Пепел. Гори оно все... (СИ)

26

Не знала и сама Аля. Всю неделю в ней жила пустота. На работе, хоть она и сидела с каменным лицом, боль отдавалась от каждого ее взгляда и воспоминания, пусть и загнанная глубоко внутрь, пусть и подавленная огнем, что горел внутри. Но возвращаясь домой к Диме, она ложилась на свой диванчик на кухне, сворачивалась клубком и просто лежала.

Ели они то, что покупали: готовить не хотелось ни ему, ни ей. Она видела, как работает ее лучший друг, и понимала, он тоже выгорает изнутри. Его глаза, когда-то тёплые, теперь были тусклыми, как потухшие угли. Он работал — фрилансил, сидя за ноутбуком до глубокой ночи, — но делал это механически, без искры. Она знала, что он всегда любил Эльвиру. Сколько Альбина его помнила, Дима смотрел на её сестру с тихой, почти благоговейной нежностью. Он никогда не надеялся на взаимность — Эльвира была слишком яркой, слишком далёкой, как звезда. Но потом она дала ему шанс. Крошечный, хрупкий, как стеклянная бусина. Для Эльвиры это было мимолётным увлечением, если вообще было чем-то серьёзным. Для Димы — источником тепла, света, жизни. Он цеплялся за этот шанс, пока Эльвира не разбила его, уйдя к Артуру, оставив Диму в той же пустоте, где теперь жила Альбина.

Она навела небольшой порядок в маленькой квартире, взяла на себя обязанность мыть посуду, закидывать в машинку их вещи. Они жили бок о бок, как брат с сестрой, почти не разговаривая, иногда лениво обмениваясь новостями.

Как-то за вечерним чаем Дима признался, что его мама – соседка Ковалевых – в хлам разругалась с матерью Альбины, назвав приехавшую Эльвиру сукой и потаскухой. Женщина даже ударила девушку по лицу, проклиная день, когда ее сын влюбился в продуманную тварь. Скандал обсуждала вся деревня.

Как ни странно, эта новость вызвала у Альбины злую усмешку, хоть она и понимала, что теперь уже не поедет в село очень долгое время.

Мать звонила еще пару раз, и Альбина даже нашла в себе силы с ней говорить. Но не долго, просто отключая звонок, чем, уверенна, вызывала в матери невероятное раздражение и откровенное непонимание.

— Значит, завтра увидишь их обоих… — резюмировал Дима, глядя в свою кружку, словно там мог найти ответы. Его голос был тихим, но в нём сквозила тоска, острая, как лезвие.

— Чтоб они оба сдохли… — отозвалась Альбина, тяжело закрывая глаза. Её слова были пропитаны ядом, но произнесены устало, как будто даже ненависть отнимала последние силы.

— Нет, Аль… — Дима горько усмехнулся, и его тоска резала воздух, как холодный ветер. — Они будут жить. Жить и радоваться жизни. Один — с той, которая его выбрала, пройдя по нашим головам. Второй… Ну, второй, судя по всему, вообще людей за людей не держит. Им, Аль, даже стыдно не будет. Они просто… перешагнут через нас и пойдут дальше.

И в этих словах была вся правда жизни. Той жизни, которую Альбина раньше не признавала, но прочувствовала на себе в полной мере.

— Эля приходила сегодня… — добавил Дима, почти шёпотом, как будто слова жгли ему горло.

— Зачем? — Альбина даже не открыла глаза, её голос был ровным, но в нём чувствовалась усталость, граничащая с равнодушием.

— Сказать, что я веду себя не по-мужски, — Дима рассмеялся, но смех был сухим, ломким, как треснувшее стекло. — Что настраиваю тебя против неё. А моя мама, по её словам, так вообще адская тварь… Притащилась ко мне, чтобы объяснить, как я неправ.

— Охуеть самомнение… — вырвалось у Альбины против воли. Она повернулась на спину, скрестив руки на груди, всё ещё не открывая глаз. Её губы дрогнули в злой усмешке. — Серьёзно? Она правда думает, что я сама не могу её ненавидеть?

