Одержимый

36

Я плыла. Медленно покачиваясь на волнах, то просыпаясь, то снова проваливаясь в забытие. Боли больше не было. Была легкость. Я стала бестелесным перышком. А еще был лютый холод. Он начинался на кончиках пальцев, растекался по венам, проникал в душу.

Я хотела согреться. Дула в ладони, сложенные лодочкой, но и дыхание мое было морозным.

Может я умерла? Но, нет. Вот я чувствую на себе халат. Вот одеяло, что плитой придавливает к постели. Жива.

Мне просто холодно. Я поэтому дрожу. А противный звук, который я слышу — мои собственные зубы, которыми я, видимо, спешу отбить чечётку. Накрываюсь одеялом с головой. Сейчас, сейчас я согреюсь. Сворачиваюсь клубочком, подтянув колени к груди.

Возможно, я снова засыпаю, потому что, когда я в следующий раз открываю глаза, в комнате царит полумрак. И в нем я вижу мужчину. Он рядом. Протягивает ко мне руки. Они длинные и мощные, как ветви многовекового дуба.

— Саша, Сашенька, — в горло будто ваты напихали. Господи, почему так тяжело? — Прости меня, — хнычу, чувствуя, как он касается моего лба. Его руки еще холоднее моих. — Прости…

— Твою мать! — рявкает муж, чужим голосом. И тут же растворяется, как тень. В следующее мгновение, или вечность спустя, меня отрывают от кровати. Что-то касается губ, а следом стекает по подбородку.

— Выпей. Это жаропонижающее. Пей, блядь! — и я пью, проталкиваю в горло таблетку, запиваю водой, с горьким привкусом, потратив на это последние силы.

Но ему этого показалось недостаточно. Отбросив в сторону одеяло, он принялся снимать с меня халат.

— Не надо. Мне холодно. Холодно! — плачу. Но руки как плети, безвольно весят, не пытаясь сопротивляться.

— Сейчас будет тепло.

— Холодно, — мычу что-то бессвязное, до кучи.

— Он мокрый, насквозь. Снимай!

Халат он снял. Уложил меня на кровать и укрыл одеялом. Тепло не было. Был обжигающий холод.

— Ты соврал, соврал…

А потом он оказывается сзади. Обнимает, притягивает. Крепко прижимает. Так крепко, что между нашими телами, невозможно просунуть листок бумаги, если такое кому-нибудь пришло бы в голову.

Его дыхание теплое. Касается волос.

Чувствую лопатками его сердцебиение, оно бешенное.

— Закрывай глаза и спи, — шепчет, касаясь губами ушной раковины.

— Нет, — упрямо говорю. Но глаза закрываются под тяжестью век и я проваливаюсь в темноту.

В спальне было серо.

Я не имела понятия сколько проспала, могла только предположить, что скоро рассвет.

Он не ушел. Он продолжал меня обнимать. И он не спал.

Его пальцы скользили по моему животу, слегка подрагивая. Дыхание было частым, обжигающим затылок.

Он переместился, так что мне в спину уперся полу эрегированный член. Я окаменела. Дыхание сперло.

— Не ерзай. Я не увлекаюсь некрофилией, — замираю. Его голос бархатный, с намеком на нежность. Пытаюсь расслабится, но тут же стекленею вновь. Он целует меня в шею. Он без маски!

С силой зажмуриваюсь.

Я могу повернуться! Могу! Всего лишь чуть-чуть повернуть голову и открыть глаза.

— Хочешь это сделать? — шепот. Его язык касается ушка, скользит по раковине. Втягивает мочку в рот, посасывает, слегка прикусывает. — Хочешь? — более низко, хрипло. — Знаю, что хочешь, — вздрагиваю.

— Хочу, — признаюсь. Я действительно этого хочу. Он не терпит лжи. — Но не буду.

— Какая умничка, — целует шею, туда, где колотится тоненькая жилка. Втягивает в рот кожу, чувствую его зубы, а следом язык лижет место укуса. Сердце бьется так сильно, что, кажется, его слышно даже на улице. — Сладкая, — снова повторяет свою ласку. — Пиздец, какая вкусная.

Чувствую, как соски стягиваются в тугие бусинки, и начинают ныть, требуя прикосновений.

— Я себя переоценил, — удается расслышать. — Или некрофилия меня все-таки увлекает, — его это забавляет. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — молчу, прикусив щеку изнутри. Я скорее оттяпаю себе язык, чем дам ответ. — Не советую открывать глаза, — матрас пружинит. Я зажмуриваюсь сильнее, и чтобы наверняка, закрываю лицо ладонями. Как в детстве, когда мне казалось, что в шкафу живут монстры. Сейчас все гораздо хуже. Монстр только что лежал в моей постели. И был он из плоти и крови.