Одержимый

59

— Не вкусно? — спросил он, понаблюдав, как я ковыряю вилкой омлет.

— Вкусно, — выжимаю из себя улыбку, накалываю ломтик и отправляю в рот. Прошло уже несколько недель. А чувство, что я балансирую, на грани полнейшего краха, только усиливалось с каждым днем и вот, достигло апогея. Желудок сжался, отказываясь принимать пищу.

— Ты давно не была у родителей. Не хочешь их проведать? — я замерла, рука с вилкой зависла в воздухе. Это что, проверка? — Успокойся, я не пытаюсь тебя подловить, — улыбнулся Алексей, будто прочитав мои мысли.

— Я не знаю, — отвечаю.

— У тебя сложные отношение с ними? — спрашивает, делая глоток крепкого чая. Алексей предпочитал чай с утра. Только в обед он пьет кофе.

— Нет, хорошие отношения.

— Они тебе почти не звонят.

— Маме не нравился Саша. А папа, он, в общем, почти всегда поддерживает маму. Они перестали звонить, когда я вышла замуж. Сейчас, наверное уже переросло в привычку.

— Странно, — он улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. — Твой муж помог тестю с операцией.

— Да, — соглашаюсь. — Вот только в обмен «на». Родители знают об этом, хотя я и пыталась свести все к недоразумению. Мол с бумагами напутали. Но, Сашу, мама не возлюбила с первой встречи. Она была уверена, что он не сделает меня счастливой. И оказалась права. А что у тебя, с родителями?

— Мать умерла, когда я еще был на войне, — он пожал плечами. — Оставив мне покосившийся дом, в Тамбове.

— Не была в Тамбове, — я потянулась, чтобы коснуться Лешиной руки, но он убрал ее прежде, чем я смогла это сделать.

— Не велика потеря. Улица Профсоюзная, на которой я вырос, не изменилась со времен войны.

— А кроме мамы?

— Тетка есть. Живая. Сестра матери. Она, кстати, весьма рада моей смерти, — я подняла брови в немом вопросе, и Алексей пояснил: — Квартира, которую я имел, отошла ей. Она сейчас ее сдает, и получает не плохие деньги.

— А больше близких у тебя нет? Я расспрашиваю, потому что почти ничего о тебе не знаю, в отличии от тебя, — пытаюсь смягчить улыбкой.

— Друзья есть, служили вместе. Один из Тамбова, Игорь Воронин, а второй сейчас в Питере.

— Не хочешь их навестить? — спросила, прежде чем прикусить язык.

— Правильно, принцесса. Для всех я уже умер.

— Но не для меня!

— Так что, насчет родителей? — Леша видел, как сама мысль вырваться из дома меня оживила. — Поезжай. Я буду тебе звонить.

Я провела с ними две недели.

Все это время, единственным желанием, было вернуться.

Я скучала по Леше так сильно, что ночью выла в подушку. Но из чистого упрямства, не возвращалась. «Мне плевать на мир за окном», сказал он, оказалось, что и для меня он не имеет значения. Единственное, что имело значение, это ОН! Хотелось сжаться до размеров молекулы, просочиться в его грудную клетку, и осесть в районе сердца.

— Точно сегодня? Погода какая! Как поедешь?

— Все хорошо будет, не переживай, — поцеловала маму и папу. — Я позвоню, как доберусь, — пообещала, шагнув за родительский порог. Машину я гнала, как угорела, выжимая силу из всех доступных лошадей.

Руки дрожали, когда я открывала дверь. Потому что я знала уже, что будет дальше. Мы уедем, на край свете, где прошлое нас не достанет, и наша жизнь будет самой счастливой.

— Леша! — громко позвала я, едва закрыв за собой дверь. Мне никто не ответил. — Леша! — еще громче. Сердце замерло, повисло на тоненькой ниточке, грозя оторваться и разбиться. — Леш? — я сразу бросилась в кабинет мужа.

Книжный шкаф был отодвинут.

В небольшой комнате горел ночник.

Узкая кровать, небольшой холодильник, чайник, микроволновка: по одной стене, большой стол с множеством мониторов с другой. Экраны светились серно-белой крошкой, будто потеряли сигнал. На столе большая картонная коробка.

Я подошла, хотя ноги отказывались слушаться.

В коробке лежали маленькие головки камер видеонаблюдения. И лист бумаги, сложенный пополам.

Развернув его, я прочитала: «Ты свободна». Знакомый почерк. До боли, знакомый.