Прекраснейшая

Глава 11

— Это было трудно, — промолвила Ченнэри, вытягивая ноги и протягивая сквозь зубы глянцевую вишню. Наклонившись через перила, она бросила через балкон стебель, позволяя ему упасть на бальный пол и потеряться среди платьев и сложных причёсок.

Левана рядом с нею не наклонялась, не тянула ноги и не пыталась понять, о каком из ухажёров говорила сестра. Её внимание было приковано к Эврету, застывшему рядом с бальной лестнице, в форме гвардейца, и всё же казавшегося куда более королевским, чем просто нанятым телом.

Выражение его лица было отсутствующим. Он не взглянул на неё во время бала.

— О, что я вижу, — сказала Ченнэри, кокетливо моргая ресницами в направлении Леваны, а после Эврета. — Теперь, когда у тебя есть своя игрушка, ты больше не слушаешь меня!

— Он — не игрушка.

— А что? Марионетка?

Левана сжала руки.

— Он не марионетка.

Ченнэри ухмыльнулась. Отвернувшись от перил, она поманила слугу. Слуга моментально свалился на одно колено и поставил поднос над головой так, чтобы Ченнэри могла смотреть на него. Там была дюжина бокалов спиралью, и в каждом — напиток иного цвета. Ченнэри выбрала один, ярко-оранжевый и густой.

— Стой тут, если я захочу другой, — сказала она, повернувшись к сестре. — Если он не игрушка или кукла, но почему, во имя Кипра Блэкбёрна, ты весь месяц провела в образе его простушки-жены?

Тепло проскользнуло по щёкам Леваны, но чары не спали. Всегда холодная, всегда весёлая, нежная, красивая. Вот какой она помнила Солстайс Хейл за все их краткие столкновения. Такой видели её сейчас.

— Бедная женщина умерла родами, — сказала Левана. — Я отдаю дань памяти.

— Ты играешь с его головой, — хитро ухмыльнулась Ченнэри. — Я была бы горда, если б ты выбрала кого-то другого. Дворцовый стражник, право слово! После того, что ты сделала с ним, можешь строить глазки садоводам.

Левана посмотрела на сестру.

— Лицемерка. Сколько у тебя за эти годы было дворцовой стражи?

— О, множество, — Ченнэри отпила со своего бокала, хитро улыбнулась и выбрала уже красный напиток, понюхав его. — Но никогда не в ущерб получить удовольствие и в другом месте. У дамы должно быть три игрушки. Романтичная, для постели и для дорогих украшений.

Глаз Леваны начинал дёргаться.

— Ты никогда не знала Эврета.

Засмеявшись от души, Ченнэри едва коснулась напитка и выбрала аквамариновый с чем-то белым на вершине. Слуга не двигался.

— Да. Но уверена, что это будет куда менее проблематично, чем констебль Дубровский, — он вздохнул. — Шалунишка.

Дубровский? Левана покосилась на толпу танцоров. Ей понадобилось время, прежде чем она заметила констебля с молодым джентльменом, имя которого забыла. Один из наследников семьи, она была уверена.

— Может быть, трудность в его личных предпочтениях.

Ченнэри щёлкнула пальцами.

— Я пришла к тому, что он не очень. И не заинтересован в его королеве. Не могу понять. Он намекал с того последнего захода солнца…

Глянув вниз, Левана увидела, что руки слуги начинали дрожать. Напитки в бокалах дрожали. Она выбрала что-то похожее на расплавленный шоколад.

— Можешь идти.

Ченнэри схватила жёлтый, как нарцисс, ликёр, прежде чем слуга смог бежать, сжимая поднос в руках, и наклонилась через перила балкона. Она вновь посмотрела на констебля, не мечтательно, но словно придумывая военную стратегию.

— Если ты так многого хочешь, — сказала Левана, — почему бы просто не промыть ему мозги? Это куда проще.

— Ты говоришь, словно у тебя есть в этом опыт.

Потягивая напиток, Левана не смогла не покоситься на Эврета. Такого прямого Эврета. Разве его глаза следовали за кем-то по комнате, как за нею? Разве он не ловил её взгляды, когда она смотрела? Она должна его понять — это было не раз с момента их первого поцелуя в покоях.

— Манипулировать жертвой — это хитрость в игре, — сказала Ченнэри. Она окунула язык в синюю жидкость, коснулась белого порошка и отпила. Выражение её лица оставалось довольным. — Мне не нравится. Я хочу выиграть. Я хочу запомниться Луне самой желанной королевой, что когда-либо ею правила.

