По ту сторону экрана

16. Прозрение

Лишь сев в машину такси я позволила себе расслабиться и выдать нарастающий с каждой минутой страх тяжелым прерывающимся дыханием.

Прислонилась пышущим жаром виском к холодному стеклу пассажирской дверцы. Хотелось расплакаться от непонимания происходящего и бессилия. К такому жизнь меня не готовила.

Что вообще происходит? Почему к Лазареву пришли с обыском?

Он же адвокат. А даже моих теоретических знаний об уголовном процессе хватало на то, чтобы понять, что он, так называемый «спецсубъект» (прим. лицо, пользующееся определенной степенью неприкосновенности), и ради производства такого обыска сотрудникам следственного комитета нужно было как минимум возбудить в отношении Лазарева уголовное дело, вызвать представителя краевой Адвокатской палаты, и получить необходимое постановление суда с точным указанием того, что и почему они собрались у него изымать.

«Адвокат всегда ходит по краю между «законно» и «не законно» — его слова. Так неужели он перешел эту грань? Воображение нарисовало в голове страшные картинки жестоких убийств и непонятных финансовых махинаций, от которых я отмахнулась. Скорее просто перешел кому-то дорогу, подтверждая другие свои слова о толпах недовольных.

И все же внутри все трепетало от беспокойства и собственной беспомощности. Приехав домой, я не отрываясь листала в смартфоне новостные каналы, понимая, что информация о Денисе просто обязана была туда рано или поздно просочиться, и не ошиблась.

Слитые, скорее всего, кем-то из сотрудников полиции, кадры, запечатлели, как Лазарева, с заведенными за спину руками, выводят из подъезда его дома и увозят, догадываюсь куда, в одной из полицейских машин.

«Задержан известный адвокат» — гласила подпись под фото, а из следующего ниже комментария можно было узнать, что подозревают Лазарева в хищении денежных средств в особо крупном размере… со счета бюро «S».

И вот эта приписка заставила меня напряженно сглотнуть образовавшийся в горле ком.

Вот, значит как. Денис похитил деньги со счета бюро. Но зачем ему это, если он действительно ни в чем не нуждался? Чтобы насолить отцу, которого все равно больше нет в живых? Как-то это слишком мелочно для него. Может, Сушкову?

Сомнений в причастности Лазарева к произошедшему у меня не было. А если и были хоть немного, они рассеялись после того, как я поверила содержимое микро флеш карты, содержащей сканы каких-то договоров, номера счетов, непонятные файлы, для обработки которых требовалась какая-то программа.

К вечеру зашла Аллочка, от которой за версту веяло обеспокоенностью и тревогой.

— Ты как? Я думала, опять ревешь. С момента появления в твоей жизни Лазарева, ты стала делать это с завидной регулярностью, — заявила она сходу. — Это что?

— Уголовно процессуальный и уголовный кодекс, — отозвалась я, не поднимая головы от экрана макбука.

Вопреки ожиданиям подруги, плакать мне не хотелось. Хотелось понять, что грозит Денису? Как долго он будет в изоляторе временного содержания? Могу ли я чем-то помочь или хотя бы как-то его увидеть?

— Ты что, защищать его собралась? — удивилась она.

Было бы неплохо. Но невозможно. Больше всего мне, конечно, интересно было узнать его мотивы. Вспомнила, как Денис говорил, что поступает так, как считает правильным и справедливым. Так почему он посчитал таковым хищение денег S?

— Не смогу я его защищать, для этого адвокатский статус нужен. Да и сам он вряд ли действовал наобум и не предусмотрел такого развития событий. Просто хочу понять, что ему предстоит пережить, — потерла переносицу, устав хмуриться от сосредоточенности на изучаемых документах.

С момента задержания Лазарева я сама себе казалась натянутой струной и понимала, что никак не смогу избавиться от этого напряжения, пока не разберусь в ситуации. И в кои то веки я сама села за нелюбимую уголовку, потому что теперь от этих знаний зависела не оценка в зачетке, а мое собственное спокойствие. И свобода Лазарева.

— Ты же это в институте проходила? И зачем оно тебе?

Она присматривалась ко мне, пытаясь определить, действительно ли со мной все в порядке. Или вот это мое новое маниакальное увлечение уголовным правом — первый признак легкого, или не очень, сумасшествия.

— Честно, говоря, я все это успела забыть, — пробормотала я скролля просматриваемое постановление Верховного суда «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении, растрате», в попытке определиться с квалификацией вменяемого Лазареву деяния. И призналась подруге: — Он поцеловал меня. А потом его задержали.

