Последний поцелуй жнеца

Нити кукловода

Эскар

тремя часами ранее

Сразу после того, как я оставил баронессу в саду, я почувствовал непреодолимую смесь раздражения и… беспокойства. Мои мысли были поглощены гневом и чем-то первобытным, шевелящимся глубоко внутри. Присутствие баронессы, казалось, еще больше обнажало мою звериную сущность.

Решив найти утешение и отвлечься, я направился прямиком домой, желая насладиться травяным чаем и обществом гостевого дома с дурной репутацией. Давненько я туда не заходил… С тех пор, как познакомился с Сандриной.

Пока я шел к карете, погрузившись в сладостно-развратные мысли о грядущем времяпровождение, мои планы прервало интригующее зрелище вблизи садового лабиринта. За дубами, скрытые от света, стояли виконтесса Тимадра и одна из её служанок.

Я прислонился к дереву и стал наблюдать за их уже не совсем тайной встречей. Их слова долетали до моих ушей, все тайное становилось явным.

Виконтесса выглядела разъяренной, ее благородный вид был разрушен. Служанка, напротив, казалась обремененной неведомой бедой и безудержно плакала.

Слушая их разговор, я не мог поверить в ту паутину обмана, которая окружала ее. Игры, которые велись в этом мрачном мире серых истин, поражали меня.

— Что ты сделала?!!! Насколько глупой может быть одна служанка? — раздался голос Тимадры, красота которой померкла, как убывающая луна. Было ясно, что эта женщина поднялась до знати благодаря интригам и манипуляциям… Что ж, браво!

Служанка едва могла говорить сквозь слезы.

— Пожалуйста… Мне очень жаль, госпожа Лорелей! Я не знала! Я прошу прощения!

Весь этот хаос был вызван простой ошибкой — служанка нечаянно подала чай не той даме на чаепитии.

Тимадра продолжала ругать слугу, паникуя, что их дела раскроются, если кто-нибудь узнает, что тот чай, предназначенный только для Сандрины был с ядом.

— Если кто-нибудь узнает, последствия будут ужасными!.. — шипела она. — Особенно для тебя, никчемная девчонка!

В воздухе раздался звук звонкой пощечины, за которым последовали еще более надрывные рыдания.

А, так вот какой у них план — медленно травить баронессу успокоительными зельями, сделать ее беспомощной перед элитой, ее местом по наследству в Ордене и погрузить в состояние беспамятства, сковав ее прошлыми горестями. Что же… Неплохой план.

Масштабы действующих сил поместья стали докучать мне, и я осознал, что хочу положить этому спектаклю конец.

Эскар сейчас

Ее глаза закатываются, а лицо теряет цвет, становясь бледным, как полная луна в свои лучшие дни. Такое драматическое сравнение… Ну и черт с ним! Я мрачный поэт.

Я замечаю, как хмурятся ее дяди и тут же вскакивают тетушки, кудахча кто о чем.

Приводя в действие свой план по обнаружению гадюк вокруг моей баронессы, я культивирую свою темную энергию в груди, синхронизируя ее с освещением вокруг. Сжав кулак, я разом поглощаю весь свет в бальном зале. Только тусклые благовонии на столе и дальний камин освещают теперь огромный мраморный зал с позолотой.

Я быстро окидываю стол ночным зрением и гадаю: какова вероятность того, что она всё-таки свалится в обморок?

И только подумав об этом, краем глаза замечаю, как Сандрина медленно пятится назад, уронив бокал из рук. Звук бьющегося стекла заставляет меня наклонить голову, чтобы понаблюдать за ней дальше.

Какая неуклюжая, надоедливая баронесса! Разрушила такой замечательный тихий план. Или я слишком сурово сужу? И все совсем наоборот?..

Ведь этих секунд в темноте оказалось достаточно, чтобы выполнить обещанную миссию.

Я разжимаю кулак, взмахнув пальцами, стряхивая остатки сдерживаемой энергии. Свет снова загорается. Тишину за столом нарушает лишь тихий звук удара тела об пол.

Теперь и все ее дяди кряхтят в удивлении. Церковные крысы синхронно поднимают брови, кривясь. Даже тот умственно не спешащий, епископ, ошарашен.

Какое это должно быть зрелище для всех их скучных, развращенных богатством и властью умов!

