Порождая бурю

47. Ожидание

Первые сутки после того, как Розалию перевели в отделение интенсивной терапии, Бенджамин вовсе не уходил из больницы. Он не мог постоянно находиться с ней, но когда его впускали, не отходил от нее. Позже, когда вернулась Элена, ему удалось переодеться и поесть. Он также отправил сообщение Аделе и позвонил Марии Луизе, попросив ее сообщить новость Адриано и Аугусто и найти замену Розалии. После этого оба пытались дозвониться до него, но Бенджамин даже не слышал, потому что держал телефон в беззвучном режиме.

В реанимации было свое особое течение реальности. Время здесь измерялось писками приборов и взглядами близких людей на часы. Посетители словно попадали в вакуум. Огражденные от внешнего мира, страдания и страхи преумножались в этом месте с бешенной скоростью. После смерти пациента Бенджамин как будто заново оценил реальность происходящего. И то, что прежде казалось невозможным, зацвело буйным цветом ужаса. Он не позволял себе поддаться отчаянию и вытягивал из памяти моменты, когда он был счастлив с Рози. Их было не так уж и мало, как казалось раньше.

Что бы ни случалось, когда появлялась Розалия, когда Бенджамин мог прикоснуться к ней, его заполняла радость, облегчение, счастье. Теперь он понимал, что оно было. Перед глазами, словно негативы фотографий, пробегали разные моменты их недолгой истории. Они как будто обнажали то, чего прежде Бенджамину не было видно: ранимость, скрывающаяся за жестокостью, страх — за резкостью, неуверенность — за эгоизмом. Прежде он позволял Рози вести себя, как ей хотелось. Не пытаясь ничего изменить, чтобы не стать «похожим на других», он занимался попустительством и создавал иллюзию, что другой. На самом же деле в погоне за этой идеей он не понял, что своим поведением Розалия взывала о помощи, желая что-то поменять, но не зная, как. Она была права в том, что он ни разу не поговорил с ней о том, что ее поступки делают ему больно или обижают. Он предпочел молчать, в тайне ожидая, что девушка догадается сама. А потом он бросил ее.

Бенджамину вдруг пришла в голову мысль, что он сломал Розалию. За три месяца, что они больше не были вместе, он видел, что сначала она злилась, словно гиена и всячески показывала это. Затем она как будто обмякла и перестала реагироаать на внешние раздражители, и на него в том числе. А на похоронах он увидел ее совсем другую. В сообщении, посланном ему утром по дороге в аэропорт она написала: «Мне плохо с самой собой, а, значит, я не смогу подарить тебе ничего, кроме разочарования и неудовлетворенности. Я не могу позволить себе стать причиной того, что ты снова почувствуешь себя никчемным и возненавидишь меня. Это сделает меня совершенно несчастной». Розалии было плохо. Так плохо, что она решила уйти из школы, чтобы не видеть его, как она сказала, три раза в неделю. А он вместо того, чтобы разобраться, почему, просто наорал на нее и даже не разобрался, что стояло за всем этим.

Бенджамин как будто прозрел. Он смотрел на неподвижное тело Рози и желал только одного — чтобы она открыла глаза и еще раз посмотрела с той нежностью, которую он заметил в Лондоне. А если она исчезнет из ее глаз, то смирится с этим. Главное, чтобы она очнулась.

Снова темнело. Бенджамин узнал об этом, когда вышел из реанимации, чтобы купить воды. Он с тоской смотрел на улицу — ночь будет бесконечной, если, конечно, Рози не очнется прямо сейчас, что маловероятно. Он проверил сообщения — в палате он держал телефон в режиме полета — и ответил Марии Луизе, Элене и Адриано. Затем он нащупал в кармане телефон Рози — он забрал его из пакета с ее личными вещами. Любопытство заставило включить его и проверить, есть ли важные сообщения для нее. Только два от дотторессы Микуччи, которая спрашивала в силе ли их договоренность на второе мая в восемнадцать тридцать.

Бенджамин проверил часы — было уже почти восемь. Если бы он прочел раньше, то ответил бы за Рози и не заставил ждать врача. Теперь же он смотрел на их переписку и, пролистав назад обнаружил, что они встречались два раза в неделю в одно и то же время. Кроме времени, числа и ответного согласия, другой информации в чате не было. Проверив в реестре медиков, Бенджамин обнаружил только трех врачей с такой фамилией, но лишь одна из них жила в Риме. Дотторесса Альба Микуччи занималась психотерапией. И сегодня в очередной раз Рози должна была прийти к ней. Не долго думая, он набрал ее номер и услышал резкий женский голос:

— Розалия, добрый вечер! Слушаю тебя!

— Добрый вечер, дотторесса Микуччи, меня зовут Бенджамин Чапман.

— А! — многозначительно воскликнула та, и стало ясно, что заочно она уже была с ним знакома. — Что-то случилось?

— Розалия попала в аварию вчера вечером, — Бенджамин сделал паузу.

— Бог мой! — голос ее изменился и из бодрого и напористого превратился в сочувствующий. — Надеюсь, с ней все в порядке?

— Нет. Не в порядке. Врачи не делают никаких прогнозов…

— Мне очень жаль, синьор Чапман…

— Называйте меня Бенджамин. Кажется вы со мной уже знакомы.

— Бенджамин, я рада, что Розалия сейчас не одна. Могу я попросить вас держать меня в курсе?

— Если будут изменения, я напишу вам.

