Надежда
Впоследствии я думала, что эта захлопнувшаяся со стуком дверь словно провела черту между нашим прошлым и будущим, между тем, что безвозвратно заканчивалось, и тем, что неизбежно начиналось.
И, конечно, между безгрешностью и грехом.
В те мгновения нам было плевать на то, что кто-то может войти и увидеть. Ну увидит — и что дальше? Да ничего, не уволят же, и даже не оштрафуют — не опоздание…
Ромка посадил меня на свой стол. Это был первый раз в моей жизни, когда я целовалась, сидя на столе, не обращая внимания на многочисленные бумаги, которых в редакции всегда завались — и сейчас они падали на пол, сметённые в сторону нашими руками. Сначала — Ромкиными, которыми он просто расчистил место перед тем, как посадить меня, а потом и моими. Я вцепилась в край стола одной ладонью, второй обнимая Ромку за шею, — и что-то точно свалила на пол с тихим шелестом.
Стихийное бедствие.
Мы оба чувствовали себя именно так, торопливо целуясь, наслаждаясь краткими моментами близости, которая для Ромки была долгожданной — а для меня просто безумно, невероятно приятной.
Болели губы. Кожу на щеках чуть саднило — Ромка, кажется, с утра не побрился, и теперь слегка кололся, но это покалывание не раздражало, как было бы, будь на его месте Костя, а неимоверно возбуждало.
Да, возбуждена я была до тумана в голове. Я абсолютно ничего не соображала, жмурясь, раскрывая рот и дыша в такт с Ромкой, слушая стук собственного сердца, которое пульсировало, казалось, везде, но особенно — между ног.
И жалела, что я в брюках. Ведь юбка — это гораздо проще…
— Ах, — выдохнула я, когда Ромка положил ладонь мне на промежность и чуть сжал пальцы, лаская хотя бы так — поверх двух слоёв ткани. — Мешает…
— Расстегнуть молнию? — сдавленным голосом спросил Ромка, проведя пальцами именно там, где было жарче всего. — Только скажи, Надя…
— Да, да…
Молния поехала вниз с громким «вжух», то, что было под брюками, легко сдвинулось в сторону — и я выгнулась от удовольствия, сразу ощутив, как Ромка нетерпеливо и трепетно гладит мои половые губы. Влажные до безобразия…
— Люблю тебя, — прошептал он мне в шею, целуя в основание — одно из самых чувствительных мест у меня. Я задрожала, ловя первую волну удовольствия лишь от этого признания, и закусила губу, ощутив, как Ромка медленно проникает в меня пальцем. Достигнув предела, он почти сразу вытащил его — и вновь ввёл, из-за чего я, всхлипнув, открыла рот и прерывисто задышала, испытывая острое удовольствие. Слишком острое и, возможно, неправильное — но мне было всё равно.
Ещё раз, и ещё, и ещё… Не знаю, сколько раз это повторялось — пока я наконец не обмякла в его руках, вскрикнув и протяжно застонав.
Только тогда, напоследок обведя пальцем моё лоно, словно наслаждаясь ощущением влажности и жара, Ромка убрал руку. Поправил мою одежду, кратко поцеловал в губы и прошептал:
— Давай-ка уберёмся. Смотри, какой бардак мы развели.
— Что?.. — пробормотала я, с трудом фокусируясь из-за слёз в глазах. После оргазма со мной всегда так. А я ведь уже почти забыла об этом…
— Уберёмся, — повторил Ромка и улыбнулся, глядя на меня с пониманием и теплотой. — Впрочем, я могу и сам. Как раз заодно остыну. А ты отдохни.
Он отошёл от меня, и только тогда я осознала случившееся.
Стыдно почему-то не было вообще. Неловко — пожалуй. За провокацию, собственную несдержанность и… За то, что Ромка так и остался неудовлетворённым, о чём некоторое время свидетельствовали его набухшие в определённом месте джинсы.
Через минуту все бумаги были собраны, я соскочила с Ромкиного стола и как раз намеревалась пойти в туалет, когда в дверь постучали.
— Сень, заходи! — весело крикнул Ромка, и створка медленно открылась. Почти сразу в неё просунулась лысая голова Семёна.
Коллега с подозрением оглядел комнату, хмыкнул и, заходя уже целиком, кивнул.
— Всё когда-нибудь возвращается на круги своя, — отчего-то пробормотал он, проходя к своему столу. Но тут же разбил всю философичность, бросив Ромке многозначительное: — Водички выпей, друг. А то ты слишком красный.
— Жарко сегодня, — выпалила я и покраснела сама, когда Сеня многозначительно покосился за окно. Там как раз шёл снег.
— Да вообще жара, — подтвердил он, Ромка фыркнул — и через мгновение мы ржали как кони уже втроём.