Аллочка поджала губы и неопределенно дернула бровями:

— И ты даже мысли не допускаешь о том, что это может быть очередной его хитрой манипуляцией?

Я отвлеклась от постановления и задумалась. Мог ли он так со мной поступить? В тот момент Денис выглядел как никогда искренним, а те мгновения нежности казались проникновенными и честными. Одни только воспоминания о сладких минутах нашего поцелуя, о его прикосновениях и словах заставили краску прилить к щекам.

— Вряд ли, — коротко произнесла я, не вдаваясь в детали.

— Или ты просто видишь то, что хочешь видеть?

Ох уж эта Аллочкина забота. Я недовольно прищурилась:

— Денис не нравится тебе объективно или просто потому, что это не ты его мне «подобрала»?

— Он мне не «не нравится», — вздохнула она, пристально глядя на меня. — Просто, я вижу, как серьезно ты относишься к нему. И боюсь, что, если он разобьет тебе сердце, потом осколков не соберешь. И уже ни один «подобранный» мною вариант не поможет.

От этих слов из моей груди тоже вырвался вздох и я порывисто обняла подругу и проговорила:

— Не переживай за меня. Все будет хорошо.

Хотя в действительности не была в этом так уверена. Ситуация не располагала к тому, чтобы быть уверенной хоть в чем-то. И я чувствовала себя человеком, брошенным в море на большой глубине, не умеющим плавать и беспомощно барахтающимся в нем без малейшего понимания того, как выбраться. Когда вода заливает глаза, щиплет нос, попадает в рот обжигая солью. Но если спастись как-то и можно, то, пожалуй, лишь собственными силами.

Когда Аллочка ушла, я еще какое-то время освежала собственные знания, немного прояснив ситуацию в голове. С момента задержания Лазарева у сотрудников следственного комитета имелось 48 часов на то, чтобы выйти в суд с ходатайством об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Иными словами, оставить его в изоляторе еще на два месяца с возможностью последующего продления этого срока для продолжения расследования.

Статистика рассмотрения таких ходатайств была неутешительной. Чаще всего суд их удовлетворял, чуть реже избиралась более мягкая мера пресечения в виде домашнего ареста. Но даже это в случае подозрения или обвинения в совершении тяжкого преступления считалось большой удачей.

Прежде чем лечь спать зачем-то привычно зашла на Мамбу, хотя и понимала, что Денис не смог бы написать Яне ничего, даже если бы захотел. Долго вглядывалась в его знакомые черты на фото и, все же, отодвинув ноутбук, легла спать.

После нашего поцелуя я не знала, как относиться к его теплой и доверительной переписке с вымышленной блондинкой. Если разобраться, она знала о Лазареве гораздо больше моего. Была осведомлена о привычках, пристрастиях, интересах, планах. И, хотя ее он точно не целовал, как меня, и даже на свидание не приглашал, я поймала себя на почти болезненной ревности. И с этой не самой приятной мыслью уснула.

Снов не запомнила, а проснулась с тем же ощущением внутреннего напряжения и тревоги, словно бы и не отдыхала вовсе. Затылок тянул, будто спала я не на привычном диване, а на каких-нибудь жестких досках.

Впрочем, утра понедельников и до этого всегда были далеки от идеала. И хотя это по «неидеальности» переплюнуло все предыдущие, нужно было как-то собираться и, поборов усталость, плестись на работу.

Не отрывая глаз от новостных телеграм-каналов, я умывалась, чистила зубы, делала пару бутербродов на завтрак, умудрилась порезать палец, зачитавшись новостями о Лазареве, которых было слишком много. И все же в них было больше домыслов, чем хоть какой-нибудь полезной информации, которую я рассчитывала там обнаружить.

Кто-то связывал произошедшее со смертью Станислава Викторовича, вспоминая о том, что отец и сын Лазаревы всегда работали порознь и их отношения были ближе к конфликтным, чем к семейным.

Кто-то писал о неуживчивом характере Дениса, припоминая времена его работы в следственном комитете, считая главной причиной произошедшего месть бывших коллег успешному адвокату.

Кто-то рассуждал о том, что адвокаты типа Лазарева со временем начинают чувствовать себя безнаказанными, считая Фемиду (прим. Фемида — богиня правосудия в древнегреческой мифологии) своей лучшей подружкой, и совершают преступления исключительно на фоне непоколебимой уверенности в собственной вседозволенности.