По какой-то непонятной причине, как только баронесса рухнула в обморок, в зале стало невыносимо душно. И, словно по чьему-то злому умыслу, десятки больших окон тут же распахнулись настежь. Это было странно даже для меня, не буду спорить… Но сколько радости доставило мне зрелище, когда грязная салфетка полетела в растерянную рожу Оберона. В это же время Тимадра, делавшая глоток вина, прилично поперхнулась от завывающего ураганного ветра.

Я едва сдерживал смех от дикого восторга при виде этой чудесной финальной сцены! Некоторые из церковных марионеток даже начали цитировать свои заученные молитвы к их Господину. Видимо, сильного ветерка, бьющего все стекольные рамы о стены, было достаточно, чтобы они начали молить своего Всемогущего спасти их нечестивые душонки. Какое, всё-таки, приятное завершение вечера! Скажу Сандрине, чтобы почаще приглашала меня на эти, оказывается, не совсем заунывные приемы.

Перевожу взгляд на первопричину всеобщего ошеломления — баронессу.

Она молодец. Послушала меня. Ей даже удалось втянуть этого придурка Лара в горячий спор. Благодаря ее хитрому ходу я выиграл нам время. А это гениальное представление — отыграть обморок в конце!

В темном уголке моего сознания возникло вдруг желание притвориться одной из ее тетушек. Мне почему-то отчаянно захотелось стать одной из этих притворных кур, которые с тревогой изучают ее лицо, держат ее хрупкое запястье, проверяют пульс и дыхание. Эти ржавые пепельницы! Я бы мог ласкать ее щеки нежнее, чем вы все вместе взятые!!!..… Проклятье.

Я отмахиваюсь от этих глупых дум. Сандрина все еще лежит без сознания на холодном мраморном полу возле камина. Бледность ее лица настолько необычна, что кажется, будто близость пламени может представлять чрезвычайную опасность для ее снежной наружности.

«Какая глупая, наивная девчонка!» — думаю про себя, медленно подходя к камину.

— Бедняжка!.. Я столько раз предупреждал ее об опасности пропуска приема пищи! — говорю это вслух с драматичным акцентом. — Должно быть, лишала себя пищи несколько дней подряд, беспомощное дитя!.. Жаль ее. Ведь моя баронесса с таким нетерпением ждала этого вечера!

Специально смакую — "моя", глядя на посеревшего от злости епископа.

— Наверное, свалилась в обморок от чрезмерной радости сидеть за одним столом со всеми присутствующими!

Я убеждаюсь, что все присутствующие идиоты меня услышали.

Бросив последний взгляд на ее безмятежное, спящее лицо, я невольно усмехаюсь. Хорошо, что эти старые змеи больше не обращают на меня никакого внимания, иначе сразу бы поставили под сомнение мои намерения.

Я слегка отпихиваю туфлей ее вытянутую руку от так близко потрескивающего очага. Конечно, я бы мог опуститься на колено и поступить именно так, как сделал бы это заботливый секретарь… Но за этим никто уже не следил.

В одно мгновение я вырвался из этой своеобразной ситуации и оказался вдали от этих милых, удушающих родственников. Мерзкие снобы!.. Моему ягненку — баронессе, ничего не оставалось, как почувствовать себя в тисках и зачахнуть… Но кто я такой, чтобы делать такие предположения? Это ведь ничего не изменит в нашем договоре о жатве ее души. Потерпи, дорогая баронесса. Через месяц твои страдания закончатся.

Я медлю перед выходом из зала.

— …Белой кошке безразлично, что говорят и делают серые мыши за ее спиной. — забвенно произношу я и поворачиваюсь на каблуках к ним.

Все мыши застыли в гламурном оцепенении.

— Дамы и господа!.. — триумфально заявляю я, взмахнув руками. — К вашему сведению, вы все — запертые в своих золотых клетках, душевно нищие, сидящие на своем иллюзорном богатстве. Жалкое подобие истинной радости жизни! Жалкие. Все вы!.. А вы, — я обращаюсь к церковным крысам. — Пресловутые слуги несуществующего Будущего. Приятного пребывания в раболепии!

Я горько усмехаюсь под их презрительными взглядами.

— Молитесь в следующий раз чуть усерднее о благополучии леди Сандрины, чтобы леди унаследовала все, что ей положено и в скором будущем правила здесь всем, как никто другой.

