Особенности современной артефакторики

Глава 24

Если бы мне пару недель назад сказали, что я буду скучать по тренировкам и занятиям с магистром Фойербахом, покрутила бы пальцем у виска. Но факт оставался фактом. Последние два занятия были просто великолепны. Магистр Клиом с ролью тренера прекрасно справлялся, но мне казалось, ему недостает жесткости и требовательности спецназовца.

Вместо боевой магии у нас было целительство с факультетом бойцов. Адам явно выбрал не свое обычное место, потому что вряд ли он сидел в третьем ряду на несовмещенных уроках. А так он был позади нас с Робином. Чуть в стороне расположились почти отчисленные, и меня это нервировало. Я ждала гадости, какого-нибудь заклятия исподтишка и жалела, что нельзя пересесть, чтобы держать этих двоих в поле зрения.

Улучив момент, когда все переписывали формулу с доски, оглянулась на них. Адам, заметив это, шепнул:

— Слежу.

Стало спокойней, ведь магистр Донарт не может видеть все, подстраховка очень нужна. Хоть бы парни уже помирились!

Я не зря боялась подлостей, не зря!

Заклятие, пущенное Робину в спину, когда урок уже закончился, поймал магистр Донарт.

— Господа Буркхард и Нэлькштайн, благодарю за то, что проверили скорость моей реакции, — отрезал целитель, когда рассеялся едкий дым от разрушенного щита. — Мне очень жаль ваш факультет. К тому же я понимаю, что вам отрицательные баллы, назначенные бойцам, теперь безразличны. Поэтому назначаю наказание лично вам обоим. У вас сегодня контрольная по математике, которую обязательно нужно сдать на «хорошо» или «отлично». Так ведь? Теперь ваш личный порог не шестьдесят процентов, а семьдесят, чтобы получить «удовлетворительно». Чтобы получить «хорошо», нужно преодолеть порог в восемьдесят процентов. И да, я имею право. Уверен, господин Йонтах и педагогический совет в полном составе подпишут постановление об этом изменении.

Тобиас, пустивший заклятие, покраснел. Свен так стиснул зубы, что они чудом не покрошились.

— Еще одна попытка нападения на господина Штальцана или любого другого юмнета — «удовлетворительно» будет равно восьмидесяти процентам. «Хорошо» начнется только с девяноста, — левый уголок рта магистра Донарта приподнялся в недоброй усмешке. — Вы уверены, что настолько хорошо знаете математику?

Свен подхватил сумку и рванул из кабинета. Свекольно-красный Тобиас выскочил следом.

— Спасибо, что не назначили отрицательных баллов факультету! — с сердцем поблагодарила Соня. Ее тут же поддержали другие девочки.

— Вы же не виноваты, что вам достались такие неконфликтные и спокойные соученики, — голос магистра Донарта, провожавшего взглядом двух опальных бойцов, прозвучал глухо и как-то настороженно, будто декан целителей отвечал на автомате, а его мысли занимало что-то другое.

Поэтому я не удивилась тому, что перед контрольной магистр Донарт беседовал о чем-то с директором, который решил присутствовать на таком важном уроке. Учитывая злобу, волнами исходившую от Тобиаса и Свена, это была разумная мера предосторожности.

Робина опекали весь четверг и утро пятницы. Ненавязчивая забота, на которую он сам и не обращал внимания. Преподаватели, чаще всего магистр Клиом, маячили где-то в обозримой близости. Очень щадящий, не задевающий гордость cпособ опеки. Но телохранитель был бы полезней.

Занятия в пятницу из-за церемонии награждения сократили, после обеда юмнеты были свободны. Робин предложил посидеть на террасе и выпить кофе вместо запланированного пикника. Я согласилась и даже с воодушевлением сказала, что идея хорошая, ведь с террасы открывался отличный вид.

Но на самом деле Робин поменял планы, потому что первая неделя после полнолуния далась ему очень тяжело. Он не хотел показывать, еще меньше хотел жаловаться, но я не только неплохо изучила его, но и видела ауру. Ожог сходил в этот раз очень медленно, и я безумно жалела, что Робину не удалось добыть травы.

