Людовик
Как же хорошо. Что ж я сразу не догадался полечить свою шкуру здесь? Водоворот чудесно отполоскал все чешуйки, дыра на крыле обязательно зарастёт со временем. По крайней мере, я больше не воняю копчёной змеёй под соусом из джинсовой мази.
Оттер морду от пыли, уселся, расправив в стороны крылья, выложил хвост на борт. Хорошо.
В постели лежит прекрасная дева, сын обрёл зверя. Осталось чуточку подождать и, кажется, я стану вновь счастлив. Нет, не вновь, а как никогда прежде!
Предвкушающе улыбнулся, сощурил от удовольствия глаза. Не жизнь, а чудесная сказка!
А когда распахнул, обомлел окончательно. В дверь купальни ворвалась Надя. Яростный взгляд, костюм молодого воина, разве что копья не хватает. Боги в очередной раз посмеялись, не такой сказки я ожидал. Постарался сложить крыло так, чтоб дыра стала не слишком заметна.
— Я стучала.
— Угум. Чтобы вызвать меня на поединок?
— Почему? Я испугалась, что ты утонул. Бассейн очень глубокий. Погода наладилась, ты смог обернуться? — морочит голову, заговаривает зверю зубы. Крохотная и такая желанная фея. Вся окутана сиянием драгоценной пыльцы. Уцепилась взглядом за мой хвост, что задумала? Одним бесам известно. Но ни меча, ни копья в ее пальцах вроде бы нет. Выжидающе замер, не в силах подняться от нахлынувшего желания, смешанного с опаской. Молодые воины чудят порой. Мечтают заполучить в трофеи редкого зверя, такого как я. Может, и Надя что задумала? Повадка у нее и вправду мужская. Нет в ней приличной томности, медлительности, только боевой задор, да жажда, сквозящая во взгляде. Надеюсь, моя истинная не собралась разобрать мою шкуру на чешую, чтобы наделать себе заколок? С нее станется. Отказать все равно не смогу и буду потом летать облезлый и жалкий на потеху всем соседям в округе. Нет, им я, конечно, скажу, что сражался, пусть будет… с троллями. Только бы джинны не проболтались.
— У тебя красивый хвост. Можно его потрогать?
— Тебе можно.
— А крылья?
— Правое.
— Почему так избирательно?
— Так.
Крадётся вдоль края чаши, хоть бы не заскользила и не рухнула в воду. Ладошка прикоснулась к чешуе. К бесам все! Как же приятно. Аж искры из глаз посыпались в воду! Перебирает там что-то, гладит шипы, проводит пальцами по хребту, цепляясь за выпуклости чешуек.
— Агррр-имм!
— Больно? Извини, — отдернула она руку.
— Не больно. Совсем. Трогай.
— Людовик, мне неудобно тебя просить.
— Что ты хочешь? Рубины? Изумруды? Земли? Все станет твоим после свадьбы.
— Дурак, — необидно сказала она, — Ты не мог бы перевернутся вниз животом и сложится как-то компактней.
— Зачем?
— Мне до крыла не дотянутся. Так хочется его рассмотреть ближе. Ничего? Извини, если мешаю. Я просто впервые вижу такую красоту настолько близко. Ты удивительный.
Разомлел от слов истинной так, что чуть язык себе же не прикусил. Кувырнулся в воде, раскрыл во всю ширину крылья. Голову устроил на краю купальни под пальмой. Неудобно, конечно, но когда ещё выпадет шанс получить такое невероятное наслаждение.
Босая нога шлепнула в основание хвоста. Она что, решила, что я мост? И по мне ходить можно? Навернется! Я же скользкий!
— Ой, а у тебя дыра на крыле. Это от копья?
— Нет. Обгорел.
— В битве?