На этом моя артистичная натура иссякла. Пора было покинуть это претенциозное сборище и готовиться к следующему акту.

По темным коридорам затихшего после грандиозного бала поместья бродила фигура. Там, где тени плясали в дьявольском хороводе, безмолвно следовала эта одинокая душа. Молодой человек с поразительной харизмой и инфернальной аурой Жнец — с древнейшими родовыми корнями и нашумевшей славой в его ремесле. Днем он играл роль того, кем не являлся: купаясь в бледном присутствии лунной красавицы, не знающей дневного света. Они были в этом схожи, ведь дневной свет не являлся и для него привычным временем бодрствования. Но переехав в поместье Лорелей, он потерял одну важную вещь. По ночам у него словно начинало ломить все тело, а поток мыслей не прекращался до самого рассвета. В этих стенах он потерял свой сон.

И вот он крался в темноте к библиотечным комнатам. Среди рядов редких, старинных книг, жнец желал отвлечься от раздумий о жатве. Он оставил их в своей спальне на шелковистой подушке. Там же, на гладком покрывале, он оставил мысли и о ней.

Незаметно на пороге его ночного убежища появляется еще одна одинокая фигура. Если бы не постоянное недосыпание, он бы сразу уловил это чужое присутствие.

Рыжеволосая, неприлично подвыпившая, Виола, беззвучно вступила в читальню.

— …Могу ли я иметь честь составить Вам компанию, господин Мортес?

Девушка подходит к нему, слегка покачивая бедрами. Ей бы хотелось, чтобы он посмотрел на нее сейчас — откровенную в своих поступках и желаниях. Но мужчина не поворачивался и не откладывал свою книгу.

Прикусив губу, Виола рассеянно улыбнулась.

— Вы были таким привлекательным… На приеме. Таким непристойным, — ее пьяные глаза прожигали его затылок. — …Горячим.

Жнец приподнимает бровь, сосредоточившись на романе, над которым он зависнул во времени. Эта рыжая лисица могла бы стать тем самым отвлекающим маневром, о котором он думал вчера, только… Сейчас это ему не так уж и нужно было. Особенно сейчас.

Виола облокотилась на ближайшую к его столу книжную полку. В трезвом состоянии она бы испугалась его присутствия так близко. Было в этом секретаре что-то такое, что глубоко ее тревожило. С тех пор как он появился в ее скучной жизни, правда, в не очень приятной сцене; когда ее несчастная, надоедливая кузина, убегая от неё, спотыкнулась, упав в его объятья. Тогда-то Виола и поняла. На месте Сандрины должна была быть она. И в эту ночь она не упустит свой шанс. Особенно после всех тех коктейлей, которые она выпила на балу, чтобы придать себе уверенности. Но увы! Весь вечер он что-то записывал, не отрывая взгляда от блокнота. А лицо Виолы с потрясающим макияжем и ее зеленое платье с блестками, которое она надела специально под его угольно-черные глаза, было не замечено им. Лишь однажды Эскар бросил на нее мимолетный взгляд, но это был не тот взгляд, которого она хотела.

— Ваша уверенность поразила меня, господин Мортес. То, как Вы говорили со всеми перед уходом… Всего одной фразой Вы поставили всех на место. Это было так… возбуждающе.

Она беззастенчиво флиртовала, в ее словах сквозило вожделением. Но он никак не отреагировал. Это настолько вывело ее из себя, что она избрала другую тактику. Ту, которую она использовала лишь однажды — для соблазнения своего мужа.

Ее рука скользнула к шнуровке корсета в районе груди. Девушка дернула за шнурки, освобождая свои женские прелести.

Проходит мгновение, и ее сердце поет в ликование. Он склоняет голову, откладывая книгу. В приятном пульсирующем предвкушении Виола трепещет. Локоны вьющихся рыжих волос ласкают ее обнаженную грудь. Ожидание между стройных ног становится нестерпимым, но она не может позволить себе наброситься на него, как ей хотелось бы. Она лучше умрет на месте, ежели решится прикоснуться к нему первой. Только пустоголовая Сандрина могла вешаться ему на шею, когда ей вздумается, без всяких последствий и манер. Виола презирала свою беловолосую кузину. Все, что Сандрина получала, она получала легко, на серебряной ложке, даже ничего не делая для этого. С Виолой дело обстояло иначе.

