Одержимый

24.2

Я стояла возле двери, не в силах пошевелиться.

В прошлый раз, когда я была здесь с Вадимом, квартира была пуста. Какова вероятность, что и сегодня в ней никакого не окажется?

Хотя кого я обманываю? Я знаю, что он там за дверью. Я это чувствую. Я его чувствую.

Кладу руку на ручку. Сейчас мои пальцы холоднее металла.

В приоткрытую щель вижу приглушенный свет, а следом слышу голос:

— Смелее. Не забудь закрыть дверь.

Щелчок английского замка громче выстрела.

— Проходи, — в комнате на полу тот же ковер. Бра на полу, едва освещает пространство. Он сидит в кресле. На нем костюм, начищенные до блеска туфли, и широкополая шляпа, полностью скрывающая лицо. — Встань воооот здесь, — небрежным взмахом руки он указал в центр комнаты. — Хочу тебя рассмотреть.

— Я… я принесла деньги, — с трудом размыкаю губы.

— Разумеется, ты их принесла.

Не знаю сколько прошло времени. Я стояла, боясь пошевелиться, сжимаясь под его взглядом. Я его чувствовала, будто он касался меня руками. По щекам текли слезы.

— Расстегни молнию, высыпь деньги на пол. Хочу посмотреть, — расстёгиваю молнию, она поддается не сразу. Банкноты, перевязанные резинками, падают на ковер. — Не так феерично. Может стоило запросить больше? Как думаешь?

— Не знаю. Но деньги здесь, столько сколько вы хотели.

Он меняет позу, медленно, но я вздрагиваю, будто его движения были молниеносными. Отшатываюсь.

— Здесь все деньги.

— Я тебе верю, — делаю шаг назад, поворачиваюсь, с намерением покинуть квартиру, как можно скорее. — Но это не все.

— Не все? — оборачиваюсь.

— На колени, — подчиняюсь. От страха забываю, как дышать. Крик срывается, едва удается заглянуть под полы шляпы. На нем маска. Уродливая. Дыхание спирает. Страшно. Неизвестность страшит. Мужчина, что вальяжно сидит в кресле, широко расставив длинные ноги, тоже страшит. Его маска пугает больше всего. Детская, резиновая. — Не нравлюсь? Ползи, — и я ползу. Тихо поскуливая, глотая соленые слезы. Слышу звук: бряцает пряжка ремня. Сдерживать всхлипы уже не получается. — Заткнись. Заорешь — останешься без языка, — ладонью, в кожаной перчатке, он поднимает мое лицо, крепко, на грани боли, сжав подбородок. — Хочешь снять ее? — качаю головой. — Умная девочка, потому что мое лицо — будет последним, что ты увидишь. Папочка выколет тебе глазки.

Возня. Он расстегивает брюки, приспускает белье. А я не могу отвести глаз от его, светлых, горящих в прорезях маски.

— Поработай, шлюха, — перед лицом оказывается большой, вздыбленный член, увитый крупными венами.