Я нарочно выбрала место так, чтобы видеть и вход, и все столики на террасе, и большую часть сада. Не помогло. Нас атаковали сверху. Заклятий было два: одно шумно рассекло тент, второе ударило в Робина.

Он рухнул на пол, судорожно вдохнул. Явно с усилием, с болью. Я поставила щит над прореxой и бросилась к Робину. Лицо бледное, на лбу испарина, губа закушена.

— Уходи. Уходи, умоляю, Лина, — простонал он, вцепившись в ножку стула.

— Но…

— Умоляю, уйди! — рявкнул Робин.

— Лина! — из коридора на террасу выбежал Адам. — Быстро позови магистра Донарта. Сию секунду!

— Слушай его, — просипел Робин, обхватив руками живот.

Я помчалась в кабинет директора. Именно там перед церемонией награждения собрались преподаватели на cовещание с попечителями школы и представителями департамента. Краем глаза видела Свена. Знаю, он что-то сказал мне. Судя по тону, редкостную мерзость. Я не слышала. Ни слова не слышала. Все мысли были только о Робине, упавшем на пол. О Робине, мучавшемся от боли.

Целитель был на заседании, мгновенно вскочил, услышав мое истошное «На Робина напал Свен. Срочно нужна помощь!». За ним на террасу рванул и наш декан.

— Это госпожа Штольц-Бах, я верно понимаю? — тучный мужчина в очках явно обращался не ко мне, но не сводил с меня взгляда. Из-за костюма болотного цвета этот человек казался нездорово-блеклым.

— Вы угадали, — отрезала я. — Я не королевских кровей и присутствую в комнате. Можете спокойно обращаться ко мне прямо.

Кто-то хмыкнул, госпожа Фельд, тоже сидевшая за большим столом, улыбнулась.

— Отчего же вы так уверены в том, что это именно господин Нэлькштайн кого-то якобы ранил? — продолжал оплывший мужчина.

— Своими соображениями я поделюсь со следствием. Но железным доказательством станет след заклятия. Его обязательно считают в соответствии с параграфом девять статута о магических расследованиях, — отчеканила я. — Любой мало-мальски опытный следователь-маг сможет распознать, кто наложил чары. Или вы снова попытаетесь дискредитировать лучшего? Я о Рихарде Штальцане. Не выйдет!

Мой собеседник хотел что-то возразить, но передумал, вздернув уголок рта в неприязненной ухмылке. Сухопарая светловолосая женщина в бордовом жакете с белой оторочкой по вороту с вызовом сложила руки на груди, вмешиваться не стала.

— Вы настоящая оса, госпожа Штольц-Бах. Никому спуску не даете, — беззлобно усмехнулся бледный магистр Фойербах. — Идите на террасу, но подождите, пока вас позовут. Это важно. И магистр Донарт, и магистр Клиом отличные лекари, не стоит им мешать.

Я кивнула и вышла, притворив за собой дверь. Секретарь директора окинула меня долгим взглядом, но промолчала. Конечно, она ведь слышала мой вопль, видела выбегающих деканов. Не по свой вине я так пренебрежительно отнеслась к пожилой женщине, попытавшейся меня остановить.

В паре шагов от террасы меня перехватил Адам.

— Подожди тут, пожалуйста, — попросил он с нажимом.

— За активацию я б второй раз отчислил! — донеслись до меня слова стоящего рядом с Робином на коленях магистра Клиома. Робин не двигался, не ответил.

— Жаль, несовершеннолетний. Подcудное дело! — бросил целитель.

— О чем они? — впившись взглядом в Адама, спросила я.

Он потупился.

— О чем они? — разделяя слова, повторила я.

— Пусть он расскажет. Сам, — прозвучало ожесточенно.

— Адам. Ты же считаешь себя его другом…

— Да! — он твердо встретил мой взгляд. — Поэтому и молчу. Нельзя, понимаешь, нельзя говорить о таком без прямого разрешения. Пусть расскажет сам. Это будет честно. И по отношению к нему, и по отношению к тебе.

Я снова посмотрела на двух магистров, чарующих над неподвижным Робином, смахнула слезы.

— Это опасно?

Αдам потряс головой:

— Нет. Это очень больно. Очень.

— Поэтому он меня отослал? — я шмыгнула носом.

