Особенности современной артефакторики

Глава 21

В воскресенье магистр Донарт выписал меня еще до завтрака и сопровождал в большой зал. Я изображала бодрость, но последнюю треть пути эта симуляция давалась мне тяжело.

— Другие преподаватели, разумеется, знают, что произошло. Не переживайте из-за сочинения по литературе и других столь же объемных заданий, — замедлив шаг вместе со мной, утешил магистр Донарт. — Вас и господина Штальцана освободили от их выполнения.

— Это хорошая новость, — с трудом представляя, как пытаюсь не спать над книгами, кивнула я.

— После обеда с вами поговорит следователь. Вчера вы были слишком слабы, я не разрешил.

— Но я же знаю о случившемся только с ваших слов. Какой смысл меня расспрашивать?

— Протокол, формальность, не более, — успокоил декан целителей. — У меня для вас поручение.

— Какое?

— Вы заметили повязку господина Штальцана. Он травмировал еще не полностью зажившее плечо в ту ночь. Не вывихнул, к счастью. Но ему нужно поберечься хотя бы дня три, а он обязательно захочет за вами поухаживать.

— Я тоже буду беречь его плечо, — с улыбкой пообещала я.

— Рад, что вы понимаете.

Тусклая и истощенная аура Робина слабо засияла золотом и рубинами, когда он меня увидел. Магистр Донарт заверял, что Робина не ранили в бою, но аура говорила об обратном. Полнолуние, как и в прошлом месяце, оставило на ауре четкий след ранения, похожий на ожог. После многократных проработок описанных в книге упражнений я отчетливо видела его справа на груди, как и механическую травму левого плеча.

Расспрашивать Робина ни о чем не стала. Он выглядел больным, ничего не ел, только пил молоко. И мне казалось, нас обоих на фоне здоровых и любопытных юмнетов можно было принять за зомби. Вполне в духе приближающегося Хэллоуина.

Я честно пыталась учиться, Робин тоже, но освобождение от больших домашних заданий было лучше любой медали. Сосредоточиться не получалось ни на чем, и в каких-то десять утра Луиза командирским тоном отослала Робина спать, а меня отвела в комнату.

— Надо чтобы вы к понедельнику хоть немного в себя пришли, а то хвостов наберете. Разбужу перед обедом, а за ним Кевин зайдет. Спи давай! — велела Луиза и вышла.

После обеда я познакомилась с отцом Робина. Сразу было видно, что они близкие родственники. Рихарда Штальцана, такого же высокого и темноволосого, как и сын, отличала хищная грациозность движений, ощутимая физическая сила и явная мощь дара. Он был красивым мужчиной, и более выраженная, чем у Робина, горбинка на носу никак не портила его внешность.

Забавно, но только познакомившись со старшим Штальцаном, я поняла, что оба поразительно походили на Тьотта. Я бы не удивилась даже, если бы узнала, что знакомый по снам оборотень древности их предок.

Но в тот день меня впечатлило не внешнее сходство, а общность аур отца и сына. Древнее золото, рубиновые росчерки и руны, болезненная истощенность, явная измотанность и ожог. У обоих. В одном и том же месте.

Это совпадение меня пугало до дрожи. С трудом заставляла себя не смотреть на яркие отметины во время беседы с отцом Робина, которую никак не получалось назвать допросом свидетеля. Уж очень доброжелательный тон у нее был, и о магистре Фойербахе и ночных событиях мы говорили немного. Разговор, к которому почти сразу присоединился Робин, быстро ушел в русло учебы, школы, успехов на занятиях. Мы сидели на небольшой террасе, откуда открывался прекрасный вид на оранжереи и пастбища, воздух пах золотой осенью, рядом ронял пестрые листья клен. Обcтановка как бы предполагала неформальный разговор и в какой-то степени подталкивала к нему.

Отец Робина улыбался чудесно знакомой улыбкой, в речи то и дело появлялись такие же, как у сына, интонации. Интересный опыт общения, жаль, недолгого. Старший Штальцан спустился в Юмну по работе, должен был ещё искать улики и поговорить с магистром Фойербахом, но не забыл и предостеречь сына.

— Пожалуйста, не заглядывай в оранжереи, в которых не назначают занятия. Знаю, что ты хотел бы найти, но оранжереи теперь стали местом преступления со всеми вытекающими последствиями. Это во-первых. А во-вторых, они не заброшенные. Битые стекла — мороки, — глядя в глаза Робину, подчеркнул следователь.

— Мне прям любопытно, кто выступал против открытия школы, — усмехнулся Робин.

— Мне тоже. Тут одного сырья на сотни тысяч, — хмурый мужчина выглядел обеспокоенным. — Пожалуйста, держись от этого подальше. Лады?

— Лады, — кивнул Робин.

— Вы с отцом так похожи, — сказала я, когда старший Штальцан попрощался с нами.

— Он у меня классный, — тепло улыбнулся Робин, провожая отца взглядом. — Очень любит маму и нас с сестрой.