— Самой неразборчивой уж точно. Ты не хочешь когда-нибудь просто влюбиться?

— Любовь? Ну и ребёнок, — без намеренности, Ченнэри сделала два глотка разных напитков, подумала над вкусом и рассмеялась. — Любовь! — закричала она танцполу так громко, что музыканты вздрогнули, и музыка на мгновение затихла. — Любовь — это победа! Любовь — это война! — несколько человек перестали танцевать, глядя на безумную королеву. Левана отшатнулась от неё. — Вот что я думаю о любви!

Ченнэри кинула пустые стаканы в толпу с такой силой, как могла. Один разрушился на полированном полу. Второй ударил партнёра констебля Дубровского в глаза. Он вскрикнул и поднял руки, но было поздно.

Злобный смешок зародился в груди Ченнэри и так же быстро был подавлен.

— Ой, — защебетала она, а после рассмеялась и оттолкнулась от перил. Ошеломлённая Левана пошла следом. Они игнорировали гостей, что падали в поклонах и реверансах, когда они проходили мимо. Королева со своим смехом казалась фанатичкой.

— И что, ты думаешь, сделает твой констебль? — сказала Левана, оставив свой нетронутый напиток на серванте. — Потанцует с побитым партнёром.

— Нет ничего абсурднее твоей тактики, — Ченнэри закатила глаза и остановилась у рампы, что крутилась вокруг бального зала, соединяя главный этаж с балконом. — Неужели ты думаешь, что изменение лунных чар в пользу его покойной супруги и манипулирование пару раз в день влюбит его в тебя?

Левана ощетинилась.

— Мне не нужно ничего делать. Он влюблён в меня, я в него. Но тебе не понять.

Усмехнувшись, Ченнэри наклонила голову ближе и понизила голос:

— Если ты веришь, что он тебя любит, зачем вообще манипулируешь? Почему не позволишь отпустить его эмоции? Почему себя ему не покажешь? — она фыркнула. — Или слишком боишься, что он с криком вылетит из комнаты, если ты это сделаешь?

Ярость взорвалась в голове Леваны. Она задрожала — даже лунные чары показали гнев. Она так давно не теряла контроль.

Медленно дыша, она заставила себя расслабиться. Её сестра унижала других, и это едва равнялось с её словами. Она не должна молить о пощаде.

— Он ещё в трауре, — спокойно сказала Левана. — Я люблю его и пытаюсь сделать переход безболезненным настолько, насколько могу.

Сияя взглядом, Ченнэри повернула голову набок.

— О, да, мы все видим, как ты делаешь для него безболезненный переход.

Левана вскинула подбородок.

— Меня не волнует, что вы думаете. Я собираюсь выйти за него замуж. Когда он будет готов, я собираюсь выйти за него замуж.

Ченнэри подняла руку и похлопала Левану по щеке. Хотя это было нежным прикосновением, Левана отпрянула.

— Тогда ты ещё большая идиотка, чем казалось, сестрёнка, — она коснулась руки, опустила бретельки платья и прошла мимо Леваны к танцполу.

Левана закрыла глаза, пытаясь заглушить музыку, что кружилась вокруг неё, насмешливый смех гостей, дразнящие слова сестры. Ченнэри не понимала. Левана не только пыталась заменить умершую жену Эврета, она покажет, что она — лучший выбор. Более любящая, преданная, загадочная. Она заставит его забыть, что у него вообще кто-то был.

Но её живот всё ещё сжимался, когда она открыла глаза и посмотрела на танцпол. На красивых девушек и парней в красивой одежде из красивых чар. Может, этого недостаточно — взять лик жены Эврета. Нет, она будет лучше её во всех отношениях.

Она быстро исчезла в обратном направлении, удаляясь от корчившейся толпы, пока не натолкнулась на стену. Гобелен коснулся плеча. Шар над головой едва освещал несколько пар, что шатались мимо неё.

Она думала о Солстайс, женщине, которую он так сильно любил.

Левана решила, что её волосы могут быть чуть более глянцевыми, немного добавила красного — для контраста и очарования. Её глаза больше, с глубоким цветом. Ресницы длиннее, цвет лица чист и безупречен. Бюст полнее, талия уже, губы немного… нет, мало. Губы поразительного, яркого красного цвета.