— Не только, — вздохнул Адам. — Пожалуйста, не расспрашивай меня. Я не тот, кто должен все тебе объяcнить.

Я всхлипнула, достала из кармана упаковку бумажных салфеток. Плакала, прижимаясь спиной к холодной стене, промокала слезы, тщетно пыталась успокоиться, глядя на сияние под руками магистров. Адам просто стоял рядом и старался в сторону террасы не смотреть.

— Попечители уже были в кабинете? — спросил он, когда я немного пришла в себя.

Молча кивнула.

— Как отреагировали родители отчисленных?

- Εсли бы я еще знала, как они выглядят, — сипло отмахнулась я.

— Отец Свена болезненно полный, а мать Тобиаса такая жилистая блондинка.

— Оба были в восторге, — саркастично хмыкнула я. — Особенно, когда я упомянула статут о магических расследованиях.

— Ты его знаешь? — искренне удивился Адам.

— Почти на память, — призналась я. — Одно время мечтала стать следователем.

— Тогда хорошая угроза получилась. Надеюсь, Штальцаны напишут заявление и настоят на том, чтобы завели уголовное дело. Я очень на это надеюсь, — в его голосе сквозило сомнение.

— Думаешь, не станут? — осторожно уточнила я.

— Боюсь, замнут. Оборотни в наши дни стараются лишнее внимание к себе не привлекать.

— Тут же такой повод хороший. Награда, высший отличительный знак Юмны. Это укрепит их позицию, — убежденно говорила я.

Адам неопределенно пожал плечами.

— Родители Тобиаса — совладельцы «Вестника». Так что тут не угадаешь, как настоящие события будут освещены, пока не увидишь статью. Я бы не рассчитывал на то, что статью о награждении Робина не запрячут на последней странице и не уместят в три строчки.

— Могут и так? — наивные мечты о красавце-оборотне на первой странице рухнули. Робину и его семье большое полноценное интервью, выдержанный в доброжелательном тоне репортаж пошли бы на пользу.

Αдам кивнул.

— Скорей всего, именно так и будет.

Я решительно сложила руки на груди:

— Как это изменить?

— Пока никак, — он покачал головой. — Нужно переизбрать департамент. Для этого необходимо консолидировать магическое сообщество Европы. Первый шаг к этому — открытие школ. Но из-за ранения магистра Фойербаха и плантаций пошли разговоры о том, что надо школу закрыть. Хотя бы временно, пока не закончится расследование.

Адам бросил короткий взгляд на магистров, убедился в том, что они заняты, и продолжил тише:

— На следствие давят. Давят сильно, чтобы закрыли школу. Давят на отца Робина, обвиняя в пристрастности. Там все сложно. Ясно лишь, что закрытие школы гарантирует нам всем потерю двух-трех месяцев учебы. И это в выпускной год! — подчеркнул Αдам. — Если департамент, мотивируя все тревогой о безопасности учащихся, этого все же добьется, школу закроют окончательно.

— И что тогда? — я постаралась рассуждать умозрительно, отрешившись от эмоций. Οсобенно от злости, из-за которой сxодило с ума сердце, на язык просились ругательства, а руки покалывало магией.

— Тогда придется уезжать в другие школы учиться. Ирландия, Россия, Канада, Египет, Китай, Индия примут учеников из Европы. Предварительные договоренности есть, но Юмна и ее магический источник тоже очень важны. Без нас они крайне уязвимы.

— И в чем проявляется эта уязвимость? — уточнила я.

Адам напрягся, натянуто улыбнулся.

— В нестабильности фона, конечно же. Но это можно нивелировать.

— Ну да, — недоверчиво хмыкнула я.

Он промолчал, только кивнул с прежней улыбкой на тонких губах.

— Ты проболтался, я уже поняла. Не бойся, буду молчать.

— Я не проболтался, а намекнул человеку, достойному доверия, — тихо ответил он и подмигнул. — Я не всегда могу сказать прямо, но уверен, ты найдешь информацию. Время терпит.

— Ты меня заинтриговал, — признала я.

— Надеюсь, — прозвучало удивительно серьезно.

Магистры закончили чаровать, помогли Робину подняться и сесть за стол. Декан целителей не зря уговаривал Робина пойти в больничное крыло. Он выглядел измученным и все еще страдающим, но коротко покачал головой, отказался.

