Особенности современной артефакторики

Γлава 29

Последние контрольные написали, первый терциал закончился очень даже успешно. Преподаватели-немаги разъехались, и жизнь в Юмне превратилась в сплошной магический факультатив. Причем не просто по инициативе, а по настоятельному требованию юмнетов. Мы все понимали, что возможная угроза со стороны Тангора серьезна, раз даже миряне-политики всполошились и открыли школы. Конечно, хотелось поскорей наверстать упущенное за десятилетие простоя, но магистры слегка охладили наш пыл. Они в один голос твердили, что лучше отточить до идеала двадцать заклинаний, чем выучить сотню, но ни одним не уметь пользоваться толком.

А это означало практику, практику и, что стало серьезным испытанием, арену. Не только мне было трудно ударить боевым заклинанием другого и не знать, успеет противник закрыться или нет. Большинство девушек испытывало те же сложности. Парням, которые почти все занимались какими-то единоборствами, было проще. Понадобилось очень много времени, чтобы каждый из юмнетов мог в полную силу, по-настоящему атаковать ученика или преподавателя.

О формировании факультетских команд говорили только в башнях и то не всерьез. Но места в основной боевой состав уверенно пророчили Робину, Кевину, Марку, Луизе и мне. Парням такое признание заслуг явно льстило, мы с Луизой не так уверенно чувствовали себя на арене и перспективе действительно попасть в команду в следующем терциале не радовались.

Расследование продвигалось медленно, но на день святого Николая следователи сделали нам долгожданный подарок. Сняли подозрения с магистра Крессен. Рихарду Штальцану удалось доказать, что она наложила подготавливающие почву чары на теплицы по распоряжению директора и всего лишь в конце августа. Мороки создали ещё в мае, когда началась активная подготовка Юмны к первому за десятилетие учебному году, а плантации существовали там еще дольше, не меньше десяти лет.

Эту новость обсуждали за ужином настолько активно, насколько позволял истощенный после очередной тренировки резерв. Адам, по сложившейся после окончания терциала традиции, сидел напротив меня за столом артефакторов.

— Буркхарды настойчиво продвигали идею создания частной школы на поверхности. Очень активно. Главным доводом было то, что не пострадают светское образование и привычный уклад жизни, — задумчиво хмурился светловолосый парень.

— А не таким главным? — меланхолично размешивая мед в чашке, спросила я.

Адам как-то неприязненно усмехнулся, бросил короткий взгляд на Робина.

— Возможность решать, кого учить, а кого нет. Школа ведь планировалась маленькая, в разы меньше Юмны.

— Понятно, — вздохнула я. — Не для всех.

— И не за счет обычныx налогов, которые отчисляются на образование, — подчеркнул Αдам.

— Все им мало, — буркнул Робин.

— Наши магистры, еще несколько человек ученых посчитали, что «элитного отряда» не хватит ни на что. Особенно, если тангорцы явятся с прежними захватническими намерениями. Они еще ни разу не приходили с миром, поэтому нет оснований считать, что в этот раз будет иначе, — Αдам устало потер лоб, зябко поежился.

— Раз элиты не хватит, пришлось открывать Юмну, так? — догадалась я.

Οн кивнул.

— Госпожа Фельд, наверное, обрадовалась. Такая активность в ее ведомстве. После стольких лет простоя, — хмыкнул Робин.

— Эта бюрократка все на отца спихнула. Полностью. И расчет бюджета, и подготовку помещений, и ремонт школы и домов, и организацию поставок всего, что нам нужно. Он злился очень, когда она заявила, что тому, кто все это затеял, тому и мусор вывозить, — Адам взял с тарелки шоколадное печенье и сердито добавил: — Крыса кабинетная. Отец еще обрадовался тому, что она хоть обслуживающий персонал наняла. Кто же знал, что она не о школе заботится!

— Ничего, мой отец расшифрует мороки. Она не могла не наследить! — убежденно заявил Робин.

— Скорей бы. На отца давят, грозятся снабжение школы перекрыть, а его уволить.

— За что? — удивилась я.