В это утро только ленивый не высказал свое мнение о Денисе. И ни с одним из них я не была согласна. Хотя собственных догадок о причинах поступка Лазарева у меня так и не появилось.

Вышла из дома с опозданием и была вынуждена спешить. И без того с учетом обстоятельств было неясно, чего ждать в бюро. Вряд ли Сушков, который теоретически являлся потерпевшим по делу о хищении, ждет меня там с распростертыми объятиями. Но хотя бы смогу выяснить у Зеленой, какая сумма и каким образом была похищена.

Забегая в многоэтажное здание, поняла, что к началу рабочего дня все же не успела. На нашем этаже суетились чужие люди, в которых я узнала нескольких следователей из комитета и двух представителей Адвокатской палаты. Остальные, очевидно, были оперативниками. Они беседовали с сотрудниками S, просматривали папки с документами, искали что-то в компьютерах.

— Ева Сергеевна? — окликнул меня один из мужчин, когда я стояла среди всего этого хаоса, не представляя, как в такой обстановке можно работать, и нужно ли.

Черты его лица показались мне знакомыми, но я не сразу вспомнила, где видела его раньше.

— Здравствуйте, — осторожно отозвалась я, пытаясь понять, кем является мой собеседник.

— Не узнали? Моя фамилия Серегин, вы на прошлой неделе фотографировали дело в моем кабинете, пока Лазарев участвовал в допросе его подзащитного.

Тогда я вспомнила о том, что действительно видела этого мужчину там. Кажется, с того дня прошла целая вечность, а не несколько дней, так много событий произошло.

— Теперь узнала, — осторожно кивнула я. — Мы с вами еще созванивались в пятницу, договариваясь об отложении следственных действий с участием Дениса Станиславовича.

— Да, было дело, — подтвердил он мою правоту. — Мне нужно, чтобы вы поехали со мной в Следственный комитет, для участия в допросе.

— Вам нужно? И в качестве кого?

— Свидетеля, конечно. И вы правы, не совсем мне. Краевому следователю, который расследует дело по заявлению Сушкова.

— А почему остальных допрашивают местные следователи и делают это здесь?

Это показалось мне любопытным. Несмотря на добродушный и располагающий внешний вид, никто из следователей, и Серегин в том числе, доверия у меня не вызывал.

— Вас он желает допросить лично, вы же были помощником Лазарева. Очевидно, к вам у него и вопросов будет больше.

— Хорошо, — кивнула я, еще раз неуверенно оглядев творящийся вокруг бардак, в которым всем было явно не до меня. — Я поеду.

Искать кого-то из нашего отдела, чтобы сообщить об уважительности причин своего отсутствия на рабочем месте было бессмысленно. Поэтому в сопровождении Серегина я спустилась на подземную парковку и села в темно-синий служебный Фольксваген, где следователя уже дожидался водитель.

— Прокопьев, который будет вас допрашивать, крайне неприятный тип, — предупредил Серегин, когда мы выехали на дорогу. — Кроме того, он имеет старые счеты с Лазаревым, еще со времен его работы у нас. И именно на ваш допрос он возлагает большие надежды.

— Почему? — с видимым безразличием откликнулась я. — Вряд ли я сумею рассказать вашему Прокопьеву что-то интересное.

— Он не наш, — усмехнулся Серегин. — У него свои интересы, в том числе личные. Если хотите знать, я буду только рад, если Денис сумеет выкрутиться из этой ситуации. Я был еще стажером, когда он уволился из следствия, предпочтя адвокатуру, и до сих пор отношусь к нему с огромным уважением. Краевые специалисты держат информацию о его деле втайне от всего нашего отдела, поскольку некто и без того успел вовремя слить Лазареву информацию о задержании.

Говоря об этом, он усмехнулся так, словно прекрасно знал этого «некто». А я вспомнила о коротком смс, которое Денис прочел, прежде чем вчера неожиданно поцеловать меня.

— И неужто вы совсем ничего не знаете? — недоверчиво спросила я, ответив на его лукавую улыбку.

— Кое-то знаю. Что Денис отказался от адвоката, решив защищать себя самостоятельно. Что в допросе он указал на наличие у него алиби на момент хищения. Что суд отказал в удовлетворении ходатайства следствия об обыске у вас дома, поскольку обыск в квартире Дениса ничего не дал, и что теперь вы и офис бюро — единственная надежда Прокопьева найти доказательства его причастности. Поэтому будьте с ним осторожнее.