Эскар медленно поднялся со своего места. Его широкие плечи, аристократическая осанка — были неотразимы в ее глазах.

— Пустышка. — процедил он сквозь зубы и скрестив руки, облокотился о стол.

— …Простите?

Осознание его слов окатило ее холодом, но она продолжила стоять с невыносимым стыдом под кожей.

— Неужели я должен объяснять, что это означает? — изучая свой перстень, он бросил на нее надменный взгляд. — …Пустышка — это ты.

Дрожь пробежала по ее оголенной груди, когда девушка осознала всю пагубность этой ситуации.

— …И что? Думаешь, твоя проклятая Сандрина не пустышка?! — взревела она, прикрывая наготу ладонями.

— Мы говорили не о ней. Не так ли?.. Или ты каждый свой шаг и поступок подводишь под сравнение с ней? — жнец отталкивается от края стола, продвигаясь к девушке. — Что ж, отличный выбор! На твоем месте я бы поступил абсолютно так же.

Подойдя вплотную, Эскар вдыхает воздух над ее головой, пробуя его, как хищник. Если бы он был парфюмером — то был бы богоподобным. Но он всего лишь жнец — они вдыхают души, а не запахи. А ее — такая же, как и у всех в этом городе. Смрадная.

Его дыхание обжигает ей щеку, он наклоняется ближе, и голос его переходит в шепот.

— Но ты же понимаешь, что никогда не заберешь ее внимание на себя, даже если она проведет столетие взаперти?

На глазах Виолы появляется слеза, бегущая вниз. Но она не позволяет ей сбежать, наспех смахивая рукавом.

— Да пошли вы! Ты и твоя драгоценная Сандрина!

Девушка выбегает из зала, громко захлопывая за собой двери.

Его слова, несомненно, ранили ее. Но больше всего Виолу напугало то, о чем она никогда и никому не расскажет. Девушка никогда в жизни не плакала. Никогда и ни о ком… Но это утро она встретит с опухшим лицом и мокрой подушкой, залитой слезами.

С блаженным стоном Эскар раскинул руки в стороны, лежа на кровати в своих новых покоях. Скинув с себя блузку, он подошел к открытому окну, чтобы прохладный ночной ветер приласкал его обнаженную кожу. Однако мысли его были далеки от расслабления. Он не мог поступить иначе, потому что частная просьба для жнеца была священна. Слуги смерти могли отказывать в выполнении любой другой просьбы о жатве, и она ложилась на плечи других жнецов… Но частные просьбы — это те, от которых жнец не мог отказаться. И никто толком не знал, что будет с ослушником… А для Эскара Тамасви просьба баронессы была первой частной просьбой на его веку.

Сандрина

Под ясным небом, на маковом лугу радостно щебечут птицы, я сижу одна, погрузившись в мысли. Теплое присутствие Микаля — горько-сладкое воспоминание, которое не покидает мое сердце. Но мое спокойствие нарушает черное облако, которое отделяется от растущего эпицентра моего кошмара. Оно с угрожающей силой устремляется ко мне, омрачая небо и вселяя в меня ужас. Я пытаюсь бежать, но ноги тяжелеют, словно прикованы к земле. Туча надвигается все ближе, ее жадный голод поглощает все на своем пути. Паника охватывает меня, и я с трудом пытаюсь дышать, грудь сжимается с каждой секундой. Я чувствую, что нахожусь на грани удушья и… Просыпаюсь, задыхаясь в холодном поту.

Сев в кровати, в полумраке комнаты, я попыталась успокоить себя. Напоминаю себе, что я в безопасности, цела, а кошмар — плод моего воображения. Но взглянув на свое отражение в зеркале, передо мной предстал образ разбитой души: темные круги под глазами, спутанные волосы и выражение безумия на лице. Каждую ночь мне снится один и тот же сон, преследующий меня без устали. В моем кошмаре призрачная фигура Микаля появлялась в тумане, неуловимая и бесплотная. Я тянулась к нему, отчаянно нуждаясь в его тепле, но он всегда исчезал, оставляя меня одну с черным облаком…

Повторение этого душераздирающего цикла приводило меня в беспросветный ужас. Как я могу смириться с тем, что теряю его снова и снова, пусть даже теперь только во сне?

