От выстрела до выстрела (СИ)

Глава XIX

Ни одна весна не была до этого такой же счастливой у Столыпина, как эта: прогулки с Олей, дни и вечера, проведённые вместе, поцелуи, её смех, танцы, выходы в театры. Когда он приходил к Нейдгардам, она играла ему свои любимые мелодии, когда он приходил за ней к Аничкову дворцу, они шли до какой-нибудь кондитерской есть пирожные или в ресторан с обедом a la carte[1]. На Пасху он подарил ей ноты двух опер, которые она хотела — в Гостином дворе как раз продавали недорого. Она поздравила его с днём рождения собственноручно вышитым платком, в углу которого вились буквы: «П. А. от О. Б.».

Ему исполнилось двадцать два. Разговоры о бракосочетании стали определёнными. Сомнений ни у кого не осталось, что свадьбе быть, и, общим решением двух семей, пришли к тому, что венчание будет в Москве. Когда? Осенью. В связи с этим от обязанностей фрейлины Ольгу освобождали в мае, чтобы она могла ехать домой и начинать приготовления: шить платье, обзаводиться всем необходимым для собственного дома.

— Но где же мы будем жить? — задалась вопросом Оля.

— Здесь, в Петербурге, мне ведь надо закончить учёбу.

— Да, но где? Снимем квартиру?

— Вообще Саша может перебраться куда-нибудь, потому что на Моховой у нас весьма недурно.

— Женишься ты, а съезжать Саше!

— Ему изначально не понравилось, что мы поселились далековато от университета, — заметил Петя, — но если и придётся снимать квартиру, то мы найдём просторную, уютную, чтобы нам не было тесно, ты не переживай…

— Ах, Петя, — смеясь, Оля легонько тронула его плечо, — достаточно узнав тебя, я рядом с тобой всё меньше переживаю за что-либо!

Это было для него лучшей похвалой, ведь устроить покой, комфорт и достаток любимой Оленьке — это то, ради чего он готов был стараться изо всех сил. Она же подумала в дополнение, что даже если жить им придётся в тесноте, то вряд ли её это расстроит, ведь находиться с Петей становилось всё приятнее и желанней.

Но самому Петру вскоре запереживать пришлось. Настала пора экзаменов, и вот он сидел перед профессором Меншуткиным, сдавая органическую химию, и понимал, что отвечал ужасно, из рук вон плохо. Николай Александрович смотрел на него грозно, недовольно, постукивая карандашом по столу.

— Столыпин, что с тобой случилось? — Покраснев, тот вжал голову в плечи. Но сжиматься у него не выходило, со своим ростом Петя никогда не мог бы стать незаметным и зрительно уменьшиться. — Ты у нас с Дмитрием Ивановичем был чуть ли не лучшим на курсе! Подавал такие надежды! И что я слышу? Безобразие какое-то!

— Простите, Николай Александрович.

— У меня за что просить прощения? Перед собой проси! Чем ты свою светлую голову затуманил?

— Не смею оправдываться.

— Неужели связался с какой-нибудь разнузданной молодёжью? — Меншуткин оглядел его прищурясь. — Да вроде не похоже, чтобы по кабакам да притонам гулял!

— Ни в коем случае, Николай Александрович. Я женюсь.

— Женишься? Тебе разрешили? — удивился профессор.

— Нет, но я вскоре буду писать прошение.

С выражающим досаду и разочарование вздохом, Меншуткин вывел оценку.

— Только из-за того, что ты был отличником, Столыпин, а то бы отправил на переэкзаменовку! — Петя подсмотрел: ему поставили тройку. — Вот поэтому студентам жениться и запретили! Ты только собрался, а учиться уже перестал! Что же будет после свадьбы?

Пете нечего было возразить, он сам знал, что любовь к Оле и свидания с нею отняли уйму времени. Но, когда она станет его женою, он хотя бы успокоится и сможет думать лучше — вернётся к самостоятельной подготовке.

Чуть успешнее он сдал физическую географию и анатомию и физиологию растений у любимого Бекетова — на четвёрки. На последней неделе взявшись за ум и засев в библиотеке — Оля как раз тоже была занята при дворе в свои последние дни при нём — Столыпин сумел наверстать и сдать минералогию на отлично.

Саша нашёл его на кровати, лежавшего одетым, совершенно выдохшегося. На столе остыл чай, тетради беспорядочно разметались вперемежку с учебниками.

— Ну, как экзамен?

Петя молча поднял руку и выпятил пять пальцев.

— Пятёрка? А что же ты такой кислый?

— Такого стыда натерпелся за эти дни! Мóчи нет!

— Но всё же позади? Чего уж теперь! — Саша присел ему под бок. Он сам никогда не был настолько целеустремлённым и ответственным, как старший брат. Позволял себе лениться, не привыкши превозмогать неохоту или трудности. Это Петя из-за своей руки, бывало, вынужденно пропускал много занятий в гимназии, а потом садился и сутками нагонял упущенное. — Нам, филологам, давно стыд не ведом из-за вас, естественников! С первого курса как ни столкнёшься — одни насмешки[2]. Я привык не обращать внимание на то, что кто-то недалёким меня считает, и ты привыкай.