— Из-за того, что мы все остались, конечно, — вздохнул Адам. — Такой скандал ему закатили. Еще и дома у нас. Будто мы на мировую безопасность покусились, а он наc лично вдохновлял.

— У них земля под ногами горит. Чем жарче, тем больше бесятся, — довольно усмехнулся Робин. — Значит, мы все правильно делаем.

Этот вывод казался совершенно верным, но для торжества справедливости лично мне не хватило бы одних лишь доказательств того, что госпожа Фельд тоже нагревала руки на подпольных плантациях и артефактах. Я хотела, чтобы в списке возбужденных против нее дел фигурировали и шесть ночей полнолуния, в которые Робин был лишен обезболивающего. Но пока благодаря Алексе удалось доказать только то, что именно госпожа Фельд отдала распоряжение аптекам больше не продавать лекарство Штальцанам. Главное доказательство — годное для суда воспоминание Робина о разговоре с этой женщиной — пока добыть не удалось.

Десятое декабря стало Днем Перелома. Этот день, конечно, не объявят праздничным, но значимость его от этого не умаляется.

Рихард Штальцан и его помощник доказали, что мороки на оранжереи наложила Амалия Фельд вместе с госпожой Буркхард.

В этот же день магистр Клиом пригласил Робина к себе в кабинет, и оба пропали там на несколько долгих часов. Итогом истощившей обоих работы стал небольшой гобелен, изображающий Робина и госпожу Фельд в сфере. Прикосновения к полотну было достаточно, чтобы четко услышать голос женщины, объясняющей Робину, что лекарство не заложено в бюджет. Она явно издевалась, предвкушала чужую боль. Меня, в отличие от других, очень сильно захлестывало эмоциями служащей. Наверное, из-за этого я желала, чтобы ее приговорили к максимально возможному сроку.

Пятнадцатого декабря «Вестник» замолчал. И не потому, что ушел на каникулы. Департамент трясло, магические семейства, жившие рядом с Юмной, лихорадило. Скрывать информацию об аресте госпожи Фельд «Вестник» не мог, а без директивы сверху не знал, как правильно это освещать. Директив не было, потому что главу департамента лишили полномочий, а потом тоже арестовали. «Вестник» счел разумным молчать.

Лиам Йонтах и его соратники рассылали подписчикам ежедневника новостные листки сами. Информировали о ходе расследования, о том, насколько департамент злоупотреблял своей властью, что происходит в Юмне, чем грозит ее закрытие.

Среди прочего был и подготовленный Луизой большой репортаж о том, кому было выгодно травить оборотней и наживаться на артефактах и обезболивающих зельях. Благодаря директору, предоставившему ей недоступные простым смертным документы, Луиза осветила очень многие пункты, и я удивлялась тому, что бумага не воспламеняется в руках из-за того яркого, непримиримого негодования, которое ощущалось в каждом слове статьи.

Луизе много отвечали, используя для общения адрес Юмны. Оборотни, феи, три уцелевших семейства лепреконов считали своим долгом поблагодарить девушку и рассказать свои истории. Для следующих репортажей.

Некоторые из этих писем Луиза, с трудом сдерживавшая слезы, зачитала за завтраком, когда все юмнеты были в сборе. Гробовая тишина, ужас от осознания того, что творил департамент, принимающий нужные ему и спонсорам законы, злость. Я дышала эмоциями, наполняющими большой зал, сжимала руку Робина в тщетной попытке успокоиться, стискивала зубы, чтобы не перебивать Луизу. Ее прерывали другие, и возмущение, которое никто даже не думал скрывать, стало в моих глазах началом новой эпохи.

Не революция. Сознательность. Не бунт с переворотом, а четкое понимание, что и как нужно менять.

— Департамент не зря так боялся открывать Юмну, — хмыкнул Αдам. — Четыре месяца не прошло, а уже ясно видно, что будут суды и тюрьма. Никто из прежнего руководства не уцелеет.

— Твой отец это предвидел? — тихо спросил Кевин.

— Не только он. Все магистры-маги тоже так считали, но молчали, чтобы не насторожить департамент, — признал Адам.

— И что теперь? Что нам-то дальше делать? — Кевин ещё понизил голос, чтобы не перебивать Луизу.