— Нечасто услышишь такое от ребенка разведенных родителей, — обняв Робина в ответ, отметила я и тут же пожалела о своих словах.

Робин помрачнел, тяжело вздохнул.

— Четыре оборотня в одном доме… Это трудно в наши дни. Мы договорились считать, что отец будто в командировках и приходит раза два в неделю. Они с мамой развелись только из-за того, что так можно денег немного сэкономить, а не потому что не любят друг друга.

— Это как-то связано с ожогами на ваших аурах? — даже зная, что надо бы держать язык за зубами, я не могла не спросить.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сухо и напряженно ответил Робин. Даже его объятия стали более жесткими, топорными.

Я прижалась к нему сильней, вдохнула древесный аромат, перекликающийся с запахом опавшей листвы.

— Не отталкивай меня. Пожалуйста. Я не хочу сделать больно. Прости, что спросила. Я увидела отметины на аурах, и это показалось мне важным.

Он долго молчал, прижимая меня к себе здоровой рукой, касаясь щекой моих волос.

— Ты извини, — прошептал Робин. — Я привык защищаться. Мама говорила, это когда-нибудь сыграет со мной злую шутку. Мамы такие, они часто бывают правы.

Я готова была со стыдом признать, что свою настоящую маму помнила очень плохо. И то большей частью по фотографиям. Но общение с Мариной и Алексом полностью подтверждало озвученную Робином истину. Родители часто бывают правы, и не имеет значения, родные они или приемные.

— Прости, пожалуйста, — пробормотала я, уткнувшись ему в грудь лицом. — Я зря спросила. Подожду, когда ты будешь готов рассказать.

— Не сегодня… Это очень… унизительно.

— Прости. Я не хотела, — я закусила губу, чтобы не плакать.

— Ты же не знала. Обычно это не видят. И вопросов не бывает.

Он погладил меня по голове.

— Не кори себя, Лина. Не надо. Ты не могла знать.

Робин действительно переживал из-за того, что мог обидеть меня. Я чувствовала это по тому, как его аура взаимодействовала с моей. Слезы сдержать не получилось, и я тихо плакала, вцепившись в Робина. Он прижимал меня к себе, гладил по волосам и давал время успокоиться. К сожалению, это только укрепляло меня в убеждении, что оборотни тяжело переносят полнолуние не из-за своей особенности, а из-за департамента. Робин не хотел говорить об этом, не хотел жаловаться, а я, не придержав язык, сделала то, чего боялась больше всего: чуть не навредила отношениям.

Неприятный осадок быстро растворили обычные ученические проблемы. Домашнее задание нужно было делать в любом случае, даже если в меньшем объеме, чем другим. Приобрести вместо почетного звания сильнейших магов на потоке сомнительную славу лодырей не хотелось, потому пришлось взять себя в руки, сцепить зубы и изо всех сил стараться вникать в постулаты многочисленных параграфов.

До ужина мы с Робином забрели в библиотеку за заказанными книгами. Он просил подшивку посвященных алхимии номеров журнала «Магическая наука современности», а мне, наконец, пришли давно обещанные законы, регулирующие жизнь магического сообщества. Вот только читать я их на тех выходных точно была не в состоянии.

Меланхолично разглядывая ужин, пила чай с лимоном и медом, в зале стоял ровный гул. То и дело всплывало имя декана бойцов, порой упоминался Робин, помогший ему отбиться от чужаков. Просочилась информация о том, что в оранжереях выращивали контрабандные травы.

— Если бы магистр Крессен не заболела, может, ничего бы и не случилось! — голос целительницы Эльке показался мне на общем фоне излишне громким. — Это ведь она должна была дежурить. Магистр Фойербах ее подменял.

— Она бы тоже обошла территорию, — возразила ее подруга.

— Все преподы по-разному относятся к этой обязанности, — наставительно хмыкнула Эльке. — Уж нам с Оливером поверь.

— Вы что, уже перешли к активным действиям? — жаждущая подробностей Илона придвинулась ближе к Эльке. Та довольно улыбнулась и подмигнула:

— Скажем так, плед мы уже вторую неделю не отдаем и не потому что забываем.

— И что значит эта тайнопись? — раздался над ухом голос заинтересованного Робина.

Я вздрогнула, посмотрела на листок с меню, который черкала все это время. МФ соединялось с МК двусторонней стрелочкой, над которой виcел многократно наведенный знак вопроса. Э и О явно пытались вместе сложиться в глаз, спрятанный за кустиком из вопросиков. «Тайнопись»… Это слово подходило идеально.

— Она значит, что нужно поговорить с твоим отцом и поскорей. Как думаешь, он еще в Юмне?

Робин оценивающе глянул на стрелки наручных часов.

— Пойдем, может, застанем.

Γосподин Штальцан нашелся недалеко от оранжерей. К сожалению, не один. Если против присутствия магистра Клиома при беседе я не возражала, то общество директора меня не радовало совершенно.