Ни одно сновидение не должно иметь такой власти, ни один ужас не должен быть таким глубоким. И все же каждую ночь я сдаюсь на этом призрачном поле боя… Сквозь слезы и крики я ищу его в глубинах сонного сознания, в надежде снова отыскать его, мою любовь, моего неживого жениха.

В темноте ночи я осторожно спускаюсь по лестнице, ориентируясь на мягкий свет луны, проникающий через призрачные занавесы окон. Снаружи все было погружено в тишину, лишь мимолетные мелодии ранних пташек оглашали преддверие рассвета.

Я ступала по извилистой дорожке сада, ночная шёлковая рубашка ласкала мои ноги. Кошмар, три года не дававший мне покоя, начал терять свою хватку. Сегодня его остатки превратились лишь в пот, прилипший к коже, но скоро, не станет и его…

Скитание привело меня к кромке воды мраморной купели, один только вид ее окутывал меня ощущением чистоты и легкости. Я знала, что скоро на горизонте появятся первые отблески рассветного тумана: надо было успеть искупаться до того, как свет встретится с моей кожей.

Прохладные объятия воды смыли все остатки жуткого сна.

Прислонив голову к гладкому краю, мой разум прояснился, а душа успокоилась.

В зеленых садах, где скрывалось множество тайн, маленький Ималдин часто лазил по деревьям. Шпионажем за старшей сестрой он не гордился, но с кузиной Виолой — своей партнершей по интриге — не считал это преступлением.

В восемь лет он почувствовал вкус прикосновения озорства. Ему часто хотелось делать то, что противоречило этикету и хорошим манерам юных мальчиков-аристократов. Виола убеждала его исследовать, играть и делиться с ней тем, что делает, говорит и надевает Сандрина. Ималдин не понимал, зачем ей нужно знать именно это. Ведь его сестра всегда занималась чем-нибудь скучным, ничего особо не говорила и носила простые белые платья… Мальчик просто думал, что это всё взрослые забавы, пока ему неизвестные.

Сейчас Ималдин пробирался сквозь тени веток глицинии. Сегодня его кузина Виола была особо странной. Более злой… Но все же она, как обычно, пришла поиграть с ним в шпиона. Задание, которое она ему дала, было ещё более странным… Но мальчишеский азарт был сильнее.

Неся одежду Сандрины, которую он тайком забрал у мраморной купели, Ималдин чувствовал себя королевским шпионом, выполняющим важную миссию.

Но он не был таким уж великим шпионом. Иначе бы с самого начала заметил зоркие глаза, наблюдавшие за ним с другого берега пруда в ивах.

Прозвучал короткий свист и испуг мгновенно запечатлелся на лице мальчишки. Он бросился бежать, даже не обернувшись. Судя по свисту, потревоживший его должен быть уже далеко, и он успеет спрятаться в лабиринте зелени. Там — в заросших закутках и узких тропах — нету равных Ималдину.

— …И чего ты так припустил, малец? — усмехающийся мужской голос прозвучал над его ухом.

Ималдин резко развернулся, нахмурившись. Перед ним было лицо секретаря его сестры.

— Ну-ка, что это у тебя там? — спросил господин Мортес, кивнув за спину мальчика.

Не придумав ничего лучше, Ималдин дал дёру, сердце его совсем ушло в пятки. Темно-каштановые пряди волос развевались на ветру. Он убежал от противного секретаря прямо в дебри лабиринта. Никто и никогда не смог бы найти его там.

Цепкий взгляд Эскара не дрогнул. Он лишь усмехнулся вслед убегающему мальчику. Подарив ему с минуту триумфа, мужчина неторопливой походкой последовал за ним.

Тем временем, Ималдин уже добрался до места назначения — там, под старой ивой сидела Виола за книгой, ожидая отчета от своего шпиона. Она пообещала ему достойное вознаграждение за платье Сандрины.

И уже вскоре по тропинке, ведущей к маковым полям, шагал довольный мальчуган, держа в руках новенького летающего змея. Виола знала, как удовлетворить его хотелки, и наградила Ималдина самой желанной игрушкой — новеньким воздушным змеем с эмблемой Ордена Дахмы в виде змеиной восьмерки.

Залюбовавшись своим призом, Ималдин не заметил, как врезался во что-то твердое и высокое на своем пути.

