Парижская страсть

26

Что же случилось тем утром в Гранд-отеле? Что в действительности произошло после того, как я оставил спящую Аврору в нашей комнате? Что явилось причиной ее загадочного исчезновения? Мне на ум приходило три варианта: она заскучала после этих нескольких спокойных дней; решила таким образом убедиться в моей верности; или же — она давно вынашивала план побега, пока наконец не представился случай его осуществить. Каждая из этих гипотез отвечала одной стороне ее натуры. Но — только одной. Версия скуки мало вязалась с тем, как пылко Аврора любила меня той ночью. Хитрость мне казалась ненужной — я с первой встречи ни разу не дал ей повода усомниться в моей любви. Наконец, будь это бегство умышленным, неужели она скрылась бы в такой спешке, забыв фотоаппарат и украшения, которыми очень дорожила? Мне казалось, что от разгадки зависит моя жизнь. Не абсурдно ли, думал я, обрекать себя на такие мучения? Ведь однажды, когда я с другого конца жизни взгляну на себя нынешнего, все эти тревоги способны будут вызвать разве что смех! Но умиротворение, обещанное мне старостью, не способно было облегчить нынешнюю боль. Я испытал все страдания, к которым приговорены брошенные, чем дальше, тем сильнее желающие того, кто их бросил.

Размышляя в одиночестве над моей загадкой, я подумал: а что, если Авроре тем утром, пока меня не было, нежданно-негаданно кто-то позвонил? И не был ли этот звонок причиной ее побега? Но кто мог действовать подобным образом и так рано, с риском попасть на меня, спящего рядом с ней? А может быть, это она решила позвонить тому, кто имел возможность ей приказывать, требовать ее присутствия и ускорить ее отъезд? Если это было так, значит, этому существуют доказательства, которые вполне возможно найти. Впрочем, воодушевление быстро остыло: что мне было делать с этими доказательствами? И что может сделать мужчина, узнав имя соперника, которого, может быть, его любимая уже не собирается покидать? Но мы всегда, возможно, из гордости, хотим выпить чашу горя до дна, убедиться, что оно и в самом деле огромно, убийственно, как предательство, и тем самым даже в миг, когда мы чувствуем себя упавшими ниже некуда, от противного доказать: все-таки мы что-то да собой представляем!

В результате я позвонил консьержу Гранд-отеля. Может ли он выслать мне список телефонных звонков из нашей комнаты, входящих и исходящих?

— Certo Signor, gliela spediamo subito…

За это время я успел только завести метроном, который еще стоял на пианино Авроры. С грустью посмотреть на ее кошелек для ключей. Проглотить еще чашку кофе. И этот лист пришел мне по факсу. На скрученной бумажной ленте был номер, который Аврора набирала в тот день, в семь утра.