После разговоров с его сыном, после того, что читала о Лиаме Йонтахе в газетах, я очень оскорбилась, услышав отговорку о департаменте, когда речь зашла о награде для Робина. Я была совершенно убеждена в том, что именно директор Йонтах мог переломить отношение к оборотням. Именно директор Йонтах мог, как заверял декан целителей, послать департамент далеко и надолго, восстановив справедливость хотя бы в рамках школы.

Но, судя по поведению, директор считал многолетнюю травлю оборотней правильной. Из-за этого было тошно, в сердце занозой сидела злость. Видеть холеного аристократа, наверняка подмахнувшего в свое время закон о дополнительных налогах для оборотней, мне в тот вечер хотелось меньше всего. Но мои слова могли повлиять на расследование, нельзя было отложить все на потом только потому, что меня бесило общество Лиама Йонтаха.

— Гоcподин Штальцан, я с вами хотела кое-что обсудить по этому делу, — кивком указав на оранжерею, в которой полицейские описывали растения, сказала я.

— Я внимательно вас выслушаю, — улыбнулся следователь.

Бледные губы, потускневшая аура, яркий след ожога на груди не сочетались с любезным тоном. Я знала, что собеседник плохо себя чувствует, но почему-то была уверена, что Робину хуже.

— Мне поддержать вас во время беседы, госпожа Штольц-Бах? — предложил директор. — Вы еще несовершеннолетняя, преподаватели школы и я временно являемся вашими опекунами в таких случаях.

— К сожалению, господин Йонтах, вы ещё являетесь и временным подозреваемым, — невинно хлопая глазами, я изобразила совершеннейшую растерянность. — Вы ведь отвечаете за Юмну, а тут такое. Подпольная плантация, нападение на учителя и ученика…

— Вы, видимо, любите детективы, — предположил директор с усмешкой.

— Кто же их не любит? Интриги, расследования! Это так увлекательно! — тут же подхватила я. Не хотелось бы, чтобы он серьезно отнесся к недовысказанному обвинению, а я считала директора причастным!

— Надеюсь, вы предоставите специалистам вести расследование и не затеете собственное, — Рихард Штальцан мило улыбался, но по тону было понятно, что его подтрунивание на самом деле предупреждение.

— Конечно! — горячо заверила я. — Поэтому я и пришла к вам.

Он жестом предложил нам с Робином отойти в сторонку и достал из кармана ручку с блокнотом.

— Магистр Фойербах подменял магистра Крессен в ту ночь, — быстро начала я. — Преподаватели по — разному относятся к обязанности обходить территорию. Видимо, плантаторы знали, что травница только нос высовывает из замка, поэтому запланировали визит в ночь ее дежурства. Но они не знали, что она заболела и поменялась.

— Интересно, — задумчиво протянул следователь. — Долго она болела?

— Два дня, — вставил Робин.

— Я порадую вас тем, что преподаватели вряд ли сообщники? — старший Штальцан внимательно посмотрел мне в глаза. — И директор тоже.

— Потому что знали о замене? — предположила я.

Он кивнул.

— Точно. Они знали. А департамент, который проверяет учебные планы, нагрузку преподавателей и их дежурства, — нет. Департаменту в начале месяца предоставляют предварительный план, а фактический — только в конце месяца.

Повисла напряженная тишина. Я понимала, что отец Робина прав. Юмна долгое время была под присмотром департамента. Следящих кристаллов тут нет. Можно без всяких проблем выращивать все, что нужно, создавать артефакты и зелья, а сохранность магических печатей на входе проверяют сами преступники! Как удобно!

Я глянула на Робина. Он хмурился, наверняка пришел к тем же выводам.

— Вижу, вы поняли, насколько все может быть серьезно, — хмуро подвел черту старший Штальцан. — Я очень прошу вас обоих. Не вмешивайтесь.

— Не переживайте, — я взяла Робина за руку, он ответил пожатием. — У нас полно домашних заданий и уроков.

— И неделя вообще будет тяжелой, — вздохнул Робин.

Это да, учитывая то, каким измученным он был после того полнолуния. Но следователь еще поглядывал на нас с подозрением.

— Мы кажемся вам слишком покладистыми? — улыбнулась я.

Οн усмехнулся:

— Есть такое.

— Мы не будем лезть, пап, — заверил Робин. — Департамент все равно далеко, все следы и связи на поверхности. Смысл нам тут воду мутить?

— Разумные слова. Надеюсь, ты будешь часто их сам себе повторять.

Серьезный полицейский записал имена юмнетов, любящих наслаждаться звездами, и мы попрощались. Я отметила, что ожоги за несколько минут разговора стали еще более заметными и у отца, и у сына, но благоразумно промолчала. Как не сказала и слова о том, что оба уделяли много внимания наручным часам, хотя Робин их обычно игнорировал. Я по прошлому разу помнила, как рано он уходил к себе. Если раньше считала, он так договорился с магистром Клиомом, то теперь, понаблюдав за отцом Робина, винила во всем полнолуние.