Парижская страсть

92

— Какой ты молчаливый, — повторила она. — Будто боишься…

Да, я боялся. Близость Авроры вдруг показалась мне угрожающей. Эта женщина решительно меня предала. Она множество раз меня обманывала и одурачивала. Она меня использовала как подопытного кролика, выясняя, какие чувства ей подходят. Она меня связала, сделала слабым и — бросила. И все закончилось этой постыдной церемонией, будто плевком в лицо.

Мстить? Но как я мог отомстить? С какого момента существо теряет право любить, не любить, а потом любить опять? Это — единственный закон? Последствия беспрерывной войны? У меня истощились мои запасы ненависти. Осталось только отвращение. Так и должно быть. Любовь перед тем, как исчезнуть, еще раз навязывает свои правила тем, которые хотят от нее освободиться.

Думаю, именно тогда у меня возникло желание ее задушить. Жестокое желание. Простое. Без примеси. Никакого бешенства. Только должный порядок чувств и идей. Мои руки уже легли на ее шею. Я почувствовал на ней маленькие пульсирующие жилки. Она умрет возле меня.

Аврора, бедная Аврора, вся обернутая своей кожей, на которой выступали капли пота, не знала, что сейчас умрет. Она не знала, что ее жизнь закончится в этой унылой комнате, где она, как благоразумная маленькая девочка, сложила на стул свою одежду. Она не знала, что зеркала, которые нас окружают и которые вспоминают, может быть, о ее анонимных спариваниях, сейчас вберут ее последнее отражение. Мне достаточно сжать, и еще сжать, и она обезумеет, но я ее не отпущу. Я навалюсь на нее всей своей тяжестью. Она будет постепенно агонизировать в моих руках. Я опущу ее веки. Она никогда не увидит глаз того, кто ее задушил. У меня нет выбора. Только понимает ли она, мой кошмар, что у меня нет выбора?

Я приготовился сжать ее горло, когда она вдруг начала петь. Ее голос, изумительный и чистый, летел все выше. Как воздушный змей. Шелковая нить, натянутая в небе. Волна, влекущая наши лучшие дни. Вмиг я очутился с этим голосом на дороге в Женеву. На террасе в Рапалло. В баре, где публика аплодировала и бросала ей розы. Аврора, все еще не видящая, пела арию Монтеверди, которую я уже слышал в нашем первом номере отеля. Я снова увидел поток света. Я вспомнил, что в этот день для меня смерти не было.

Страх, ненависть, отвращение сразу ушли. Желание смерти, трепетавшее в кончиках моих пальцев, отступило. Я успокоился. Я нежно погладил ее лоб. Я снял повязку с ее глаз.