— Она, Аль, свято верит, что ты бы её уже простила, если б не я, — Дима покачал головой, и в его голосе мелькнула горечь. — Что это я тебя подзуживаю, а ты… ты просто запуталась. И что она, Эльвира, всё ещё твоя сестра, которая желает тебе добра. И что она все исправит, что теперь, когда она с Артуром, она и тебе поможет…. Найти кого-то…. и….

Альбину затрясло от безумного смеха.

- Дим, вот скажи мне, она совсем ебанутая?

— Она… — Дима запнулся, его голос был тихим, сломленным. — Она живёт своим миром, Аль. Молодая, глупая… Не понимает, что натворила. Думает, это всё можно просто забыть, как детскую ссору.

— Сука она, Дим, — лениво, но твёрдо ответила Альбина, её голос был усталым, словно она смирилась с неизбежным. Она убрала ладони от лица и снова закрыла глаза, как будто слова отнимали последние силы. — Самолюбивая, эгоистичная сука. И ты, и я — мы оба это знаем. Всегда знали. Наша любовь застилала нам глаза. А она… она прошла по ней ледоколом, как будто мы — просто мусор под ногами.

Дима молчал. Его руки дрожали, сжимая кружку, и Альбина знала, что он чувствует то же, что и она — смесь ненависти, боли и пустоты, что осталась там, где когда-то была надежда. Они снова замолчали, и тишина, густая, как туман, окутала кухню. Дождь за окном стучал всё громче, а свет лампы казался слишком тусклым, чтобы разогнать тьму, что поселилась в их душах.

- Твоя мать тоже думает, что ты простишь…

- Я не прощу… - Альбина вдруг осознала это в полной мере. Сказала то, что сидело в ней всю эту неделю. – Не измены Артура, Дим. Как это не больно, но мужчины изменяют…. Я с самого начала это знала… Я не могу простить ее…. Мою сестру, которая просто забыла об этом, когда появился хороший вариант устроить свою жизнь…

Её голос дрогнул, но она не заплакала. Слёзы высохли где-то внутри, оставив только холодный огонь, что тлел в груди. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы не дать этому огню вырваться.

— Аля… — Дима запнулся, его взгляд метнулся к ней, но тут же вернулся к кружке. — Она действительно могла влюбиться…

— Ты до сих пор её защищаешь… — Альбина резко повернула голову, её глаза сверкнули, как лезвия. В её голосе была не только злость, но и боль — боль от того, что даже Дима, её единственный союзник, всё ещё цепляется за тень Эльвиры.

— Я… — Дима потёр лицо рукой, его пальцы дрожали, как будто он пытался стереть с себя эту слабость. — Я стараюсь быть объективным, Аль. Пытаюсь понять… Не для неё. Для себя. Чтобы не сойти с ума.

Альбина молчала, глядя на него. Она видела, как он борется — с любовью, что всё ещё тлела в нём, с ненавистью, что разъедала его, с пустотой, что была их общим домом. Её гнев угас, сменившись усталостью, тяжёлой, как мокрый снег. Она отвернулась к потолку, где паутина в углу казалась картой их разбитых жизней.

— А я не хочу быть объективной, Дим, — тихо сказала она, её голос был почти шёпотом, но в нём звенела боль. — Я хочу, чтобы у меня не болело… вот здесь. — Она стукнула себя по груди, туда, где сердце билось глухо, как сломанный мотор. — Какое, думаешь, у нас с тобой будущее? А? Что нас ждёт? Ещё больше этой… пустоты? Ещё больше людей, которые будут перешагивать через нас? Ты думаешь, мы сможем нормально...жить? Что не будем в каждых новых отношениях видеть.... вот это?

- Время лечит, Аль…. – тихо заметил Дима. – По крайней мере, так говорят…. – добавил он еще тише.

Девушка замолчала, снова уставившись в потолок.

В кабинете Ярослава он был таким же белым. Почти идеально чистым, в отличие от их маленькой квартиры, где давно поселились паучки – домашние питомцы, как называл их Дима.