Дотторесса Микуччи уже попрощалась и собиралась закончить разговор, как Бенджамин спросил ее.

— Меня мучает один вопрос, — нерешительно, словно должен был сказать что-то стыдное, спросил он. — Как вы считаете, Рози могла не хотеть жить?

— О! — озадаченно воскликнула женщина — видимо, она специализировалась на подобного рода однобуквенных восклицаниях. — Бенджамин, думаю, нам с вами лучше увидеться.

— Я позвоню вам завтра утром. Спасибо…

То, что дотторесса ничего ему не сказала, ужасно бесило Бенджамина. О том, как произошла авария, он ничего не знал и, конечно, не думал, что Рози специально врезалась куда бы то ни было. Но ему было важно знать, что у нее не было никаких странных мыслей, которые, могли бы компрометировать выздоровление. Он снова ночевал в больнице. Благодаря профессору Ренга Бенджамин оставался с Розалией все время. Ночью ему удалось немного поспать, а утром снова приехала Элена.

— Бен, тебе надо в душ и отдохнуть! — решительно заявила она, готовая сменить его, потому что освободила для этого несколько часов до обеда. — Поезжай ко мне домой, а потом вернешься.

Он отказался, но съел все, что она привезла.

— Тортеллини на завтрак — это чересчур даже для итальянцев!

— Если это твоя единственная еда за весь день, то нормально. Ты неважно выглядишь. Хочешь напугать Розалию, когда она очнется?

Бенджамин кисло улыбнулся.

— Вчера я узнал, что она ходит к психотерапевту. Уже около двух месяцев.

— И как ты узнал? — спросила Элена.

— Я смотрел, нет ли на ее телефоне неотвеченных звонков или сообщений. Ее искала только дотторесса Микуччи. Больше никто, — Бенджамин скривил губы. — Если бы она пропала, ее никто бы не искал…

— Ты бы ее искал, Бен. Поверь мне, это не мало — иметь такого друга как ты, — Элена обняла его и прошептала на ухо: — Розалия — молодец. И ты — тоже.

— Я перезвонил ей вчера. Сегодня утром мы встречаемся.

— Зачем?

— Меня мучает один вопрос. Ты знаешь, я порвал с ней. Высказал ей все, что накопилось и порвал. Я бросил ее тогда, когда ее снова ударил отец. Когда она была особенно уязвима. Сначала она злилась на меня. Вот просто ходила зла, как будто я у нее что-то испортил или украл. Не ушел, не сказал, что не могу быть рядом с ней, а бесилась, негодовала. А спустя некоторре время потухла. Ты можешь представить у Рози потухший взгляд? — Элена сочувственно улыбнулась. — Я боюсь, что привел в действие некий механизм внутри, который разрушает ее. Я боюсь, что она…

— Нет, Бен, нет. Не могу этого представить.

Бенджамин на самом деле тоже не верил в это, но Рози была непредсказуема, поэтому полагаться на собственную интуицию он не мог. Дотторесса Микуччи тоже опровергла это предположение.

— Вы сами понимаете, Бенджамин, — сказала она, — я связана врачебной тайной, но могу вас заверить, что у Розалии не было суицидальных мыслей. Как она?

— Без изменений.

— Мне очень жаль… Ее родители приходили к ней?

— Нет. Ее мать подписала бумаги на перевод из Грасси сюда и уехала. Думаю, для Рози будет лучше, если они не приедут.

— Вы мне нравитесь, Бен, — Микуччи встала из-за стола и протянула ему руку. — Было приятно с вами познакомиться, но у меня важная встреча. Прошу вас сообщить мне, как только Розалия очнется. И если вам нужна будет помощь, звоните. Розалия проделала большой путь, но идти ей вперед еще долго.

Бенджамин шел обратно в реанимацию и в груди трепыхалось какое-то непонятное и неясное чувство. Микуччи сказала: “Когда Розалия очнется…” Надо подождать еще немного. И хотя он не узнал почти ничего нового, ему казалось, что теперь многое стало ясно.

Она очнулась ночью, тихо и бесшумно. Сначала пошевелила пальцами и тем самым разбудила Бенджамина. Он резко сел, весь вытянулся перед ней и уставился на руку, чтобы увидеть своими глазами, что движение ему не приснилось. Но Розалия лежала неподвижно.

— Рози, — тихо позвал ее Бенджамин и легко сжал пальцы. — Пора возвращаться…

Девушка никак не отреагировала. И стало казаться, что она вовсе не двигала рукой. Это угнетало.

— Рози, пожалуйста…

Ее глаза приоткрылись, совсем чуть-чуть и сразу же зажмурились, реагируя на свет. Бенджамин даже не был уверен, видела ли она, что он стоял рядом. Его охватило волнение и нетерпение. Он хотел, чтобы она заметила его и узнала. Он хотел, чтобы Рози знала, что он рядом.

— А где кабан? — вдруг спросила она и на этот раз уперлась взглядом в Бенджамина.

— В лесу… — растерялся он, еле сдерживая улыбку.

— Это не смешно, — простонала Розалия и снова закрыла глаза.

— С возвращением, Рози!..

— Как давно ты тут торчишь? — спросила девушка все еще с закрытыми глазами.

— Третью ночь.

Серо-зеленые глаза снова открылись и теперь смотрели на Бенджамина с большим смыслом, чем прежде. А он боролся с собой, чтобы не прикоснуться к лицу Рози.