Одержимый

58

Следующие несколько дней я не вспоминала, что есть мир за пределами дома. Мы, практически, не вылазили из постели.

Алексей любил меня то медленно, растягивая удовольствие для обоих, то стремительно быстро, делая ощущения невероятно острыми. В промежутках мы разговаривали, открывая друг другу душу. Я не могла не касаться его. Если Леша не держал меня в объятиях, я чувствовала удушающую пустоту внутри, и чтобы хоть как-то ее заглушить, брала его за руку.

Он при этом смотрел так, будто все понимал и взгляд его был полон тоски. От того, я сжимала руку крепче, спешила его поцеловать, чтобы стереть этот взгляд, прогнать чувство неизбежности. Только когда мы занимались сексом мир сужался до размеров спальни, где я любила и была любима. Алексей умело прогонял боль и тяжесть с сердца, и пусть они возвращались, за часы свободы, от самой себя, я готова была отдать все.

— Ты больше не боишься меня? — я лежала на его груди, вслушиваясь в тяжелые удары его сердца. Рука Алексея чертила на бедре замысловатые знаки.

— Нет, — я поцеловала его грудь. — Не боюсь.

— Тогда чего боишься? — его рука продолжала скользить, но крепкое тело застыло, в напряжении.

— Я не…

— Я вижу страх в твоих глазах, — перебил Леша. Его плечи окаменели. — Вот сейчас он точно есть, — он мягко поднял мое лицо, погладил подушечкой пальца уголок губ, при этом неотрывно глядя в глаза. Я потянулась чтобы поцеловать его, прервать эту пытку, но Алексей не позволил. — Ну же! — пальцы удерживали подбородок.

— Что будет дальше? — это тот самый вопрос, который мучал меня и который я боялась задать даже себе.

— Дальше?

— Да. Когда-нибудь нам придется покинуть этот дом. Ты же помнишь, что за окном есть жизнь? — его глаза потемнели.

— Моя жизнь — это ты, Элина. На мир, за окном, я плевать хотел, — я дернулась, а пальцы сильнее сжали подбородок, на грани боли, фиксируя. Хотелось зажмуриться, чтобы не видеть выражения его глаз. В них безумие плескалось вместе с решимостью.

— Я… прости, — в уголках глаз защипали слезы.

— У нас не будет той жизни, к которой ты привыкла, — отрезал он. Поцелуй был жёстким. Алексей будто наказывал меня, терзая губы, прикусывая, за то, что пыталась разрушить иллюзию. На кончике языка появился привкус крови и тлена.

Она спала. Но даже сейчас ее лицо не было расслабленным. Она выглядела так, будто ожидала удара.

Отвожу с лица тяжелую прядь, едва касаясь кожи, Элина тихо всхлипывает.

— Леша, — одними губами произносит. Красивая она, пиздец, как картинка. Хотел бы сказать, что она моя, но нет. Я трахаю ее. Но жизнь, счастливую, свободную жизнь, дать не могу.

Когда я затевал все это, я не думал о том, что будет «после». Я хотел ее наказать, подчинить. Сделать из нее послушную собачонку, которая будет ползать на коленях и лизать туфли. Злости во мне было без меры. Пиздешь, что я не хотел причинять ей боль. Хотел, еще как. Более того, я хотел быть единственным, кто будет делать ей больно. Чтобы она, в полной мере, почувствовала, каково это, когда душу ковыряют раскаленной кочергой. |Ч|и|т|а|й| |на| |К|н|и|г|о|е|д|.|н|е|т|

Я ловил извращенный кайф, наблюдая за ее страданиями. Делал так, чтобы она заплатила за всю мою боль, своей, мысленно прощая ее, по пунктам.

В тот, чертов день, я покинул дом, опасаясь, что сверну ей шею. Она мне врала, говоря, что не оплакивает своего любовника.

Когда вернулся, первым делом проверил камеры. Элина сидела на кухне. Я отмотал. А когда понял, что она сделала, едва не лишился рассудка. Последнего, блядь, рассудка! Я, в жизни, не испытывал такого страха. Ужаса! Я боялся, что опоздал. Держал в руках ее хрупкое тело, помогая ей выблевать отраву, и впервые в жизни, молился. Я обещал, что, если она останется жива, я ее отпущу. Всегда буду рядом, но на расстоянии.

Она выжила, но я все еще здесь. Как, блядь, ее отпустить? Сука!

— Леш, — Элина вздрогнула. Укрываю ее одеялом, коснувшись губами бархатной кожи.

«Она сказала, что любит тебя» — пронеслось в голове.

Только я не верил.