Предавший однажды

87

Надежда

Шагая через сквер к офису, я заметила Ромку, который как раз заходил в здание, и, обрадовавшись неведомо чему, припустила за ним. Правда, моя радость сильно поутихла, как только я заметила, насколько у него замученный вид и тяжёлый взгляд.

— Ты как? — спросила я осторожно, когда мы прошли пост охраны и зашагали к лифтам.

— Нормально, — вполне ожидаемо ответил Ромка, но не улыбнулся ободряюще, как он обычно делал, — значит, совсем не нормально.

— Ты переехал? — решила уточнить я, и Ромка кивнул, однако больше ничего не сказал. Мрачно замолчал, и я окончательно осознала: дело плохо. Если уж у него нет сил для того, чтобы поддерживать разговор со мной, то точно труба.

Это впечатление усилилось, как только я в лифте попыталась обнять Ромку, но он остановил меня, покачав головой.

— Не надо, Надюш.

— Почему? — Я замерла, сражённая невыносимой мыслью: а вдруг он передумал разводиться?

— Потому что ты потом пожалеешь.

Я прищурилась и, сложив руки на груди, упрямо посмотрела на мрачную Ромкину физиономию.

— Опять старая песня о главном?

— Неважно, как называть, — он вздохнул. — Но это правда, Надя. Ты пожалеешь. Поначалу будет хорошо, а потом включится совесть, особенно если твой муж начнёт что-то подозревать и нервничать, и случившееся между нами ляжет здоровенным пятном на твою чистую душу. Не надо, зачем? Живи спокойно. Так, будто я ничего и никогда тебе не говорил.

— Да что случилось-то?! — почти заорала я, психанув. — Почему у тебя настолько похоронное настроение? Вчера целовал меня, забыв про то, что дверь в нашу комнату не закрывается, а сегодня даже обнять не даёшь!

— Тише, Надя…

— Не буду я тише! — горячилась я. — Нельзя так! Вчера да, сегодня нет… И физиономия такая хмурая, что невольно начинаешь подозревать самое страшное…

— Это что же? — опешил Ромка.

— А ты, может, передумал разводиться? — высказала я свою мысль. — Решил с женой остаться, вот и мрачный такой…

Впервые за разговор Ромкин взгляд повеселел, и на губы наползла почти неуловимая, но всё же улыбка.

— Надя…

— Нет, ну а что? — продолжала возмущаться я. Двери лифта открылись, и я, схватив Ромку за руку, потащила его наружу, продолжая говорить. — Столько лет терпел, прощал, не собирался, а тут вдруг — бац, развод! Кто знает, вдруг жена тебя уговорила ничего подобного не…

— Тише, я тебя умоляю! — шикнул он на меня, оглядываясь, сильнее сжал мою руку в ответ — и повёл в сторону лестницы. — Хорошо, давай поговорим, — бубнил он нервно, шагая по коридору. — Минут десять до начала рабочего дня у нас есть.

— Мне, если честно, сейчас плевать на рабочий день вообще и Совинского в частности, — сообщила я откровенно и вышла за Ромкой на лестничную клетку. — Я хочу понять, в чём дело. Но прежде, чем ты начнёшь говорить, я всё-таки сделаю вот что…

И я, выпустив его руку, обняла Ромку со спины, вжавшись лицом в его куртку и вдыхая знакомый запах, который волновал что-то внутри меня, заставляя одновременно дрожать и замирать.

Словно моё чувство к нему было музыкой — то тихой, то громкой, то бравурной, то печально-мелодичной, но всегда бесконечно волнующей. И бесконечно звучавшей внутри каждого из нас, даже если слышал её лишь однажды.