— «Кто-то»! Ладно бы кто-то, а то — Бекетов! А Оле я что скажу? Решит, что за дурака замуж выходит!

— Влюблённые все дураки, — «утешил» его Александр.

— И я? — посмотрел на него Петя.

— Ты бы себя со стороны видел! — засмеялся младший Столыпин.

— Что же я такого делаю? — приподнялся Пётр, усаживаясь.

Карикатурно изображая его изменённым голосом, Саша припомнил:

— «Оленька, тебе холодно?», «Оленька, тут тебе не слишком душно?», «Оленька, давай понесу зонтик», «Оленька, солнце не слишком яркое? Давай его притушу немного!».

— Таких глупостей я не говорил никогда, — хлопнул брата по плечу Пётр и, сменив гнев на милость, улыбнулся: — Я волнуюсь о ней, что в том смешного?

— Ты ей будущий муж, а не заботливая нянька.

— Няньки для маленьких девочек, для взрослых мужья и есть.

Саша закатил глаза, встав с кровати. Подумал про себя: «Я так и сказал — дурак влюблённый!».

Оля разложила эскизы платьев для Марии Фёдоровны, чтобы она выбрала, какое портнихе шить. До венчания великого князя Сергея Александровича и княгини Елизаветы Фёдоровны оставалось чуть больше недели, вновь готовились торжества в Зимнем, новые наряды, украшения, расписания церемониала. Не успели отдохнуть от одних — по случаю совершеннолетия наследника, цесаревича Николая Александровича, в которое он приносил присягу и принимал нескончаемый поток депутаций и поздравлений, как приблизились другие.

Прасковья, помогавшая с хлопотами, погладила одну из тканей.

— Оля, а ты уже знаешь, как будет выглядеть твоё подвенечное платье?

— Нет, мы с мамá займёмся этим, когда я приеду в Москву.

— Но ты представляешь себе его как-то?

Нейдгард задумалась ненадолго и пожала плечами:

— Белое и не очень пышное.

— Как, без турнюра⁈ — хохотнула Прасковья.

— Точно без него, — улыбнулась подруга и, присев, зашептала: — Ты представляешь, как раздеться перед мужем, а там это! Мужчины, наверное, и вообразить себе не могут, как это под юбками выглядит!

— Брось, молодые люди всегда всё знают, ещё до свадьбы.

— Петя не такой, — убеждённо возразила Оля.

— Он у тебя хороший, — посомневавшись, Прасковья поделилась: — Валентина как-то насмешничать пыталась над вами, видела вас где-то и, говорит, Нейдгард со своим ручным пёсиком! Не мужчина, а лакей! А сама знаешь что? Он ждал тебя у Аничкова, ещё до Пасхи, а мы с Валентиной шли мимо. Так она с ним заговорила, и у самой глаза блестят, ты бы её видела! Мне кажется, она тебе завидует. Я ей сказала: «Помолись Богородице, Валечка, добрее станешь».

Ольга посерьёзнела. Она знала об остром языке Ушаковой, но не это обеспокоило сейчас.

— Пашенька, а что… что если Петя всегда будет нравиться многим женщинам?

— И что же?

— Я буду сидеть дома, с детьми, стареть и делаться некрасивой, и он начнёт изменять! О! — Оля приложила ладонь ко лбу. — Я не выдержу измен, нет! Я ведь и до скандала не опущусь, и совсем не буду знать, что делать?

— Вы ещё не поженились, а ты уж об изменах думаешь!

— А как же не думать? Редкие мужья хранят верность.

— Мужчины таковы, какими их создал Господь…

— Господь создал брак, Пашенька, и нарушать брачные клятвы преступно. Это ведь слово, данное Богу!

Уварова посмотрела на неё и, взяв за руку, сказала:

— Судя по тому, что я знаю от тебя о твоём Петре Аркадьевиче, он последний человек, который нарушит когда-либо данное слово.

— Хоть бы так! — в порыве обняла подругу Ольга. — А всё же, как тревожно выходить замуж! Казалось всё пора, пора, не вечно при дворе торчать, а теперь страшно.

— Рано или поздно это должно было с тобой случиться, — улыбнулась Прасковья.

— И с тобой случится! — пожелала ей Нейдгард. Но та лишь покачала головой:

— Ничего, если и не случится. Будем с Александрой Павловной[3] до старости развлекать её величество, а потом в монастырь пострижемся. Нам, на вас с Петей наглядевшихся, замуж ещё сложнее стало выйти. Кто таких ухаживаний не захочет? А где же ещё взять таких женихов?

До Москвы ехали одним поездом: Петя провожал Олю с братом Дмитрием, чтобы отправиться потом дальше, в Орёл. Прощаться не хотелось, руки не выпускали Олиной руки, и Столыпин, приглашённый к Нейдгардам на обед, после него всё медлил уйти.

— Когда-то теперь увидимся?

— В конце лета, должно быть. Ты же заглянешь по пути в Петербург?