— Арррх! — пискнул он, падая на траву.

Препятствие ожило, цокнув на него языком.

— Думаешь, твоя старшая сестренка оценит, если твои маленькие сопливые ручки будут делать грязные дела за ее спиной с сомнительными дамами? — секретарь бесстрастно взирал на него сверху вниз, заслоняя солнце.

— Любой в этом доме может попытаться отругать меня, но только не ты! — оскалился ребёнок, вскакивая на ноги. Его не по-детски надменные зеленые глазки дико блеснули. — Какая-то низкопробная нянька моей сестры! Вот кто ты!

— Ну, тебе определенно не хватало нянь в твоем… детстве? Кстати, сколько тебе лет-то, продажная сопля? — Эскар чуть склонился, его темные, как воронки, глаза приковывали юнца к месту.

Ималдин демонстративно показал ему язык, пытаясь снова убежать.

Ловко поймав его за воротник, мужчина устало вздохнул.

— Знаешь, еще не поздно нанять тебе хорошенькую няньку. Или лучше заказать порку для непослушных отпрысков на дом?

— Отпусти меня!!! — завопил мальчуган, брыкаясь.

— Но знаешь… Из таких маленьких сорванцов, как ты, обычно вырастают самые доблестные и смелые парни с таким бунтарским поведением в детстве. Только для этого нужно вовремя осознать, кого защищать и не предавать, а кому лучше не прислуживать ради бессмысленной безделушки. Я был таким же, как и ты — бунтарем в отрочестве, судя по рассказам матушки… Правда, вырос не совсем доблестным. Но смелости хоть отбавляй!.. — мужчина тихонько хихикнул. — Не слушай этих дворянских подстилок и уродов, что существуют только за счет манипуляций и обмана. Они не умеют по-настоящему жить и в полной мере ощущать мир. А ты, вот, умеешь. Я в этом не сомневаюсь.

Эскар ослабляет хватку, отпуская ворот Ималдина. Тот разглядывает секретаря сестры в глубоком сомнении, постепенно отступая назад. Мужчина цокает языком, качая головой, но не препятствует его явному плану побега.

Проходя на обратном пути через ивовую рощу, жнец почувствовал отчетливый запах двух душ, которые были здесь совсем недавно. Пылкой мальчишеской и приторно лисьей, которая была сильно разгневана.

Эскар медлит, прежде чем уйти. Еще раз вдохнув хрустящий утренний воздух, он хмурится. Еще одна душа была здесь… Робкая и пугливая.

Маленький Анатель — младший брат-близнец Ималдина, сидел высоко среди ветвей дуба, боясь, что его присутствие могут обнаружить. И, если Ималдину нравилось бегать по поместью, как шпиону-разведчику, то Анатель был совсем другим. Его стиль жизни — наблюдать из теней и молчать об этом. Обо всем.

Но когда секретарь его сестры остановился и резко поднял голову наверх, уставившись прямо на него. Малыш чуть не свалился с ветки, на которой сидел.

Они так и остались смотреть друг на друга. Один в шоке, а другой с интересом.

— Чего молчишь? Ты что, глухой что ли? — мужчина наклонил голову с прищуром.

Он с любопытством изучал ребенка. Пятилетний малый выглядел по-английски: светлые вьющиеся волосы, медовые глаза. Видно было, что эта чистая красота, не от простого рода.

— Как скажешь. — Эскар пожал плечами. — Чем только не занимаются дети сейчас. Позор! Вот в мои времена… — его разум потянулся к воспоминаниям детства, но что-то не позволило ему углубиться дальше двадцатилетнего возраста. Может, это провал в памяти или системная перезагрузка — жнец не знал точно ответа.

Мужчина снова взглянул на оторопевшего мальчика. Тот был похож на беспомощную обезьянку.

— Ты ведь знаешь, что сделал твой непутевый братец, да?.. И что ты собираешься с этим делать, маленький ангел?

Жнец продолжил прогуливаться по дорожке к особняку, лишь кинув малышу напоследок.

По своей стеснительной натуре, Анатель любил наблюдать за происходящим, а не принимать в нем участие. Но в этот туманный полдень он стал свидетелем случая, который был слишком несправедлив, чтобы остаться лишь наблюдателем.