Альбина оказалась здесь впервые, но не чувствовала ни любопытства, ни желания разглядывать. Её глаза не цеплялись за детали — ни за фотографии в рамках на полке, ни за панорамное окно, открывающее вид на серый город. Она была всего лишь наблюдателем, как сказала Ирина, сидевшая рядом. Её задача — слушать, понимать стратегию компании, следовать указаниям. Ничего больше. Ничего личного.

Артур пришел на совещание последним. До этого на глаза девушки он не попадался, хоть и приехал на работу рано утром – Аля машинально отметила его Порше на служебной стоянке. Просто сидел в своем кабинете, работая, а не слонялся по коридорам. И уж тем более не искал больше встречи с самой Алей.

К счастью, даже за рабочим столом они сидели на максимальном расстоянии друг от друга: Артур по правую руку от отца, сама Аля – почти в самом конце, рядом с Раей, которая вела протокол. Та бросила на нее быстрый взгляд, но ничего не сказала. Ни единого слова.

Ирина села не далеко от них, ее статус тоже не позволял выступать на равных с топ-менеджерами компании, но ее это волновало мало.

Альбина смотрела прямо перед собой на свои документы, отключая эмоции. Да, она ощущала, как многие глаза останавливались на ней, но сидела прямо. И спокойно. Словно не произошло вообще ничего. С каменным лицом и холодными глазами. Ощутила и взгляд Артура, пробежавший по ней. Но старательно не встречалась с ним глазами.

Не избежала она и еще одного взгляда: тяжелого, испытующего. Взгляда, сканировавшего ее насквозь. Быстрого, чуть презрительного. Его она узнала сразу – Ярослав.

И не почувствовала ничего: ни страха, как раньше, ни смущения. Смотрит…. И пусть хоть дыру прожжет. Если спросит, она ответит. Но тоже вряд ли – она здесь не как член совещания, а как снова стажер.

Слушала внимательно, стараясь не пропустить ни слова, хотя многого не понимала. Но когда очередь дошла до доклада Артура – подобралась. Внешне тот был спокоен, но даже Аля заметила его дерганность, когда Ярослав начал задавать вопросы: жёсткие, очень точные. Холодные. От тона Мииты-старшего съеживались все. Все, кроме Альбины. Ей было все равно. Не страшно.

Вдруг, не к месту, всплыло воспоминание: их танец на дне рождения, его руки, прижавшие её чуть сильнее, чем нужно, его тёплый шёпот у виска. Интересно, сейчас он тоже считает, что ошибся? Что думает о ней? Презрение? А может быть брезгливость? Жалость? Нет, это вряд ли.

Альбине внезапно захотелось улыбнуться.

Нет, не людям вокруг, а самой себе, за собственную глупость.

— Что с соглашениями с областью? — голос Ярослава вырвал её из мыслей. Вопрос был обращён к Ирине Александровне, сидевшей неподалёку.

— Всё в порядке, Ярослав Геннадьевич, — тут же отчеканила Ирина, её голос был спокойным, но твёрдым, как всегда. — Сегодня утром согласовали последние нюансы. На этот раз, — она бросила быстрый, почти незаметный взгляд на Альбину, — задержек не было.

— Удивительно, — ехидно прокомментировал Ярослав, и его взгляд скользнул по Альбине, тяжёлый, осязаемый, как холодный ветер. — На этот раз вы быстро управились, без затяжек.

— Научились правильно говорить, — Ирина пожала плечами, и в её тоне мелькнула лёгкая насмешка, но глаза остались серьёзными.

— Хорошо, — кивнул Ярослав, его голос был сухим, как щелчок замка. — Стартует новая избирательная кампания, ссориться с губернатором нам не с руки. Но если кто-то в министерствах будет затягивать работу — я хочу знать, кто это. Ирина?

— Да, Ярослав Геннадьевич, — ровно кивнула она. — Я поняла. Но…

— Я помню, о чём ты говорила, — перебил он, его тон стал чуть мягче, но всё ещё властным. — Передавай дела.

Альбина сначала не поняла, о чем идет разговор, но вдруг ощутила, что многие взгляды скрестились именно на ней.