Я благодарно кивнула, понимая, что он не обязан был мне этого рассказывать, но отчего-то все же рассказал.

— Спасибо.

И остаток пути до следственного комитета просто смотрела в окно на пролетающие мимо дома, пытаясь продумать тактику собственного поведения на допросе.

Краевой следователь Прокопьев, судя по табличке на двери, предпочел расположиться в кабинете заместителя начальника следственного комитета по городу, что уже кое-что о нем говорило. Серегин, проводивший меня к нему, напоследок шепотом пожелал мне удачи и поспешно ретировался, пока я оглядывала просторное помещение с длинным столом в форме буквы «т», во главе которого меня и ждал тот, кто расследовал дело Дениса. Я сразу узнала в нем мужчину, которого встретила вчера в подъезде с предложением стать понятой.

— Здравствуйте, Ева Сергеевна, — довольно протянул Прокопьев, растягивая гласные, и, отодвинувшись от монитора рабочего компьютера, потянулся, словно долго сидел в неудобном положении. — Кто же знал, что вчера это были именно вы? Представьтесь вы, вряд ли вам удалось бы сбежать так просто.

— Так и вы не представлялись, — ответила я, пожалуй, слишком смело, с учетом обстоятельств. — И до сих пор этого не сделали.

Он усмехнулся, словно моя неожиданная дерзость его только позабавила.

— И правда, пора исправить это досадное упущение. Следователь Прокопьев Игорь Владимирович. И куда это вы вчера так спешили, интересно знать?

Я пожала плечами. Версия, которой я собиралась придерживаться во время допроса, была продумана мной еще по пути, вот только действовать нужно было очень осторожно, чтобы в моих словах не возникло никаких противоречий с тем, что ранее мог сказать ему Денис.

— Домой спешила.

Прокопьев жестом указал мне присесть на один из стульев у стола, располагавшийся так, чтобы во время допроса я оставалась в поле его видимости.

— Неужто так не хотели поддержать вашего начальника во время обыска, о котором он заранее знал?

Словно «начальника» он выделил интонацией так, будто подозревал, что нас с Лазаревым связывали иные отношения. Но, даже учитывая то, что со вчерашнего дня это было близко к истине, я не собиралась ему об этом сообщать.

Игорь Владимирович, а дорос уже начат? — ехидно полюбопытствовала я. — Просто, насколько мне известно, сначала вы должны были выяснить мои анкетные данные, потом разъяснить мои права, а потом уже задавать вопросы. Вам не кажется, что что-то пошло не так?

Прокопьев прищурился и сверкнул глазами, выдавая собственное раздражение:

— Да уж, чувствуется Лазаревская «школа». Быстро же вы от него дурных привычек понабрались. Если будете и дальше, как он, цепляться к каждой букве бессмысленного формализма, мы с вами не поладим.

Вообще-то я и не собиралась с ним ладить. К тому же, сравнение с Лазаревым мне лишь привычно польстило и даже немного придало решительности, которую я теоретически должна была растерять после этих завуалированных угроз. Закатив глаза, проговорила философски:

— Что есть любая юридическая деятельность, как не «бессмысленный формализм»?

Он прищурился и с хмурым видом побарабанил пальцами по столешнице.

— Что же, раз вы настаиваете, Ева Сергеевна, давайте соблюдать установленный порядок. Для начала мне нужен ваш паспорт, — он протянул узкую сухую ладонь и я передала ему паспорт, который, зная о необходимости его предъявить, предусмотрительно приготовила заранее. — И я с удовольствием разъясняю вам ваши права, которых у свидетеля не то, чтобы много: заявлять ходатайства и отводы и приносить жалобы. И не забывайте об обязанностях — являться на допрос, и говорить на нем правду, иначе можете занять место рядом с тем, кого так рьяно защищаете по статье за дачу ложных показаний.

Фыркнула, поняв, что разыграть безразличие и беспристрастность, как я планировала, не выйдет. И пока Прокопьев заполнял анкетную часть протокола, продумывала новый план, пытаясь предугадать его слова.

Первым вопросом оказался банальный о наличии у меня юридического образования, а потом, о том, как долго я работаю в S — они не вызвали никаких проблем, но потом он перешел к тому, что его действительно волновало.

— Что же, Ева Сергеевна, давайте начнем, — потер следователь ладони друг о друга. — Какие отношения связывают вас с Денисом Лазаревым?