Когда Эврет посмотрит на неё, он увидит совершенство.

Когда любой человек посмотрит на неё, он увидит совершенство.

Может быть, сестра права. Может, она отвратительна. Но пока она может всех обмануть, разве это важно? Даже констебль захочет её, если она так решит.

Она подождала, пока лунные чары не собрались по кусочкам. Она была красивой. Лунные чары оказались столь реальны, что её истинной кожи не существовало.

Уверенная в себе, она пошла в зал. Несколько голов повернулось к ней, когда она прошла среди танцоров. Она не шла прямо к Эврету, а улыбнулась вельможам, что посылали ей любопытные взгляды, медленно следя за нею.

Тем не менее, она была близко, чтобы прикоснуться к нему, прежде чем его отсутствующий взгляд остановится на ней. На мгновение ей показалось, что он смотрел сквозь неё. После растерянность — его глаза очертили её тело и вновь остановились на лице.

Странная смесь. Желание — она была уверена в этом, — и страх?

Она не знала, почему.

— Сэр Хейл, — промолвила она. И даже немного улучшила голос. Как колыбельная. Она будет говорить, словно птицы поют. — Я хочу прогуляться по берегу озера. Сопроводите меня?

Он боролся всего два удара сердца, прежде чем склонить голову в безмолвном кивке.

Его устав велел следовать на почтительном расстоянии за нею, когда они пересекли коридоры дворца и вышли на каменный портик, что разделял дворец и сад с озером. Озеро Артемисии блестело в темноте, отдавая свет дворца небу, как и целый океан звёзд. Левана часто представляла себе, что может погрузиться в воду и плыть в небесах.

— Когда я была ребёнком, верила, что когда-то буду тут владычицей, — сказала она, надеясь, что Эврет слушает, хотя он стоял в нескольких шагах от неё. — Но теперь понимаю, что никогда не станет менее утомительно. Политические дистанции — невинное развлечение.

Она улыбнулась про себя, довольная тем, как мудро и зрело звучали её слова. Она чувствовала себя увереннее, с улучшенными чарами, чем прежний месяц… или всю жизнь.

— Я бы предпочла наслаждаться тут вечером, — она повернулась. Эврет стоял в десяти шагах, на лицо упала тень. — Да?

— Принцесса, — слова заставили дрожь пробежаться по позвоночнику, ибо она помнила всё, что видела в его глазах в зале. Недоумение, желание, страх.

— Почему вы так далеко стоите, сэр Хейл?

— Я могу защитить вас и так, Ваше Высочество.

— Можешь? А если убийца выстрелит мне в сердце из того окна? Доберёшься до мне вовремя?

— Боюсь, вам нужна защита не от убийцы.

Она потянулась к кулону на шее.

— Тогда от чего я должна защищаться? — сказала она, делая шаг вперёд.

— Себя, — твёрдо сказал он, отступил назад и куда менее убеждённо промолвил. — Или меня, если подойдёте ближе.

Она сделала паузу. В нём было что-то иное, странная реакция на её лунные чары. Она не была уверена в том, что это то, на что она надеялась. С того дня, как он приходил к ней в покое, они украли столько минут… Касание кожи вне столовой. Рука на талии, когда он уходил из её спальни ночью. Поспешный, отчаянный поцелуй в служебных залах до смены караула.

Но Левана не была настолько наивна, чтобы делать вид, что ей не надо постоянно давить на него мыслями. Перестраивать его мысли на свои, переносить на него сои желания, снова и снова напоминать ему, что он любит её.

И шесть раз — шесть раз он нарушил кодекс поведения гвардейца, правило, согласно которому он не должен говорить высшим, что это надо прекратить. Он сказал ей, что смущён, что сердце разбито, что не может представить, что на него нашло, что он не хотел ею воспользоваться, что не видит её, но надо было остановиться, что они должны были… а потом опять целовал её.

До сих пор Леване не приходилось управлять своими эмоциями. До сих пор только её лунные чары уговаривали его.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что мне нужна от тебя защита?

— Ваше Высочество, — страх угас, усталость — нет. — Почему вы пытаете меня?

Она отшатнулась.

— Пытаю тебя?

— Каждый раз, когда я далеко, когда выполняю обязанности, забочусь о моей девочке, мои мысли тверды. Я знаю своё сердце. Знаю, что жена умерла, но оставила прекрасный подарок, за который я благодарен, — он сглотнул. — Знаю, что верен короне и служу ей верой и правдой так, как могу. Знаю, что забочусь о вас… как стражник и друг.

