвижной, как бесчувственная кукла, хотя жар его ладоней угрожал растопить ледяной панцирь, окружавший ее холодное сердце.

— У вас больше нет права прикасаться ко мне.

— Не делай этого.

— Все уже решено. — Оливия попыталась вырваться, но не смогла разжать руки Джулиана.

«Должно быть, так же цепко он сжимает мое сердце. Никогда мне не стать снова свободной», — обреченно подумала она.

— Черта с два! — Обхватив ладонями ее лицо, Джулиан прижался губами к ее губам. Его поцелуй был яростным и беспощадным. Властным и жестоким, почти оскорбительным. Но Оливия, сама, не желая того, уже цеплялась за плечи Эрита, с исступленной страстью отвечая на поцелуй.

Несколько бесконечно долгих мгновений продолжалось их единоборство. Их оружием были зубы, рты и языки. Никто не желал признать поражение, никому не удавалось одержать победу.

Обжигающий жар наполнил тело Оливии, внутри ее бушевало пламя. Она целовала Джулиана, однако в душе ее крепла решимость положить конец их связи. Решимость твердая как скала.

Пока страсть не сменилась нежностью.

Ладони Джулиана, обхватившие ее лицо, разжались, пальцы ласково погрузились в волосы. Губы, терзавшие ее рот, смягчились. Они больше не требовали, но умоляли. Оливия беспомощно замерла, волна запретного блаженства захлестнула ее. Тело ее обмякло, ослабело, бедра вспыхнули огнем.

Ей хотелось вырваться, оттолкнуть Джулиана, разрушить его чары, но она не в силах была прервать поцелуй, наслаждаясь каждым прикосновением его губ и языка, хотя все ее обостренные чувства кричали об опасности.

Наконец Эрит оторвался от нее. В его глазах горел голодный огонь, ярость и кое-что еще… Боль, хоть Оливия и не отказывалась это признавать.

— И ты готова отшвырнуть прочь чувства ради гордости? — гневно выпалил Джулиан. На его щеке подергивался мускул.

— Все кончено, — безжизненным тоном отозвалась Оливия. Колени ее дрожали, она едва удерживалась на ногах. Сжав руки в кулаки, она ударила Джулиана по груди. — Ради Бога, оставь меня в покое.

Эрит поймал ее за руки.

— Ты не обретешь покой, пока не примиришься с тем, что любишь меня.

— Я не люблю тебя, — огрызнулась Оливия, силясь вырваться.

— Тогда почему ты так опечалена?

— Потому что ты не даешь мне уйти.

— Ты не хочешь, чтобы я позволил тебе уйти.

— Нет, хочу.

Красивое лицо Джулиана вспыхнуло от гнева, глаза сверкнули серебром. Он крепче сжал руки любовницы, не давая ей вырваться, но, не причиняя боли. А жаль. Оливии хотелось бы найти повод возненавидеть лорда Эрита не только за то, что она никогда не сможет стать ему достойной парой.

— Проклятие, Оливия, ты ведь знаешь, что я должен ехать.

— Так поезжай, — упрямо бросила она.

— Я уйду, а когда вернусь, тебя, возможно, уже не будет здесь. — Обхватив ладонью, затылок Оливии, Джулиан заставил ее поднять голову и встретить его горящий взгляд. — Если в тебе есть хоть капля чувства ко мне, останься.

— Тут не о чем говорить.

— Ладно, тогда дай мне шанс поговорить ни о чем. Сегодняшний вечер я должен посвятить Роме. Моя вина в том, что она совершила эту нелепую рискованную выходку. Рома вела себя глупо, но она моя дочь, и я не могу ее бросить.

— Джулиан… — начала Оливия, но осеклась, не зная, как продолжить фразу.

— Я готова, папа. — В дверях показалась леди Рома. Оливия ожидала, что Эрит отшатнется от нее. Ведь дочь застала его, когда он страстно обнимал любовницу.

— Карета ждет у задней двери. — Не сводя с Оливии пристального взгляда, Джулиан медленно разомкнул объятия.

Вопреки всему ее охватила горечь. Зная, что Эрит больше никогда не прикоснется к ней, она хотела продлить эти драгоценные мгновения близости. На краткий обманчивый миг она вновь почувствовала себя любимой, живой, чистой.

— Прощайте, леди Рома, — проговорила Оливия с неожиданным для самой себя сожалением.

Девушка подняла голову и улыбнулась тепло и искренне.

— Прощайте, мисс Рейнз. Благодарю вас за доброту.

— Желаю вам счастливого замужества. — Голос Оливии дрогнул, и она опустила глаза, избегая любопытного взгляда юной леди.

— Идем, Рома, — нетерпеливо бросил Эрит. Повернувшись к дверям, он пропустил дочь вперед, затем искоса посмотрел на Оливию. — Не вздумай никуда уходить. Мы еще не закончили.

— О нет, закончили, — отрезала куртизанка и, вздернув подбородок, метнула в его сторону убийственный взгляд.

— Только не в этой жизни. — И прежде чем Оливия успела возразить, Эрит повернулся и вышел стремительной походкой.

Громко хлопнула дверь. — Он ушел.

Загрузка...