— Непременно! Но ты мне пиши всё это время, пожалуйста.

— А ты всё так же будешь хранить мои письма у сердца? — улыбнулась Оля. Петя в доказательство вынул то самое, первое, всё из того же внутреннего кармана:

— Это я всегда ношу с собой. А ты хранишь ли мои?

Делая легкомысленный вид, девушка посмотрела куда-то вверх, как будто припоминая:

— И куда же я их вообще положила? Какая у меня короткая память!

— Ничего, я тебе буду обо всём напоминать, — пообещал Пётр, — особенно о свадьбе. В каждом письме.

— Ты так ждёшь её? — польщённая, спросила Оля.

— Ничего так не ждал! А ты?

— Как и положено девушке, я боюсь её равно с тем, как жду.

— Не бойся, моя дорогая, драгоценная Оля. Я никогда тебя не обижу, ни словом, ни делом.

— Поначалу все так говорят.

Петя не стал спорить или доказывать что-то, зная, что поступки говорят лучше слов. Оля увидит, как крепко любит он её, однажды перестанет сомневаться и, может быть, именно в тот день, полюбит его тоже. Да, он нравился ей уже — это было заметно и понятно, но этим Столыпин довольствоваться не собирался. Она должна будет полюбить его, пускай и не так же беззаветно и глубоко, как он её. Разве мужчина не должен быть во всём сильнее? В том числе в любви.

Он уехал в Орёл, счастливый и страдающий, ещё радостный, но уже тоскующий. Впереди было целое лето, и как жаль, что они проведут его не вместе! Но успокаивала и согревала мысль, что это последнее лето, какое проведут они раздельно. Осенью они станут супругами, соединят свои жизни, и только смерть разлучит их когда-нибудь.

Едва добравшись до дома и поздоровавшись с отцом, он присел написать письмо: «Дорогая Ольга Борисовна Столыпина! Да-да, именно так и никак иначе — привыкай, моя милая, моя ненаглядная Оленька!..». Набросав пол-листа приятных нежностей и сообщив, что хорошо доехал, он вернулся из фантазий к реальности. Навестил сестру, что была на сносях и готовилась к рождению первенца. Сходил получить отметку в отпускной билет, что прибыл по заявленному в прошении месту. Потом Саша опять начал дёргать его к каким-то знакомым — у младшего брата была удивительная способность заводить всюду литературные компании, организовывать вечера и втягивать туда Петю, которого справедливо считал умным собеседником и гордостью семьи: в точных науках тот всегда мог подробно разъяснить что-нибудь и развеять людские заблуждения, вроде того, что земля — плоская.

Петя пытался заодно и заниматься на каникулах, разбирая тот материал, что упустил в Петербурге. Когда вечером не намечалось свидание и не было перспективы увидеть Ольгу, ему спокойнее сиделось на месте. Вернулось умение концентрироваться и погружаться в чтение. Учёба напоминала, правда, что надо бы писать прошение о разрешении на брак — волнительное дело с неизвестной концовкой. Но разве когда-то боялся Петя трудностей? Он боялся только нелюбви Ольги, а уж остальное преодолевать был готов. И вот, наконец, собравшись с мыслями, в конце июня он засел за бумагу с пером.

' Его Превосходительству Г-ну Ректору С. Петербургского Университета студента IV-ого курса Физико-Математического факультета Естественного отделения Петра Столыпина

Прошение

Честь имею ходатайствовать перед Вашим Превосходительством о разрешении мне вступить в брак с дочерью Почётного Опекуна, Гофмейстера двора Его Императорского Величества, фрейлиною двора Ея Императорского Величества, девицею Ольгою Борисовной Нейдгард' [4].

На следующий день послание было отправлено, и Петя стал ждать ответа. Конечно, это должно занять несколько дней, не всё решается быстро. Лишь бы в его пользу! Но время тянулось, и он по-прежнему отвлекался занятиями и письмами к Ольге. Она тоже прислала ему весточку, отругав, что нельзя заранее называть женою и своей фамилией — ведь можно спугнуть, сглазить!

И вот, больше недели спустя, на его имя пришла депеша из Санкт-Петербургского университета. Дрожащими руками открыв её, Петя прочёл: «Студенту IV — ого курса Физико-Математического факультета Естественного отделения С. Петербургского Университета Петру Столыпину в прошении о разрешении на вступление в брак ОТКАЗАНО».

Примечания:

[1] A la carte — возможность выбирать отдельные блюда из меню, это было не во всех ресторанах, часто они работали по принципу «табльдот» — комплексного обеда, как сейчас бы сказали «бизнес-ланча»

[2] В те времена среди студентов бытовало убеждение, что занимающиеся естественными науками изучают что-то важное и реальное, полезное, настоящую науку, а учащиеся историко-филологического факультета занимаются ерундой, среди студентов-естественников слово «филолог» считалось ругательством.

[3] Упоминавшаяся выше княжна Вяземская

[4] Приводится дословно написанное рукой П. А. Столыпина прошение от 26 июня 1884 года