Шелк ее пальцев скользит по моей чешуе. Невесомые руки, чуточку острые пятки. И пахнет она желанием, нектаром и страстью. Соскользнула нога. Фея ищет способ устроится поудобнее на моей широкой спине. Раздвигает ноги, садится, ёрзает. Что же ты делаешь, глупая фея? Вибрирую от наслаждения и острой жажды скорей обернуться, приобрести двуногую ипостась. Скользят по тонким чешуйкам в основании крыла крохотные пальчики, и я задыхаюсь в исступлении. Сколько же воли нужно иметь, чтобы не смять хрупкие фейские крылья в своих лапах? Изнываю от неутоленной жажды и наслаждаюсь каждым мгновением того, что имею. Бултых!
— Надя?
— Я упала. Ничего страшного. Сейчас выплыву.
Обернулся, сам не заметил как. Дева держится на воде. Мокрая ткань облепила все изгибы. Ух! Подплываю, чтоб девушка могла уцепиться. Вместо этого фея оплетает меня всем своим существом. Распаленная, жаркая, накрывает мой рот поцелуем, кусает за губы, льнет.
— Мой дракон, — ее руки скользят по телу, играют.
— Не дразни меня.
— И не думала даже.
— Тогда что?
Вместо ответа она прижалась тесней, изогнулась всем телом. Дернула за шнурочек на своих невесомых штанах. Магией освободил свой самый ценный трофей от всех глупых оберток. Зачем ей одежда?
— Мы утонем.
— Боишься воды?
— Боюсь тебя потерять.
В несколько гребков добрался до края купальни. Подсадил свою истинную. Великие боги, если она каждый раз так будет вылезать из воды, я точно здесь утону. Попка круглая оставлена назад, и любовь моя совсем ничего не стесняется. Из воды вылетел птицей. Не успел прикоснуться, фея сама закружила меня в брачном танце. Вместе падаем на мягкий дерн, которым здесь устлан весь берег. Поцелуи, ее руки, скользящие по моему торсу.
— Не могу больше, — шепчу я в надежде овладеть сполна тем, что имею. И оказываюсь распятым под ней. Звёзды кружат в небе, или в глазах, я не знаю. Может это фейская пыльца творит свое чудо? Я целомудренно прикрыт хрупкими крыльями. Ах!
Великое наслаждение, которым она щедро меня одарила. Коготочки царапают грудь. Заданный темп невозможен. Нескольких секунд или вечности хватило, чтобы мы содрогнулись от молнии, пробившей нас удовольствием. Бабочка соскользнула с меня, приглашающе раскинулась на траве под палками пальм.
Целую каждую пядь ее тела, вывожу языком узоры. И вновь наслаждаюсь, заходясь в рычании. Фея стонет и вскрикивает в такт нашему удовольствию. Кусаю, ревную ее даже к звёздам, что смеют смотреть на нее с неба.
Короткая передышка и вихрь уже ее поцелуев обрушивается на меня. Чуть не падаем в воду купальни, сплетясь воедино. Искушенная дева, страстная, нежная, горячая как тигрица. Укусы и царапины служат острой приправой к бережной ласке ее мягких рук.
Растворяюсь в ней, шепчу в крохотные ушки самые сладкие слова. Провожу пальцами по изогнутой для меня пояснице, спускаюсь ниже рукой, наверняка зная, как подарить наслаждение. Стонет и тихонько кричит, отзываясь на ласку. Вновь наслаждаюсь своим сокровенным чудом.
Заря подсвечивает наши тела. Фея в лучах рассвета кажется полупрозрачной, скорее миражем, чем живым существом. Тороплюсь унести ее в спальню.
Ворох меховых покрывал, сотня подушек. Вазы я, кажется, уронил. Черт бы с ними!
Ещё один танец страсти. Кричу в голос, изнемогая от нахлынувших чувств.
Истинная засыпает, свившись клубочком у меня на груди. Тороплюсь прикрыть ее одеялом, прижимаю к себе, боюсь, что исчезнет, растворится как сон в рассветной дымке. Баюкаю, так и не выпуская из рук. Крылатая бабочка, само совершенство, искушенная женщина, что оказалась настолько щедра на прихотливые ласки. Моя и только моя. Никому не отдам. Никогда. Буду прятать от всех чужаков, беречь пуще всех сокровищ известных миров. Любимая.