— Учиться, — пожал плечами Адам. — Как ни странно, но это лучший аргумент в пользу сохранения Юмны. Ну и просвещать семьи. Многим родителям просто не было дела до политики, но голосуют они, а не мы. Большинству из нас еще нет восемнадцати.

— Твой отец хочет стать новым главой европейского департамента? — предположил Кевин.

Αдам покачал головой:

— Нет, не хочет. Ему нравится быть директором. Максимум, на что может согласиться, — место Фельд. Во Франции еcть очень толковый фей-полукровка с хорошим политэкономическим образованием и опытом в этой сфере. Отец, и не только он, хочет порекомендовать его на место главы департамента.

Из-за слушания по делу о нападении на Робина нас с Адамом вызвали для дачи официальных показаний в участке. Со следователем мы беседовали в присутствии магистра Клиома и директора, опекавших несовершеннолетних свидетелей. Пока мой декан сам давал показания, рассказывал, какие заклинания применял, чтобы нейтрализовать активацию вживленного Робину артефакта, мы с Адамом ждали в кафе.

— Магический международный суд в Базеле очень заинтересовался этой историей, — кивком указав в сторону полицейского участка, сказал парень. — Поэтому нужно, чтобы все было максимально запротоколировано.

— То есть эти двое пятнадцатью часами общественных работ не отделаются?

Адам покачал головой:

— Нет, не в этот раз. Их родители и другие родственники арестованы, ты это знаешь. Все счета заблокировали, имущество описали, банковские ячейки вскрыли. Взятки платить нечем и некому.

— Вряд ли они рассчитывали на такой поворот, — хмыкнула я. — Иначе не решились бы кроликов убивать. До нападения на Робина и не дошло бы.

- Οни в любом случае напали бы. Раньше или позже, но это случилось бы, — прозвучало слишком убежденно, не как обыкновенная догадка. Но Адам пояснил сам. Без дополнительных вопросов.

— Свен с Тобиасом, пообщавшись разок с представителем Базеля, пошли на сделку со следствием. Выдали все, что слышали и видели дома. Связи с поставщиками, подкуп должностных лиц и прочее. Оба сказали, что старший Нэлькштайн велел убить кроликов и попытаться подставить Робина, если не получится разъярить его настолько, чтобы он напал первым.

— Почему меня не удивляет, что Свен свидетельствовал против отца? — вздохнула я. — Теперь особенно любопытно, что же сказал им представитель Базеля.

— Правду, — спокойно ответил Адам. — Всего лишь правду о полноценном наказании. Теперь Тобиаса ждет вживление полностью блокирующего магию артефакта сроком на три года, а Свена — на шесть и год в тюрьме. И это мягкий вариант наказания, потому что они пошли на сделку.

— Карма в действии, — усмехнулась я. — Наказать артефактом тех, кто наживался на артефактах для оборотней.

— Специальный отдел расследования экономических преступлений просчитывает сейчас, сколько с момента введения закона об артефактах выплатили за это издевательство оборотни. Выясняют, какие проценты прибыли с этих сумм и от оборота обезболивающего получили Буркхарды, Нэлькштайны и верхушка департамента.

— А налог на жизнь? — возмущенно перебила я.

— И это тоже, — тут же заверил Адам. — Это дело небыстрое, но первые выплаты будут уже где-то в марте.

— Здорово! — обрадовалась я.

— Только Робину не говори пока, хорошо? Этот механизм только раскручивается. Будет обидно, если они с семьей настроятся, а выплаты задержатся. Если вместо ориентировочного марта будет май.

— Но точно будет?

— Да, точно, — уверенно кивнул Адам. — Совершенно. Базель настроен решительно. О возмещении вреда здоровью тоже думают.

— А моральный вред? Мало травли, так еще родителям Робина развестись пришлось из-за артефактов!

— Это тоже, Лина. Это тоже все учтут. Готовят документы к судам. В этом репортажи, которые Луиза сделала, тоже очень помогают.

— Она ведь не официальный журналист, не профессионал, — с горечью вздохнула я.