— Нужного лекарства у вас все равно нет, — просипел он. — Спасибо за помощь. Спасибо. К церемонии станет лучше.

— Думаю, да, — согласился магистр Донарт. — Но побудьте здесь, я принесу зелье восстановления резерва. Не помешает.

Робин кивнул, снова поблагодарил.

— Займусь нашими отчисленными, — отрезал магистр Клиом. — Они больше не ученики, в списках приглашенных их нет. Выпровожу из Юмны немедленно, что бы там их родители ни говорили.

— И «хорошо» за контрольную начнется с девяноста процентов? — уточнил Адам.

— Это само собой, — кивнул целитель.

Магистры ушли, я села рядом с Робином, взяла его за руку. Адам немного постоял рядом, но решился и сел за столик. Робкий, ни к чему не обязывающий Робина шаг к примирению.

— Спасибо, что послал Лину за помощью, — тихо, но твердо поблагодарил Робин, посмотрев в глаза Αдаму.

— Я подумал, ей не стоит это видеть, — в голосе светловолосого парня сквозило сочувствие.

Робин кивнул, промолчал.

— Я принесу чая с лимоном и медом? Οн ведь тоже помогает, — осторожно предложила я.

Робин снова кивнул, и у меня на глаза навернулись слезы от осознания того, что ему даже говорить больно. Я чувствовала это через соединенные ладони и держалась изо всех сил, чтобы не расплакаться снова. Он нехотя выпустил мою руку, я встала и, доставая на ходу салфетки, пошла к большому столу с чайниками, турками и горелками.

Возня с заваркой дала мне возможность хоть немного прийти в себя, а парни смогли поговорить. Пусть я слышала только реплики Адама, но и по ним поняла, что Робин догадался, почему Адам так быстро оказался на террасе. Младший Йонтах пытался защитить друга и дежурил в коридоре. Кто ж знал, что эти двое нападут сверxу?

Когда я вернулась с чаем и плюшкой с корицей, которые любил Робин, обстановка за столиком была миролюбивая. Ни следа напряженности между парнями не осталось. Мы долго пили чай, ждали, когда подействует принесенное магистром Донартом зелье, когда Робин будет в состоянии идти. К сожалению, я чувствовала, что боль не ослабевала, лишь магический резерв пополнялся.

Спрашивать, что именно сделал Свен, не стала, решив подождать с этим трудным разговором. Α ещё не хотелось портить момент примирения Робина с Адамом. Оба явно радовались тому, что месяцы разлада позади.

Торжественная церемония награждения прошла в большом зале, который по этому случаю немного изменили. Убрали столы, скамьи повернули в другом направлении, а возвышение преподавателей украсили парадным полотнищем Юмны, сочетающим в себе и герб, и эмблемы факультетов. Белый, преобладавший в убранстве зала в тот день, показывал всем, что отличившийcя юмнет артефактор.

Речь директора, в меру торжественная и совершенно определенно доброжелательная, мне понравилась тем, что господин Йонтах не только упомянул происхождение Робина, но и заговорил о недавней истории с «Вестником». При этом директор подчеркнул, что гордится сплоченностью юмнетов, не потерпевших несправедливости. Худенькая невысокая девушка, журналистка «Вестника», при этих словах заерзала, мать Тобиаса опять сложила руки на груди. С моего места было отлично видно, как неприязненно женщина поджала губы.

На семью Робина мне нравилось смотреть значительно больше, ведь в них чувствовалась любовь к сыну и брату. Его родители держались за руки, и любому становилось понятно, что развод для них — вынужденная и тяготящая обоих мера.

Мама Робина, с которой он познакомил меня еще до награждения, была обаятельной женщиной. Ее благородная красота притягивала взгляд куда больше, чем яркие наряды или броские украшения других приглашенных на церемонию дам. Марго очень походила на мать. Такие же каштановые волосы с заметной рыжинкой, ровный нос, овальное лицо. Я не сомневалась, что она тоже вырастет красавицей. На свои двенадцать девочка не выглядела, казалась старше. Неудивительно, учитывая особое отношение департамента к оборотням вообще и к этой семье в частности. Нельзя остаться наивным ребенком, постоянно наблюдая несправедливость и чувствуя свою беспомощность.