Проснулся от ощущения чужого, опасного, испытующего взгляда на себе и своей паре. Незаметно скользнул по матрасу рукой, извлёк из особого кармана клинок. Теснее обнял любимую, прикрывая ее сердце ладонью. Отведу любую беду от сокровища.
— Нет, вот как это понимать? Федор Игнатьич, что ты молчишь? Бесстыдник и хам!
— Что ты такое говоришь, Машенька. Разве я…
— Да при чем здесь ты, я про дракона! Нож он ищет! Ещё бы серебряную пулю под простыней поискал, Ваша светлость! Хамство и есть, пугать домовых, которые служат замку, как только могут. Я ему, значит, картошечки запекла, а он? Нет, ну что вот это такое?
Распахнул глаза, два домовых духа склонились голова к голове надо мною и оба злы. Так и пылают досадой. Нож против них бесполезен. Магия? Пустое. Закрыть собой фею? Поможет ли? И что тогда предпринять?
— На вот, покушай, проглот. Свеженькое все. Грибы сама солила.
— Да ты буженинку бери. Знаешь, какая она в хлебном мякише выходит? Чистое загляденье. Вкуснотища! Бальзам для души!
На грудь мне плюхнулся поднос, полный яств. Пахнет вполне съедобно, вот только стоит ли принимать подношения от духов? Их верность семье не проверена, и не скована клятвой.
— Ешь, говорю.
— Носом он вертеть будет! Али не вкусно тебе, ящер бесстыжий?
— За что вы оказали мне честь угощения?
— Сытый мужик завсегда сговорчивее, — щурится призрачный старик.
— Помолчи уже. Видишь, боится, что отравлено. Ешь и не бойся, дурного не сделаю. И так все припасы твои разобрала. Хотела бы, в замке к утру никто бы из живых не проснулся.
— Благодарю, — против такого довода не попрешь. Да и не пахнет от духа лукавством. Впрочем, от них вообще ничем не пахнет, на то ведь и духи.
Накалываю на необычную вилку мякоть сиреневатого гриба, кусок хрустящего овоща, подношу неспешно ко рту. Ядом, и вправду, не пахнет. Вкус изумительно гармонично подобран. Вкус и текстура. Мой повар так не умеет. Грибок холодит рот, картофель, напротив, греет. Мясо плотное и отдает сразу сотней приправ. Удивительно хорошо получилось. Я искушен в наслаждении вкусами. Эти блюда вызывают только восторг.
— Смотри-ка, сощурился от удовольствия.
— Погоди, что будет, когда укропчик простоится. Моченых яблок ещё подам через недельку-другую.
— Корову б нормальную завести. Что эти монстры, все в мехах бродят. Есть там вымя-то, иль нет, ничего не понятно. Овинник под яслями прячется. Веники для коз не накошены. Да и коз-то нет. Непорядок, хозяин. Куда такое годится? Детям молоко нужно.
— Устрою, — согласно киваю головой я, — Каким детям? — распахиваю глаза уже куда шире.
— Вашим, — кивает мне домовая.
— Или вы тут всю ночь в шашки играли под одеялом? — округляет глаза домовой дух.
— Ни во что мы не играли, — подтягиваю я выше одеяло.
— Смотрите-ка! Покраснел как красна девица! — упирает руки в бока женщина, — Бесстыдник, как есть! Или уже совесть очнулась? Джинны твои чуть двери не вынесли, как крики с оранжереи услыхали.
— С купальни, бассейн у них там.
— Не важно! Уж мы ентих джиннов держали! А все бесполезно, сон пришлось навести.
— Некоторых ещё и придушить в ихних лампах, чтоб без спросу в хозяйскую жизнь не лезли.