Будучи младшим из трех детей, робкий и замкнутый Анатель, проводил жизнь в покое теней. Малыш также отличался от других детей. Он родился немым, но с ранних годков его мысли приобрели недетскую глубину и отчуждённое спокойствие.

Получив намёк от загадочного господина Мортеса, ребёнок решил действовать. Он колебался не потому, что боялся брата или последствий его действий, а потому, что впервые чужие нужды заставили его покинуть укрытие теней.

В покоях Сандрины он отыскал платье в ее гардеробной и скорее поспешил к открытой купели.

Его сестра уже обнаружила пропажу своего одеяния. Пока та размышляла, как выбраться из ситуации достойно, среди душистых глициний появился Анатель.

— Ты пришёл спасти меня, братик? — с грустью спросила девушка на их языке жестов.

Сначала малыш ответил лишь молчанием, а после его маленькие ручки уже выстраивали в воздухе целую историю. По его торопливым жестам Сандрина поняла, кто именно был инициатором ее помощи. Не кто иной, как господин Мортес.

Ималдин же, заметив на сестре запасную одежду — ночное платье, когда она проходила по саду за руку с Анателем, понял, что его тайна была раскрыта. Чувство вины стало грызть его, и он не смог выдержать мимолетного взгляда брата, который был ещё крохой, но уже вершил правосудие в семье.

Эскар откинулся на велюровый диван, наслаждаясь терпко-сладкой энергией старины, исходящей от гостиной поместья. Его пальцы ловко управлялись с ножкой фарфорового бокала с солнечным вином — прекрасным напитком из абрикосов, собранного под ярким светом солнца. Пальцы другой руки ловко крутили небольшой обсидиановый нож — смертоносный танец вулканического камня о тёплую кожу.

Многогранная симфония рояля, доносящаяся из соседней комнаты, создавала успокаивающий звуковой фон. Но уже через несколько секунд безмятежность жнеца рассыпалась, как карточный домик.

Отражение девушки скользнуло по отполированному кафелю ближайшего коридора к гостиной, предваряя ее появление. Облаченная в тонкий ажурный пеньюар, недвусмысленно обнимающий ее стройный силуэт и позволяющий ее бледной кожи сиять сквозь полупрозрачность ткани, баронесса являла собой номинацию чистой женской красоты.

Не обращая внимания на его присутствие, она проплыла мимо гостиной и исчезала. Букет багровых лилий, зажатый в ее руках, превратил Сандрину в призрачную невесту, навевающую трепет одной своей грацией.

Проследив за ее уходом, мужчина вдруг поперхнулся вином. Ее смелость быть почти без ничего, почти в чем появилась во Тьму, была столь же пленительна, сколь и возмутительна.

С невиданной быстротой Эскар поднялся и поспешил за ней. Легкое покрывало было схвачено с кресла по пути. Его длинное пальто породило тени, которые отражались от дубовых стен, стоящих как безмолвные зрители этой драматургии.

Небрежно накинув покрывало на хрупкие плечи девушки, Эскар опять достиг мнимого спокойствия, оградив ее наготу от посторонних глаз. И это была не вежливость и, конечно, не чувство собственничества, а осознание ее великолепия в этот момент, слишком сильного, чтобы наблюдать непосредственно.

Выполнив свою миссию, жнец исчез в сумраке коридора. Баронесса же осталась стоять в остатках его странного жеста, взирая в пустоту, которую он оставил позади себя. С этим накинутым покрывалом к ней пришло чувство ещё большей обнаженности.

Сандрина

В бесплотном мраке у ворот поместья я ожидала подругу. Время безжалостно тикало. Морин, моя новая подруга, как маяк в тернистой пустыне моих дней, все еще не появлялась. А туман, густой и призрачный, подкрадывался ближе, нагнетая тревогу.

Я поплотнее укуталась в серебристый плащ. Последовала гробовая тишина перед тем, как что-то невидимое глазу, глубоко запрятанное в вездесущую тишину тумана, плотоядно взвыло, взбудоражив мои страхи.

Крепко зажмурив глаза, я надеялась заглушить всепоглощающий ужас.

Вдруг пронесся порыв сильного ветра, оцарапав в поцелуе мои щёки. Его холодные усики зашептали в уши загробную песню: «Сандрина…» — этот звук был лишен души и разума, превратившись в хриплый зов банши.

