Одержимый

35

Я не знаю сколько я так пролежала, вздрагивая всем телом, время от времени.

Боль притихла, перейдя в разряд тянущей, тупой.

Только ощущение грязи заставило меня пошевелиться. Казалось, я пропахла запахом своего насильника. Он проник, впитался в кожу, намертво. Заклеймил. Сломал.

— Хрен тебе, — пробормотала, с трудом разлепив губы.

С постели я сползла на пол, стараясь не делать резких движений, развалюсь на части, не дай Бог.

Ноги дрожали, отказываясь держать меня. Не придумав ничего лучше, я поползла на карачках в сторону ванной, тихонько поскуливая, при каждом движении.

В ванной, щелкнув выключателем, жмурюсь, от ослепляюще яркого света.

Держась за косяк, с огромным трудом поднимаюсь на ноги. С губ срывается протяжный стон.

— Больно-то как, Господи!

После обжигающего душа, где я пыталась мочалкой снять кожу, я почувствовала себя гораздо лучше.

Опираясь на стену, смогла спуститься вниз, с намерением выпить обезболивающего. Но, на кухне меня ждал сюрприз.

Вцепившись в ручку двери, я пыталась устоять на ногах.

Возле окна, спиной ко мне стоял он. Брюки, белая рубашка, рукава закатаны до локтей и, неизменная маска.

— Присаживайся, — сказал, медленно ко мне оборачиваясь. А я стояла, не в силах пошевелиться.

— Я…, - открыла рот.

— Сама виновата, — вздохнул он, приблизившись. Взял под локоть, приобняв за поясницу, помог добраться до стула и усадил. — Я тебя предупреждал. Была бы послушной, избежала бы, никому не нужной боли.

Он обогнул стол. Ладони легли на столешницу. Они были огромными, увитые венами. Длинные пальцы, с ухоженной ногтевой пластиной.

— Что у тебя с руками? — слышу свой голос. От запястья до локтей они были покрыты крошечными шрамами. Их было так много, будто их прогнали через шредер. Резко поднимаю взгляд, встречаясь с его, в прорезях маски. У него глаза были голубыми, холодными словно льдинки, на дне которых плескалась усмешка и… тоска.

— Засунул в мясорубку, — я не видела, но чувствовала, что он улыбается. — У тебя пустой холодильник. Надеюсь, яичница с ветчиной сгодится? — не дожидаясь ответа, он отворачивается и идет к холодильнику.

— Я не хочу есть, — отвечаю.

— Захочешь, — прозвучало так, что спорить мне расхотелось.

Он молчал.

И я молчала. Наблюдая за его действиями. Он двигался не спеша, размерено. Без суеты. Достал сковороду, лопатку, масло, открывая нужный шкафчик. Желудок обдало холодом — на моей кухне он был не впервые. Даже я, время от времени, забываю, где и что лежит. А он нет.

Мужчина был высоким, широкоплечим. Мощная спина, с перекатами мышц, переходила в узкую талию. Маска полностью скрывала цвет его волос, но судя по волоскам на руках, он — брюнет. Господи, кто же ты?

— Гадаешь? — он даже не обернулся, продолжая помешивать в сковороде ветчину.

Я поспешила отвести взгляд, чтобы в следующую минуту, снова посмотреть на него. Ничего не было знакомого в нем.

— Гадаю, — признаюсь. — Ты меня хорошо знаешь, значит мы знакомы. В моем доме ты не плохо ориентируешься. Частый гость?

Он разбил несколько яиц, и обернулся ко мне. Я сжалась под его взглядом, было в нем нечто такое, от чего кожа покрылась мурашками и, если бы у меня была бы шерсть, она встала бы дыбом. Угроза. Вот что таилось в его глазах. Взгляд был колючим.

— Я хорошо тебя знаю, — ответил он. — Даже лучше, чем ты сама. Только эту тему развивать не советую. Пожалеешь, — я, сглотнув ком в горле, кивнула. — Умничка. А теперь ешь.

Передо мной оказалась тарелка с глазуньей, аромат которой, наполнил рот слюной.

Он сел напротив, наблюдая за тем, как я, с удовольствием, поглощаю еду.

— Вкусно, — благодарю.

— На здоровье, — он забирает тарелку, определяя ее в раковину. Неужто и помоет?

— А что дальше?

— Дальше: ты попьешь чай. Мазь, что я отправил в прошлый раз, осталась?

— Да, — с трудом выдавливаю, чувствуя, как по лицу разливается румянец.

— Вот и хорошо, используй ее сегодня.

После чая он протянул мне пузырек со снотворным и стакан воды.

— Пей, — оказать сопротивление у меня и помыслов не было. — Посиди здесь.

Он ушел, судя по шагам, направился в спальню.

Так и было. Он поднимался, чтобы перестелить простыни.

На руках он отнес меня и уложил на кровать.

— Где мазь?

— В тумбочке, — таблетка уже начинала действовать, и я еле шевелила языком. — Я могу сама.

— Расслабься, — полы халата разошлись. Он развел ноги.

Проваливаясь в сон, последнее, что я почувствовала, холодное прикосновение.

А последней мыслью было: «ему надо чтобы я была в отключке».