По ту сторону экрана

14. Забвение

Неподобающе сунув руки в карманы жакета, я брела по городу, утирая слезы, не став вызывать такси. Мне было безразлично, что подумают обо мне случайные прохожие, но им я тоже, кажется, была безразлична.

Теперь поведение Дениса, казавшееся таким загадочным с самого начала, выглядело в моих глазах простым и понятным. Он пришел в S, чтобы поставить меня на место. И увидел именно такой, какой успел представить: легкомысленной, непредусмотрительной, постоянно ошибающейся и неуклюжей. Такой не то, что работу в бюро, даже кофе страшно доверить приносить.

Но почему тогда ничего в его поведении до сих пор не обидело меня? Не унизило? Он ведь защищал меня и заботился, был непривычно галантен и вежлив, умел поддержать и помочь. Как это вязалось с его планом? Или права была Аллочка и в моей голове все перепуталось, и я смешала отношения Дениса с Яной с его отношениями с собой?

Аллочка. Вспомнив о подруге, я тут же набрала ее номер, но, когда она ответила, я почему-то не сумела выговорить ничего особо вразумительного, и, снова расплакавшись, отключилась. Я не могла выговорить слов о том, что Лазарев не тот, каким я привыкла его считать. Словно, если я произнесу это вслух, я окончательно признаю собственное поражение и пути назад уже не будет. Но его ведь и так не было, разве нет?

Нащупав в кармане какой-то прямоугольный предмет, вытащила его и уставилась слезящимися глазами на ту самую визитку Лазарева, которую он дал мне, чтобы я отправила на указанный в ней электронный адрес документ, в котором фиксировала ход судебного заседания по его просьбе.

Память услужливо подкинула выражение его лица, когда я говорила, что документ не сохранился. Денис тогда был спокоен, потому что он знал, что я не справлюсь и я лишь оправдала его ожидания. Я просто подтвердила собственную несостоятельность, которую к тому моменту Лазарев и без того успел мне приписать. Вот кем я всегда была в его глазах. Никчемной легкомысленной дурой.

Как добралась до собственного дома почти не помнила. От разлившейся по телу слабости, ничком упала на диван, продолжив плакать уже навзрыд.

Вскоре, открыв входную дверь своим ключом, на помощь примчалась Аллочка:

— Ясенева, что случилось? — принялась она тормошить меня. — Да что произошло-то?

Ее присутствие и встревоженный голос немного отрезвили. Сев на диване, поджав под себя ноги, я, всхлипывая, выговорила:

— Денис… Он сделал меня свои помощником, чтобы доказать, что я ничего не умею и вообще…

— Стоп, — нахмурилась подруга. — Но ты-то умеешь! Да, Лазарев твой — козел, но разве это повод так по нему убиваться?

Действительно ведь, не повод. Просто всё навалилось сразу, одновременно, и лишило эмоционального контроля. А разговор с Денисом стал последней каплей, которой оказалось достаточно, чтобы вызвать внутри настоящий ураган.

— Он просто вел себя совсем не так…

Теперь Аллочка, кажется, разозлилась. Давно я не видела ее настроенной столь серьезно:

— Хватит, Ева. На нем одном свет клином не сошелся. Не стоит он твоих переживаний. Ты же не так давно сама говорила, как хорошо тебе быть свободной и от свиданий отказывалась?

— Говорила, — кивнула я. — Просто он за такой короткий срок неожиданно стал для меня по-настоящему важен.

— Найдем другого, еще важней, — махнула она рукой. — Я-то думала, что-то серьезное стряслось. Даже курс по ведической психологии Сатьи Дас ради такого пропустила, между прочим.

Я горестно вздохнула.

— Где там твой коньяк для лучших времен?

Неожиданная смена темы разговора заставила Аллочку забыть о ведической психологии и удивленно округлить глаза:

— А что, это у тебя сейчас «лучшие времена» такие?

— Нет, кажется «худшие». Но они тоже подойдут.

— Уверена?

Я кивнула, решительно утерев слезы. Нужно было отвлечься. И смириться. И как-то выкинуть мысли о Денисе из собственной головы.

Вскоре коньяк уже стоял на журнальном столике у дивана, а Аллочка разливала его два, принесенных из собственной квартиры снифтера, поскольку в моей такой посуды отродясь не водилось.

— Ты как крокодил Гена, который пришел к Чебурашке на чай с чаем, чайником и всем остальным, — пробормотала я, глядя на нее.

— А ты ела-то когда в последний раз, Чебурашка?

Кажется, вчера утром. Или это было позавчера?

— Какая разница? Главное, что я уже лет пять с тобой не пила.

Я поднесла к лицу янтарную жидкость, плещущуюся по тонким стеклянным стенкам. Терпкий аромат абрикоса и сливы резко ударил в ноздри, неожиданно придав сил. Сморщив нос, я сделала несколько глотков, позволив им обжечь горло и грудную клетку.

— А помнишь, что было, когда мы пили в прошлый раз? — полюбопытствовала Аллочка, тоже пригубив коньяк из собственного снифтера.

— Помню. Ничего хорошего. Но сейчас мне и без того паршиво, так что хуже вряд ли будет.

— Хуже всегда может быть, — многозначительно подняла подруга вверх указательный палец. — Но, давай выпьем за то, чтобы не было.

Чуть позже мы догадались, что закусывать алкоголь было бы лучше и я нарезала на дольки яблоки и апельсины, обнаруженные в холодильнике.

Печаль и скорбь, терзавшие меня на протяжении всего дня, действительно, ненадолго отступили и к вечеру я чувствовала себя непривычно расслабленной и спокойной. Не смирившейся, нет. Я знала, что утром грусть вернется, возможно даже с удвоенной силой. Но пока состояние опьянения позволяло, я наслаждалась этим кратким мигом умиротворения и безразличия ко всему происходящему.