— Ты мой…

— Но когда ты рядом, — продолжил он, и шок Леваны был темнее ночи. Стража никогда не прерывает аристократию, тем более члена королевской семьи. — Мои мысли перекручиваются. Ты как Солстайс, и я путаюсь. Моё сердце бьётся быстро, но не от счастья или любви. Моё тело принадлежит другому, и я не могу держать свои руки дальше от тебя, хотя знаю, что это неправильно. Звёзды свыше, меня надо казнить!

— Нет! Нет, я не позволю этому случиться!

— Но ты сделала это со мной.

Она замерла.

— Разве? — прошептал он. — Это всё манипуляции? Трюк над бедным, слабоумным гвардейцем.

Левана покачала головой и подошла ближе, потянув к нему руки.

— Я так о тебе не думаю.

— Тогда зачем это делаешь?

— Потому что я люблю тебя! А ты любишь меня, но ты слишком…

— Я не люблю тебя! — закричал он, и слова разбили её на тысячу ледяных осколков. — Или… Я не думаю так. Но ты перевернула мой разум так, что я не могу говорить о реальности.

Она попыталась выдавить нежную улыбку.

— Разве не видишь? Это любовь. Противоречие эмоций и чувств, приступы страсти, что нельзя контролировать, чувство сжатия в животе, когда не можешь решить, хочешь ли убежать от человека или убежать с ним.

Лицо его было напряжено, когда он пытался прояснить слова прежде, чем вновь закричать.

— Нет, принцесса. Не знаю, что вы описываете, но это не любовь.

Слёзы жгли её глаза.

— Когда ты сказал, что меня нужно защищать от тебя, я не думала, что ты разобьёшь мне сердце. Когда я… я хотела сделать для тебя что-то, Эврет.

Отстранившись от неё, он запустил пальцы в свои густые волосы.

— Я не хотел, принцесса. Пойми, то, что ты делаешь, неправильно. Так не может продолжаться. В конце концов, ты устанешь от этой игры, и я буду наказан за то, что тобой воспользовался. Разве ты не видишь?

— Я сказала, что не позволю этому случиться.

Он опустил руки.

— Думаешь, королева послушает тебя?

— Должна. Она сама крутила романы со стражей.

— Ей не шестнадцать!

Левана обвила себя руками, словно щитом.

— Думаешь, я просто наивный ребёнок.

— Да. Наивный, смущённый и одинокий.

Она заставила себя выдержать его взгляд.

— А красивый?

Он вздрогнул и отвернулся.

— Я красивая, да? Даже невероятная?

— Принцесса…

— Ответь мне.

— Я не могу.

Потому что я права.

Он ничего не сказал.

Левана сглотнула.

— Женись на мне, Эврет.

Его глаза бросились к ней в ужасе, но она оставалась спокойной.

— Женись на мне, и станешь принцем. Она не навредит тебе.

— Нет, нет. Солстайс… Моя Зима…

Его сердце остановилось, и она удивилась своей болезненной ревности.

— Зима? Кто такая Зима?

Он рассмеялся без улыбки, и руки скользнули по лицу.

— Моя дочь. Ты веришь, что любишь меня, но не спросила, как назвал месячного ребёнка… Это безумие, ты не видишь?

Она сглотнула. Зима. Солстайс. Хотя на Луне и не было времён года, она знала календарь достаточно хорошо, чтобы чувствовать, как эти слова друг другу подходили. Она вспомнила нежное, расшитое детское одеяльце.

Он говорил, что никогда не забудет свою жену. Сколько будет жить.

— Зима, — она облизнула губы. — У твоей дочери будут все богатства и привилегии, что могут только быть у девочки её статуса. Разве ты не желаешь ей счастья?

— Я хочу, чтобы она была окружена любовью и уважением. Не игрой людей в поисках выгоды. Не тем, что ты хочешь сделать.

Левана сжала кулаки и шагнула вперёд, склонив голову и посмотрев на него.

— У Зимы будет мать, а у тебя жена. И я буду любить тебя больше, чем она.

Дрожа от ярости и решимости, Левана прошла мимо него в сторону дворца. Это отобрало у него много времени, но он вспомнил, что она принцесса и может быть в опасности, и последовал за нею