Ёшкин кодекс, если бы я сама это знала. После вчерашнего ответить на этот вопрос стало еще сложнее, но, понимая, что придется, произнесла:

— Нормальные. Деловые.

— И к вашему предыдущему начальнику вы тоже нередко ездили домой по выходным?

Ага, консьержка разболтала. Придется учитывать и это.

— А разве это законодательно запрещено?

— Я попрошу вас не отвечать вопросом на вопрос. И говорить четко по делу. Что вы делали дома у Лазарева вчера вечером?

— Мы обсуждали рабочие вопросы.

— Какие именно? — допытывался следователь, намереваясь, видимо все же найти противоречия в наших с Денисом показаниях.

— Адвокатская тайна, — отозвалась я.

— Вы же не адвокат.

— И тем не менее, я подписывала договор о ее неразглашении. Его копия имеется в офисе бюро. И поскольку осуждаемые вчера с Лазаревым дела непосредственно касались его доверителей, разгласить, само собой, ничего не могу, — в притворном сожалении развела я руками, дескать и хотела бы, но скована условиями договора.

— В таком случае, расскажите мне о том, видели ли вы Лазарева во время похорон его отца?

— Видела, конечно, — кивнула я. — Он присутствовал и на прощании, и на похоронах.

— Тогда почему некоторые свидетели утверждают, что он отсутствовал?

— Так вы это у них и спрашивайте. Возможно, это связано с тем, что он стоял вдали от вдовы и сотрудников бюро, но это лишь мои домыслы. С уверенностью же я утверждаю, что видела Дениса Станиславовича. Хотите, опишу в чем он был одет?

— Не хочу, — задумчиво закусил Прокопьев край тонкой нижней губы, напомнив мне суслика из Ледникового периода. — Скажите лучше, делился ли Лазарев с вами подробностями совершения хищения денег S?

Ва-банк, значит пошел. Ответить на подобную провокацию «да» или «нет» не получится.

— Не делился, потому что его не совершал, — отозвалась я, стараясь, чтобы мои слова звучали четко и непоколебимо.

— Рискуете, Ева Сергеевна, — скривился следователь. — Защищаете преступника, который легко может утащить вас за собой как подельницу.

— А что, презумпцию невиновности уже отменили? Он будет преступником, а я, как вы выразились, подельницей, только если вы докажете это в суде. А пока — рискуете именно вы, обвиняя в совершении преступления невиновного человека.

Прокопьев хмыкнул недовольно, и я почти слышала, как шевелятся мозги в его лысеющей голове, стараясь придумать, с какой еще стороны ко мне подобраться.

— Неужто такого уж и невиновного? Вряд ли вы так много узнали о нем за те три недели, что он работал в бюро. И не приходило ли в вашу голову мысль о том, что он просто использовал вас в собственных целях? Втирался в доверие? Манипулировал, чтобы заставить делать именно то, что выгодно ему? Я знаю Дениса гораздо дольше вашего. Наивное стремление защитить его в надежде на похвалу заметно невооруженным глазом. Вас саму это не унижает?

Вот тут он надавил на больное. Мне казалось, что я знала Лазарева. Чувствовала его, понимала интуитивно, даже не всегда зная причины его поступков. Слепо верила. Но что, если я ошибалась? Слова Прокопьева всколыхнули сомнения, которые, как я считала, напрочь исчезли из моей головы. Но теперь они вернулись и начали одолевать меня с новой силой. А он, насторожившись, словно пес, почуявший верный след, продолжил:

— Когда я работал вместе с Денисом, он часто использовал в собственных целях неискушенных и бесхитростных девочек вроде вас, слепо верящих его словам и пляшущих под его дудку. Он проделывал этот трюк сотни раз, с молоденькими практикантками, помощницами прокуроров и судей, а теперь и вы попались на его удочку. Верите, небось, что Лазарева хоть сколько-нибудь заботят ваши интересы и чувства? Черта с два, они его заботят, Ева Сергеевна. Таких как Денис Лазарев, жестких, беспринципных, привыкшим идти по трупам к собственной цели, всегда заботит лишь их собственная выгода…

Видя, что я молчу и хмурюсь, он хотел было продолжить, но, сделав над собой усилие, я прервала этот поток неприятных слов:

— Игорь Владимирович, не пойму, кто кого допрашивает? — изогнула губы в улыбке я, хотя на душе почему-то было гадко. — Вроде вы меня о каком-то уголовном деле, а не я вас о ваших философских измышлениях? Вы, надеюсь, все это в протокол внесли, а то я на «пляшущих под дудку» задумалась и, боюсь, не сумею воспроизвести всю эту ценную информацию, чтобы вам помочь.