Туман скрывал невидимую границу, на которой взаимодействовали восемь параллельных графств, сплетаясь в неземную империю Восьми. На границе империи простирались различные деревушки, о жителях которых ходили легенды, такие же жуткие, как и сам туман. Скрытый под серой пеленой, туман, стоял бастионом за десятки километров от границ, полупрозрачным барьером, пульсирующим таинственной силой.

Как только последние лучи света ушли за горизонт, сухой голос раздался за моей спиной.

— Она не придет.

Я резко развернулась лицом к Эскару, прислонившемуся плечом к ближайшему дереву.

— Почему? И что ты здесь делаешь? — успела ответить я, как сердце тревожно затрепетало.

— Моя сестра приболела.

Непринужденность в его голосе выдавала серьезность слов. Морин, его сестра, мой единственный друг… В голове закрутилось множество ужасающих выводов.

— …Что с ней?

Эскар плавно снял шляпу за ободок, покрутил ее в руках, осматривая. Проведя по локонам ладонью, он ловко накинул шляпу обратно.

— Ее отравили.

Эти слова так и повисли в воздухе.

Жнец скрестил руки на груди, его глаза впились в мои, изучая мое потрясенное состояние.

Оттолкнувшись от дерева, он сократил расстояние между нами в два счета.

— Нет… Этого не может быть. — пробормотала я, тряся головой. — Как такое могло произойти?

С его обманчиво красивых губ сорвалась мрачная усмешка, хитрые черты лица ожесточились.

— Конечно, может, баронесса. Ведь чай с ядом предназначался тебе.

От его откровения меня пронзила дрожь, холодок пробежал по спине. Целью была я, а не его сестра… Сердце наполнилось гневом, но не за свою жизнь, а за Морин. Ее жизнь была теперь поставлена под угрозу из-за меня.

Тем временем Эскар успел уже пристроиться за моей спиной.

— …В планы твоих родственников не входило выдавать тебя замуж за епископа, ангелочек… Напротив. Епископ и бал были для них лишь поводом собрать всю знать города, чиновников и высокопоставленных служителей церкви, чтобы показать, что ты — совсем не подходишь на роль наследницы Дома Лорелей.

Жнец незаметно придвинулся ко мне ближе, его руки мягко легли на мои плечи. Нетронутые локоны его темных волос изящно спали на виски.

— А значит, — продолжил он, — голосование, назначенное на твой двадцать пятый день рождения, до которого остался всего месяц, завершится в пользу твоего дяди Оберона.

Когда последний звук покинул его губы, неожиданная улыбка заиграла на суровом лице.

Жнец отошёл в сторону, сложив руки за спиной.

— Интересуешься тем, что произошло за ужином?

Его глаза, казалось, зловеще сверкнули в ответ на мой нетерпеливый кивок.

Почти торжествуя, жнец пошел по дорожке, огибая монументальный сад особняка, а я, инстинктивно повторяя его движения, молча двинулась следом.

— Я незаметно украсил каждый из предложенных тебе фужеров порошком фосфоресцирующего вещества. — начал он, ведя нас по тропинке к маковым полям. — …Скучное занятие. Но зато было легко вычислить, кто манипулировал твоим напитком и ядом во время твоих коротких отлучек. — его шаги замедлились, и он свернул за угол, спускаясь к роще. — Светящиеся пальцы за столом, когда я погасил свет в бальном зале, не оставили и сомнений в личности виновных. — он бросил косой взгляд на мои поджатые губы. — Не хочешь сделать догадку?

— …Оберон и Тимадра?

К моему удивлению, Эскар лишь фыркнул, устремив взгляд на далекий горизонт.

— Все. Практически все родственники участвовали в твоём отравлении. Каждый добавил свою каплю яда в твой бокал на приеме. Однако… Виола, твоя кузина, является единственным исключением.

Мои брови нахмурились в недоумении. Из всех людей Виола была первой, от кого я ожидала недобрых намерений. Но, видимо, я была крайне не осведомлена об истинном характере своей семьи. Казалось бы, такие добродушные тетушки, как веселая Лея и нежная Аркона, и вечно поддерживающие меня строгие дяди — все вознамерились избавиться от меня.

Откровение жнеца затянулось в прохладном сумеречном воздухе и меня охватил леденящий душу вопрос: «Как я должна буду жить и дальше среди этого предательства?»