— Напакостил, так умей ответить, гадюкин! Весь замок переполошил! Что теперь о Наденьке люди подумают? А все остальные? Огр твой чуть с крыши не навернулся, все хотел к вам через трубу каминную влезть. Насилу согнали! Все же не дворовая кошка, потяжелее будет, — сверлит меня глазами домовиха.
— Мои нелюди живы?
— Чё им сделается-то? Кровать, смотрю, надо до ума довести. Ножки косые, матрас весь скрипит. Этажом ниже посыпалась штукатурка. Служанки думали, ты сюда жеребца притащил, чтобы легче было погубить фею. Нет, ну в чем-то они правы, конечно. Потолок я уже подновил. На свой лад. Под штукатуркой-то что оказалось? Картины и фрески! Роспись, стало быть. Моднявая. Я все лишнее сковырнул, чтоб любоваться.
— Ясно. Что-то ещё?
— Он спрашивает, гадий сын!
— Не обижай мальчика. На какую дату свадьба назначена? Я духов поздравить хочу. Надо ж ещё открыток наворо…найти.
— Как уговорю истинную, так и отпразднуем это благостное событие, — лицо домовихи озарилось улыбкой. Ледяная рука прошлась по моим волосам.
— Ну вот и молодец. А то, что гад крылатый, и не страшно. В этом обличии смотришься вполне симпатично. Бывает куда как хуже. Пошла я. Мундир же ещё надо отчистить. Полы вымести. Горничных погонять. Мало работают, распустились.
— Чей мундир?
— Ну не мой же! Как откушаешь, приноси поднос на кухню. Я кекс испекла. С теми фруктами, которые не подожрал ещё кот. Прелестное создание! Хоть у кого-то в этом замке есть аппетит!
— Наследника вашего я отправил гулять, пущай свежим воздухом дышит. Лесопедик ему собрал, уж как смог.
— Не ищи, светлость, обручей от бочек. Ни одного не осталось, все старый на радостях в дело пустил.
— Ну, допустим, не только их. В доме ещё много чего бесполезного было. Все прибрал.
Духи исчезли. Наденька спит. Джинны, должно быть, застыли в испуге, придушенные прямо в своих лампах. Наследник катается на обручах от бочек. Замок подвергся набегу и, похоже, разграблен.
Какие мелочи! Я все равно счастлив. Бесспорно счастлив!
Ткнулся носом в обнаженную женскую грудь. Нет, спальню по периметру обязательно стоит посыпать как следует солью, чтоб никто не мешал.
Поцеловал в приоткрытые губы и тут же получил удар кулаком в бровь.
— Что вы себе позволяете? — хлопает глазами любимая.
— Женимся завтра. Все уже решено.
— Прости, мне приснился кошмар. Не сильно ударила? У тебя же будет фингал?
— Мелочи, — сползаю под одеяло, торопливо целуя белоснежную кожу.
— Людовик! Не смей! Мы опоздаем на завтрак!
— Не думаю, — провожу языком по округлому бедру. Уже изнутри, опаляя ее дыханием.
— Почему? Аах!
— Уже опоздали. И к обеду тоже. Можно не торопиться до ужина.
— Ты бессовестный.
— Безусловно. Вся моя. Из лап ни за что не выпущу, — подается на встречу и все равно пытается вести разговор, уступая напору.
— Что ты сказал про свадьбу?
— Завтра мы поженимся. Осталось только разослать приглашения и пошить тебе платье. Какое захочешь, — овладеваю, насаждая свое право практически мужа. Кровать под нами бьётся в припадке всеми четырьмя ножками сразу. Пусть шепчутся слуги, мой замок, наконец, ожил и полон счастья до самых краев.
Царапается, кусается, стонет. Восторг. Дикая фея.
Кто-то пытается взять штурмом дверь нашей спальни. Федор Игнатьич молодец, что услал наследника подальше от замка.
Мысли спутались в голове. Фея обняла крыльями, притянула к себе, откликнулась на мой зов тихим криком.