— Ясенева, ты что засыпаешь? — проговорила Аллочка заплетающимся языком.

— Нет, конечно, — ответила я, понимая, что мой собственный язык тоже слушается меня недостаточно хорошо, и зевнула.

Чтобы не уснуть, потянулась к макбуку, который еще ночью оставила на диване.

— Эээ, нетушки моя дорогая, — подруга оказалась проворнее и выдернула у меня из рук ноутбук прежде, чем я установила его на собственных коленях. — Я тебя знаю, ты сейчас опять Лазареву писать будешь, считая, что так можешь что-то изменить.

— Не буду я ему писать! — возмутилась я, прекрасно понимая, что именно эти мысли только что витали у меня в голове.

Собутыльница подлила еще коньяка в мой успевший опустеть бокал.

— Будешь-будешь! Хорошо, что здесь я — твоя спасительница от новых глупостей! Мы вот возьмем сейчас и найдем тебе новый предмет воздыханий, а Лазарев твой потом еще локти кусать будет! Забудешь о нем, как миленькая.

— О нееет, только не это! — в искреннем ужасе взмолилась я. — Пожалуйста, давай не будем никого искать. Я на этот сайт знакомств уже смотреть не могу!

Подруга лукаво прищурилась, и стало ясно, что план, успевший созреть в ее очаровательной белокурой голове, мне точно не понравится.

— А мы будем искать не на сайте знакомств, — довольно хлопая в ладоши объявила она. — Мы ради такого дела с тобой в клуб поедем!

— Не хочу в клуб, — призналась я, — Давай мы с тобой просто включим музыку и дома потанцуем, а?

Но она уже вызывала такси, действительно танцуя под какую-то мелодию, звучащую исключительно у нее в мыслях.

— Дома так не получится. Надо так, чтобы шумно и весело. Тогда ты мигом забудешь о своем Денисе и встретишь кого-то более достойного.

— В клубе? Я тебя умоляю…

— Ну мало ли, — развела руками она. — Как минимум, просто повеселимся.

Веселиться мне как-раз хотелось меньше всего. Хотелось спать.

Но вместо этого в ожидании такси мы выпили еще коньяка. Сознание с каждым новым миллилитром алкоголя становилось все спутанное, контуры предметов вокруг — ярче и расплывчатее. Хотя я и понимала, что это не мир вокруг так меняется. Это просто меняюсь я сама. Отпускала контроль. Позволяла всему лететь в бездну, кружась и мелькая разноцветной каруселью.

Так и с людьми. Они есть сами по себе, а мы с ними рядом разные. Сама по себе я одна, а с ним — другая. И такой, какой я была рядом с Денисом я себе нравилась, ошибочно полагая, что и ему я нравилась тоже.

Не стала противиться уговорам Аллочки и когда машина такси везла нас на другой конец города, все вокруг казалось мне глупым и бессмысленным. Собственные проблемы и переживания — ничтожными. Денис больше не был мне столь важен и необходим, как воздух. Я справлюсь и без него.

Потом все смешалось, вызывая аналогии с прошедшими похоронами. Охрана, не желающая пропускать нас в шумный и сверкающий неоновыми огнями клуб. Какие-то мои пьяные доводы, отчего-то заставившие их передумать. Лишенные изящества движения под оглушительную музыку, биты которой били по барабанным перепонкам, как земля, сыпавшаяся на полированную крышку гроба. Аллочка, сломавшая каблук туфель на танцполе. Нескончаемые приторно-сладкие коктейли, которыми нас кто-то угощал. Какие-то споры и ругань.

И Лазарев, Лазарев, Лазарев, который вопреки всем разумным доводам так и не покинул моих мыслей. Словно он был со мной в эту ночь, неотступно следовал, не желая отойти ни на минуту. Мне даже повсюду мерещился его притягательный запах, заставляющий сердце томительно сжиматься, а жар приливать к щекам.

Как я, всегда рациональная, дальновидная и благоразумная, оказалась в такой ситуации? Как позволила своей собственной жизни скатиться на самое дно? У меня ведь всегда было всё заранее распланировано и продумано? Почему я перестала слушать разум и послушала сердце? Оно в ответ выдало мне целую гамму непривычных и неожиданных чувств, заставив испытать то, что раньше было совершенно незнакомо. Я не знала, что чувства к кому-то вообще могут быть настолько важными и всепоглощающими. И настолько противоречивыми одновременно. Не это ли привело меня к такому неутешительному финалу?

Болезненно замерев посреди этой круговерти незнакомых лиц, я видела перед собой лицо Дениса. Он почему-то тепло улыбался. И заботливо убирал с моего лба волосы, растрепавшиеся во время танцев. Кажется, даже что-то говорил мне, но оглушительный гул и неразборчивый рев музыки не позволил разобрать ни слова. Я обнимала его за шею, не в силах устоять на ногах от охватившей тело слабости, а он с непривычным трепетом прижимал меня к себе. Пыталась высказать ему все, что думаю о произошедшем, но мой язык отказывался меня слушаться.

А потом водоворот вокруг неожиданно замер и стало непривычно тихо. Оглушительно, звеняще тихо, после шума, который я успела начать воспринимать как данность.

Через мгновение все вокруг погрузилось в спасительную темноту, дающую передышку моим мыслям и чувствам, и отдых телу, уставшему от этого бессмысленного и беспричинного бега.

И только где-то на грани сознания эхом отпечатался бархатный голос, который звучал и звучал. И он слишком нравился мне, чтобы я захотела, чтобы это прекратилось. Голос Дениса и то, как он произносил мое имя:

— Ева…