— Идиотка, — выплюнул Прокопьев. — Когда мы найдем достаточно доказательств, я санкционирую обыск и у тебя и ты займешь место рядом с тем, кого пытаешься выгородить.

— А пока не нашли, распечатывайте уже ваш протокол, я подпишу, и, пожалуй, пойду, — отозвалась я недовольно.

Он распечатал и протянул мне документ с самым мрачным выражением на лице. В заполненном бланке значилась всего пара вопросов с моими односложными ответами. Естественно, о его философских измышлениях и моей дерзости на бумаге и речи не шло. Обычная формальность, не оправдавшая Прокопьевских ожиданий.

— Ручку возьмите, — подвинул он ко мне стакан с несколькими пластиковыми ручками, но я отодвинула его назад.

— У меня своя.

Достала из сумки черную коробочку с серебристой счастливой ручкой, оставленной мне Станиславом Викторовичем, и поставила подписи в нужных местах документа, загадав, чтобы Денис поскорее вышел из следственного изолятора.

— Паспорт верните, — выжидательно протянула я руку.

— Передачки своему Лазареву в тюрьму носить будешь, — протягивая паспорт, неожиданно зло рявкнул Прокопьев мне в ответ.

И, глядя на него, я могла понять, почему такому мелкому и злобному человеку как он, уверенный в себе и успешный Лазарев был костью в горле.

— Ага, — беззаботно отозвалась я. — Американо двойной крепости и объема без сахара.

Не ожидая, что он поймет мои слова, я вышла из кабинета, чувствуя себя как выжатый лимон. Всю мою браваду как рукой сняло. Накатила такая слабость, что я ноги с трудом переставляла.

— Ева, вы в порядке? — подошел Серегин и еле-слышно шепнул: — Вы умница, мы с коллегами ваш допрос через балкон соседнего кабинета подслушивали.

Это заставило меня слабо улыбнуться. Сил не было совершенно. Словно этот Прокопьев вытянул из меня всю энергию. Или тяжелая ночь давала о себе знать.

— Устала просто, — пробормотала я.

— Давайте, я вас отвезу? — предложил следователь. — Мой кабинет все равно краевики заняли, а в коридоре особо не поработаешь.

Понимая, что плестись на автобусную остановку совершенно не хочется, я согласилась.

В машине ехали молча, я прикрыла глаза и откинула голову назад. Шея и плечи ныли так, словно я, все время допроса тащила Прокопьева на себе, а не мило беседовала с ним, сидя напротив.

Тишина позволила погрузиться в собственные мысли.

Прокопьев бил по больному. Еще и говорил словами Аллочки, с тем лишь отличием, что двигало им не желание меня защитить, а желание насолить Лазареву.

И когда мои собственные мысли подтвердили два не связанных между собой человека, я поневоле вынуждена была о них думать. Что если он всё-таки был прав? Если Денису и правда было выгодно использовать меня в собственных целях? Лазарев ведь добился того, что я действительно готова на всё, чтобы ему помочь, даже будучи почти уверенной в его виновности.

А что, если это и было его планом изначально? Если я и правда была просто одной из многих в череде его побед на пути к какой-то цели?

Мелодия телефонного звонка заиграла настолько неожиданно, что я резко открыла глаза и непонимающе уставилась на экран. Номер принадлежал Сушкову.

— Михаил Александрович?

— Ясенева? Вы уволены из бюро. Сегодня я там уже не появлюсь, а завтра с утра подпишу все документы, придете к десяти — заберете, — зло рявкнул партнер S из трубки и завершил звонок, оставив меня недоуменно хлопать ресницами.

Это за что хоть меня уволили, интересно? За сегодняшний прогул? Или в общем за помощь Лазареву? Имело ли смысл спорить? Или проще было уйти с высоко поднятой головой?

Почему-то теперь новость об увольнении, казавшемся таким ужасным еще неделю назад, сейчас я восприняла с неожиданным безразличием.

— Я так понимаю, в бюро вам сегодня уже не надо? — сочувственно усмехнулся Серегин и объяснил: — Очень уж громкий голос был у вашего собеседника.

— Пожалуй, это и к лучшему, — призналась я. — Все равно сил работать сегодня у меня уже не осталось.