Подняла голову и столкнулась глазами с темным взглядом Ярослава.

Он чуть приподнял бровь в немом вопросе. Артур откинулся назад на стуле и довольно улыбнулся ей.

Довольно. Улыбнулся. Ей.

Словно награждал чем-то.

— Ирина Александровна вчера сообщила мне, что уходит на пенсию, — спокойно, но веско объявил Ярослав, его голос разнёсся по кабинету, как эхо. — Все её проекты и направление GR переходят новой сотруднице — Ковалёвой Альбине Григорьевне.

Альбина почувствовала себя Алисой, провалившейся в Зазеркалье. Мир вокруг стал нереальным, как будто она смотрела на сцену со стороны: белый кабинет,деревянный стол, лица коллег, застывшие в удивлении, взгляд Ярослава, улыбка Артура. Её сердце заколотилось, но лицо осталось неподвижным, как маска. Она не понимала, что происходит.

— В связи со стартом избирательной кампании, нагрузка на GR увеличится. Я дал поручение отделу кадров подобрать ещё двоих сотрудников на это направление, а организационному отделу — выделить GR в отдельную часть структуры. Поздравляю, Альбина Григорьевна, с понедельника вы переводитесь на должность руководителя GR-проектов компании, а также назначаетесь моим помощником на период кампании. С соответствующим должностным окладом.

В глазах Альбины потемнело, как будто кто-то выключил свет. Бешенство, дикое, звериное, рванулось из глубины её груди, где весь этот день тлел холодный огонь. Она сжала кулаки под столом, её ногти впились в ладони, и только невероятным усилием воли она загнала этого зверя обратно в клетку. Её лицо осталось неподвижным, как маска, но она подняла взгляд и посмотрела прямо в глаза Ярослава, вложив в него всё презрение, какое только могла собрать. Её взгляд был острым, как лезвие, и тяжёлым, как свинец — обвинение, которое она не озвучила.

И кивнула. Коротко, резко, как будто ставила точку.

Она поняла всё в тот же миг. Это было не повышение. Это был подкуп. Её покупали, как дешёвую куклу, от которой ждут молчания и покорности. Её боль, её предательство, её раздавленную душу оценили в новую должность и прибавку к зарплате. Затыкание рта, подачка любовнице за отставку — вот что это было. И все в этом кабинете знали. Знали топ-менеджеры, опустившие глаза к своим бумагам. Знала Райя, чьи пальцы замерли над клавиатурой. Знал Артур, чей ленивый, довольный взгляд она почувствовала, как удар. И знала она сама. Ярослав подтирал дерьмо за своим сыночком, и она была лишь частью этой уборки.

Ирина, сидевшая рядом, со всей силы вцепилась в руку девушки. Её аккуратные, ухоженные ногти впились в нежную кожу Альбины почти до крови, и этот резкий укол вернул реальность. Она мельком взглянула на Ирину — серые глаза старшей коллеги молили о молчании, почти кричали: «Не делай глупостей. Не сейчас». Альбина стиснула зубы, её челюсть задрожала от напряжения, но она промолчала. Сухо улыбнулась, когда топ-менеджеры пробормотали дежурные поздравления, их голоса звучали, как шелест бумаги. Поймала взгляд Артура — ленивый, дружелюбный, почти снисходительный, как будто он дарил ей прощение за то, что она посмела быть частью его жизни. Она заставила себя ответить почти тем же — холодной, натянутой улыбкой, которая резала её изнутри, как стекло.

— Благодарю, Ярослав Геннадьевич, — её голос был сухим, как пустыня, но твёрдым. Она не дрогнула, не дала ни тени слабости.

Досидела до конца совещания, хотя каждый удар сердца отдавался в висках, а огонь в груди грозил вырваться и спалить всё вокруг. Ярослав говорил о новых задачах, о кампании, о сроках, но его слова тонули в звенящей пустоте её мыслей. Она не слушала. Она думала о том, как этот кабинет, с его белыми стенами и стеклянным столом, стал клеткой, где её унизили, перекупили, заставили играть по их правилам. Когда совещание закончилось, Альбина встала первой.