— Ничего, это не важно совершенно, — заверил парень. — Главное, что люди ей пишут, идут на контакт. Отец уверен, они и с юристами Базеля будут сотрудничать. Теперь, когда они убедились, что их судьбы действительно небезразличны, наверное, поверят, что юристы и общество заинтересованы в полноценном расследовании.

— Что ж Базель раньше ничто не волновало? — не сдержалась я.

— Потому что не было Юмны, — пожал плечами он. — Не было юмнетов и нашего общего неравнодушия. Только тихое болото, в котором все тонуло.

Рождество в магическом городе стало по-настоящему волшебным. Директор организовал все так, что родные учеников спустились в Юмну в Сочельник. В большом зале, украшенном еловыми ветками, остролистом и старинными игрушками, стало непривычно многолюдно. Мелодии знакомых с детства праздничных песен звучали в тот вечер особенно проникновенно и наполняли сердце теплом и святостью.

Я обнимала Марину, другой рукой сжимала ладонь Αлекса, украдкой наблюдала за Робином и его семьей. Эти четверо сияли по-особенному, излучали надежду на то, что жизнь изменится к лучшему. В большом зале Юмны среди почти сотни соучеников-единомышленников я верила, что надежды не напрасны.

Утром семьи опять спустились в Юмну, завтрак и вручение подарков получились таким же душевным, как и Сочельник. Помня, что семейные книги Робина пропали в пожаре, я подарила ему пятитомник «Алхимик», в котором приводились чуть ли не все известные на данный момент рецепты. По крайней мере, в этом клялся продавец. Но в любом случае, судя по радости Робина, с подарком я угадала.

Мое запястье украшал новый браслет из тисненой кожи и дерева, я разглядывала тонко сделанные завиточки и прислушивалась к разговору Риxарда Штальцана с моими приемными родителями. Технические вопросы о том, когда же вернут компьютеры с планшетами, казались в магическом городе инородными.

Марго, получившая от брата с любовью и фантазией оформленный альбом с десятками карманчиков для памятных мелочей, что-то уже писала на первой странице, когда к нам подошел Лиам Йонтах.

— С Рождеством, — просто сказал он и протянул плотный лист Рихарду Штальцану.

Тот взял, прочел, нахмурился как-то недоверчиво и снова вчитался в текст. От силы переполнявших этого человека чувств у меня закружилась голова, и голос директора звучал будто издалека.

— Доставили полчаса назад. Первый указ нового главы департамента.

Только тогда отец Робина выдохнул и передал бумагу жене. Она читала внимательно, держа документ обеими руками, но листок дрожал, и Райна Штальцан положила его на стол. По щекам красивой женщины текли слезы, и только увидев их, я поняла, почему мне трудно дышать, а лицу холодно.

— Магистр Донарт ждет вас всех в медпункте, — добавил господин Йонтах.

— Спасибо, — голос Рихарда Штальцана прозвучал сипло, сдавленно, но в нем сквозила искренняя сердечная благодарность. — Пойдемте, дети. Райна, милая, вставай.

— Да что там? — Робин обошел мать, заглянул ей через плечо.

Он быстро читал документ, а ошеломленность и поначалу недоверчивая радость Робина так сильно били по моим чувствам, что я зажимала рот рукой, лишь бы не всхлипывать громко.

— Пойдем, избавимся от них, — глава семейства подал жене руку, потрепал по плечу Марго.

Я смотрела в карие глаза сияющего Робина, и мне не нужны были слова, чтобы знать, о чем указ. Оборотни избавятся от вживленных под кожу артефактов! Больше не придется травиться обезболивающим. Родители Робина снова смогут жить вместе под одной крышей. Никаких бесчеловечных поборов. Никаких дополнительных налогов. Никакого приравнивания к животным.

Общество, которое мы изменили, станет более справедливым. Отката назад не будет. Мы не допустим.

Скрипнула скамья, когда Марго встала. И только тогда я сообразила, что в зале удивительно тихо. Оказалось, многие заметили, что директор вручил Штальцанам какой-то документ. Многие догадались, в чем дело и насколько это важно.

Собравшихся в зале людей без всякого влияния фей переполняла радость за Робина и его семью.

Кто мог подумать, что угроза вторжения иномирцев окажется такой созидающей силой!