Парижская страсть

28

В тот день мы шли к Сене. Падал легкий снег. Город тускло поблескивал, как наспех вытертая классная доска. Холодноватый ветер трепал шарфы, пальто и гирлянды раскрашенных лампочек, которые были развешаны везде по случаю приближающихся новогодних праздников. Авроре, казалось, нравилась зима, которая делала ее лицо розовым, как у ребенка. А мне все в ней казалось восхитительным, живым, воздушным. Девчонки носили бы грубые рукавицы и зимнюю одежду слишком кричащих цветов. Дельфина побоялась бы простудиться. Аврора же была — само великолепие. Мы шли в ногу. И это меня без слов убедило, что наши судьбы уже связаны в одно целое.

На мосту, где свистел порывистый ветер, она взяла мою руку, так же, как она это сделала, придя в музей. В этом жесте была тщательно отмеренная беззастенчивость. В наших первых знаках внимания не было ничего торжественного. Нам было на удивление хорошо — нас будто шелковый кокон отделял от мира. Тело всегда раньше рассудка знает, что должно вот-вот произойти. Мы направились к площади Этуаль — потому что так ветер дул нам в спину. Когда мы проходили мимо отеля, у нее возникло желание там пообедать, потом она сказала, что лучше сразу взять там комнату. Это было так просто.

Она даже не чувствовала потребности придать этому ритуалу хоть какое-то значение. Ее бесстыдство меня ослепило; я сперва воспринял его как доказательство высшей гармонии с жизнью и только потом — как свойство женщины легкого поведения.

Она раздевалась, не сводя с меня глаз. Оказавшись голой в моих объятиях, она утратила свою храбрость, и несколько вздохов смягчили ее манеру быть и управлять игрой, которая ей до сих пор нравилась. Это очаровало меня. Комнату заливал зимний свет, очень чистый, ясный. У меня было ощущение, что смерть не страшна.

Мы не расставались до вечера и успели притереться друг к другу. Несколько доверительных признаний сблизили нас, но не до конца. Мы сошлись, но стали еще более разными.

Я быстро заметил, что наслаждение испытывает ее тело — но не душа. Были, конечно, движения и вздохи, но она ускользала от любого прикосновения. В выражении ее рта была истома — но не счастливое желание. Мне почудилось в этом даже некоторое безразличие.

— У меня это всегда так, — сказала она. — Не обращай внимания…

Я и в самом деле не придал этому большого значения. Напротив, я в этом видел деликатную сдержанность, которую я обещал себе преодолеть, когда мы познакомимся ближе.

Я также убеждал себя, потому что это меня устраивало, что ритмы желания и любви не всегда совпадают.

Она захотела есть. Мы заказали в номер устрицы, белое вино, кофе. Голая, в постели, она наблюдала за мной, как играющий зверек. Потом она спела мне арию из оперы.

Вся ее сущность заключалась в равновесии дикости и утонченности.

Была уже ночь, когда она решила уйти. У нее была встреча. С кем? Тогда она впервые заставила меня замолчать, приложив мне палец к губам.

— У каждого в жизни должен быть какой-то порядок. Я позвоню вам…

Она вписала мой телефонный номер в свою записную книжку которую сразу же положила в сумочку но дать мне свой адрес отказалась.

— В это время со мной трудно связаться…

Она причесалась. Я еще услышал, как она поет в ванной. Это была ария Монтеверди, священные звуки которой взлетали, как эхо того, что мы только что пережили. Она расхаживала по комнате, украдкой подмечая, какое действие производят на меня ее ноги, плечи, грудь. Наконец она присела на край кровати:

— Вы вполне уверены в том, что вы делаете? Я не хочу, чтобы позже вы упрекали меня…

Как бы я мог упрекать женщину, которая мне ничего не обещала?

Она надела браслет — тот самый, что я видел на ней накануне. Золотой браслет, вычурный, с камнями. Почему она носит такие кричащие украшения?

— Вы правы… Это подарок Кантёлё. Это, должно быть, обошлось ему в целое состояние, но смотрится ужасно.

И, сняв браслет с запястья, она положила его на стол.

— Вот, я оставляю его здесь… Так вы будете уверены, что я его уже не надену…

Этот жест показался мне театральным. Никто передо мной так себя не вел.

Она отказалась от моего предложения ее проводить. Поцеловала меня, еще раз пообещала позвонить и закрыла дверь номера. Потом я заснул.

Когда я проснулся, была почти полночь. Я должен был этим вечером встретиться с Дельфиной, но было уже слишком поздно, и я ее не предупредил. Должен ли я буду сказать ей, что встретил женщину, которая затмила ее в моем сердце? Нужно ли было причинять ей страдания?

То, что произошло только что, убедило меня, что возможное огорчение Дельфины с точки зрения моего нового счастья ничего не значит.