Выступление магистра Фойербаха было кратким, но не сухим, и на добрые слова он не поскупился. Γоспожа Фельд сияла доброжелательной и ужасно фальшивой улыбкой. Я просто знала, что служащая департамента скручивает себя, изо всех сил держит лицо и изображает дружелюбие. Вспомнив подслушанный разговор директора и магистра Донарта, я задумалась о том, какие счеты могут быть у этой женщины с оборотнями и к каким решениям они ее подтолкнут. В том, что среди этих решений не будет непреодолимого желания повысить оклад отцу Робина и подписать бумагу о зачислении Марго в Юмну, я не сомневалась.

Директор вручил Робину почетную грамоту, надел медаль на широкой четырехцветной ленте, поздравил, пожав руку, и дал Робину слово. Он поблагодарил за оказанную ему высокую честь спокойно, без пафоса и напускной патетики. Чувствовалось, что этот скромный парень ценит награду, а не кичится ею.

— Все переврет, как пить дать, — прошептала мне на ухо Луиза, указав кивком на самозабвенно пишущую что-то журналистку.

— Значит, придется опять писать опровержение, — сухо ответила я и вдруг оказалась в небольшой комнатке со светлыми обоями и большущей картиной-пазлом. На кровати, застеленной пестрым пледом, плакала Марго, уткнувшись лицом в подушку. А мама Робина утешала дочь, гладила по плечам и голове, повторяла, что статья не стоит слез.

— Мы ведь не можем повлиять на то, как журналистка воспринимает…

— Она написала, что Робин заносчивый и хищный! — всхлипнула девочка, резко села и схватила лежавший рядом выпуск «Вестника». — Что все делал, лишь бы награду получить! Что у него лицо жестокое!

- Οна написала, что он ей таким показался, милая. Это не одно и то же, — вздохнула женщина. — Это ведь не видеорепортаж. В таких статьях очень много личного восприятия.

Меня вышвырнуло обратно в реальность так же резко, как затащило в будущее. Дыхание сбилось, горло сдавил болезненный ком, и я сильно сжала скамью, чтобы хоть как-то привести себя в чувство.

— Ты в порядке? — забеспокоилась Луиза. — На тебе лица нет.

— Я проcто представила, каким горем оборачивается для семьи Робина каждая мерзость в газете. Журналюги подстрахуются, напишут не «он злобный оборотень», а «он показался злобным оборотнем», — прошептала я. — Как это опровергать?

— Ты права. Никак, — она нахмурилась, поджала губы, зыркнула в сторону журналистки.

Директор как раз договорил заключительную речь, смолкли аплодисменты. Луиза решительно поднялась и заявила:

— Позвольте сделать небольшое, но важное объявление, пока все в сборе. Как редактор школьной газеты я от лица всех юмнетов выражаю благодарность коллеге из «Вестника». Мы все ценим старания «Вестника» и его сотрудников описывать происходящее в Юмне максимально объективно и беспристрастно!

По залу прокатился неодобрительный гул, но Луиза продолжала как ни в чем не бывало.

— Как показал выпуск в понедельник, это очень тяжелый труд, который потом с помощью директора Йонтаха и преподавателей Юмны приходится доводить до ума.

— Это да, — раздалось сзади.

— Вот-вот, сами катают черт-те что, — громко высказался сидящий недалеко от журналистки алхимик.

— Поэтому материал о сегодняшней церемонии наша школьная газета подготовит самостоятельно! — перекрывая шум, Луиза заговорила громче и резче. — Наши школьные журналисты самостоятельно возьмут интервью. У магистра Фойербаха и у Робина Штальцана. Мы сами подготовим для публикации фотоматериалы. Вам останется лишь подготовить место на первой странице. Все будет готово так, чтобы статья вышла в понедельник. Не благодарите, коллега.

Зал утонул в овациях и одобрительных выкриках. Я хлопала, сбивая ладоши, и смахивала слезы радости. Луиза умница. Придумала шикарный выход!

Когда стало потише, директор, еще не спустившийся с возвышения, обратился к журналистке.

— Думаю, я выражу мнение всего преподавательского состава, похвалив инициативу госпожи Келлер, редактора возрождающейся школьной газеты, — он улыбался спокойно, так, будто новость о существовании этой газеты не стала неожиданностью для него. — Я уверен, что «Вестник» хочет поддержать Юмну, показать всему магическому сообществу, что школа развивается, ученики не только успевают по всем предметам, но и проявляют интерес ко всем аспектам современной жизни. Статья, написанная и подготовленная юмнетами, — символ ренессанса магического общества. В таком случае будет неправильно, если столь важное событие, как награждение Робина Штальцана «Золотом Юмны», будет освещать штатный сотрудник «Вестника».

Журналистка мелко кивала, сидящая рядом с ней мать Тобиаса так кривилась, словно один за другим ела кислющие лимоны. Директор окинул взглядом зал.

— Я поговорю с главным редактором «Вестника». Газета, как и мы все, с нетерпением будет ждать статью госпожи Келлер и ее команды. И только эту статью. Никаких дополнительных очерков и заметок, вышедших из-под пера сотрудников «Вестника».

И снова шквал аплодисментов, волна воодушевления и потрясающее чувство, что мы можем, мы действительно способны менять мир!

Журналистка ушла ни с чем, совладелица «Вестника» тоже не стала задерживаться, как и отец Свена. Их обоих наверху ждали сыновья. Семья Робина знала о нападении, о ранении, но рихард Штальцан, как отец потерпевшего, не мог заняться расследованием сам. Поручил сбор показаний и доказательств своему помощнику.

Я очень боялась, что другой полицейский «не найдет следы» или «не сможет связать их с конкретными личностями», но эти страхи не оправдались. Отпечаток заклятия Свена был свежим, ярким и четким, а нападение на сына напарника второй следователь посчитал личным оскорблением и явно не собирался спускать никому. Даже сыночку владельца единственной сети магазинов в стране, где можно легально приобрести артефакты.

Родители Робина сердечно поблагодарили Луизу за инициативу. Думаю, оба понимали то, что я из-за ясновидения знала наверняка. «Вестник» собирался превратить заслуженную награду и повод для гордости в очередное оскорбление и клевету.

Робин чувствовал себя отвратительно, хоть и старался это скрывать. В основном ради сестры, сиявшей от радости и не знавшей о подлости Свена. Но Робина выдавали бледность, бережливость движений и скупость речи. Даже с родными ему было тяжело общаться, поэтому они довольно быстро попрощались.

Большому залу к ужину вернули прежний вид, но торжественные полотна и особый десерт превращали обычную трапезу в продолжение праздника. Робин ел мало и сердечно поблагодарил за то, что я раздобыла для него молоко. рядом Луиза делала первые наброски статьи, Кора сочиняла вопросы для интервью. В зале было шумно, многие обсуждали завтрашнюю вылазку, на которую в этот раз выходило в два раза больше юмнетов, чем обычно.

— Ты понимаешь, что нам нужно будет поговорить? — тиxо спросила я Робина. — Я не хочу выискивать по книгам, о какой подсудной активации шла речь.

Он тяжело вздохнул:

— Не ищи ничего, пожалуйста. Я расскажу, но завтра. Сегодня только одно желание — лечь и не шевелиться.

Я взяла его за руку:

— Понимаю.

Он хмыкнул:

— Это вряд ли.

Прозвучало резко и напряженно. Робин явно посчитал мои слова нелепой, а оттого раздражающей попыткой утешить. Он даже немного отодвинулся. Откуда же ему было знать, что именно в моем случае это неверная оценка?

— Я чувствую, как тебе больно, потому что я ясновидящая, Робин. Я очень ярко чувствую твою боль, — прошептала я ему на ухо и поцеловала в щеку.

Он вздохнул, попросил прощения.

— Не надо, — я качнула головой. — Сама знаю, как утомляет формальное сочувствие тех, кто никогда не сталкивался с ситуацией, но «понимает». Наслушалась.

— Из-за семьи? — осторожно уточнил он.

Я кивнула:

— Да. Эта тема всегда дает другим много возможностей показать, какие они сострадательные. На словах, — я хмыкнула и попросила: — Давай не будем об этом?

Робин молча обнял меня, и до самого прощания у дверей общежития я с нежностью отмечала, что он наслаждался каждой проведенной вместе минутой. Так же, как и я.