Прекраснейшая

Глава 4

Следующим утром, в день коронации Ченнэри, казалось, вся Луна решила сделать вид, что убийства не было, а воспоминания о короле Марроке и королеве Яннэли будут миролюбиво жить на страницах истории, а молодая Ченнэри — самый справедливый правитель. Левана не была уверена, что люди так считали, разве что те, что никогда не встречали её сестру, но право Ченнэри на трон не могла оспорить даже она. В конце концов, она единственный известный наследник родословной Блэкбёрнов, как и далёкий предок, впервые рождённый с лунным даром, как старшая королевская дочь. И её сын или дочь будут править после, и поколение за поколением. Так корона передавалась с того мгновения, как Луна стала монархией, как Кипр Блэкбёрн сотворил свою державу.

Левана не собиралась нарушать это, несмотря на то, как её раздражало то, что глупая Ченнэри больше времени тратила на то, чтобы подмигивать красивым слугам, чем на обсуждение экономических трудностей, с которыми сталкивалась страна.

Но Леване было всего пятнадцать лет, и как часто она напоминала себе о том, что знала об этом?

Так не говорила Ченнэри и любой подданный, что собирался ей принести присягу на верность. Казалось, они игнорировали лунные законы, ведь лунная королевишна может править с тринадцати лет, даже без совета.

Левана стояла на балконе третьего уровня, глядя вниз, на большой зал, где были похороны, где рыдала её сестра, пока она едва могла дышать, а после ещё и упала в обморок, выдуманный обморок, и увела всю стражу, и Эврета, что стоял рябом. И Левана была оставлена там, среди подготовленных речей и фальшивых слёз.

Серый был изменён теперь на официальные лунные цвета — белый, красный и чёрный. Огромный гобелен висел на стене позади помоста, с изображением лунных знаков мерцащими нитями ручной работы, такие, какими они были, когда Луна была республикой. Столица-Полынь на переднем плане, Земля, союзник, на расстоянии. Величественно, но Левана не могла не думать, что Солстайс Хейл сделала бы ещё краше.

Хотя бесчисленные слуги готовились к церемонии, а сестра, без сомнения, натягивала на себя платье, Левана была рада временному спокойствию в пустом зале.

Она выбрала простое сапфировое платье, чтобы соответствовать перчаткам, что доставили в её покои сегодня утром. Они прибыли в белой коробке, завёрнутые в бумагу, с небольшим примечанием от Солстайс, что его Левана выбросила, не прочитав.

Перчатки при свете дня были ещё красивее, а вышивка — тоньше и изысканнее, чем она думала. Нити скрывались на ладони, прежде чем кружились вокруг предплечий, по локтям, как живые виноградные лозы, а после сливались с цепочками, тянулись к шее.

Она почти чувствовала себя королевой, стоя там, и не могла удержать фантазию, что её сегодня короновали. Она ещё не придумала лунные чары ждя этого случая, так что, стала её сестрой. Двадцать два года, зрелая и элегантная, с вечно смеющимися глазами.

Но нет. Она не хотела быть Ченнэри. Не хотела её красоту, с её жестокостью и эгоизмом.

Не успела она подумать, другая женщина мелькнула в её мыслях.

«Вероятно, вы прежде не встречали мою жену».

Примеряя на себя Солстайс Хейл, она почувствовала, что это что-то предосудительное и правильное в его неправильности. Левана думала о безупречном цвете лица и тёмных локонах, что спадали на плечи, о миндалевидных глазах, о губах, что носили на себе только намёк на помаду, хотя мысль, что краснота была вызвана поцелуем, будила зависть в Леване. Она подумала о длинных кокетливых ресницах Солстайс, как она светилась счастьем даже в трауре. Она думала о её округлом животе и будущем ребёнке.

Ребёнке Эврета.

Левана положила руку на живот, включая беременность в лунные чары. Что чувствовать, когда живое существо растёт в тебе? Ребёнок — плод любви, а не политики и манипуляций.

— Левана, ты тут?

Задыхаясь, Левана повернулась, когда Ченнэри направлялась вверх по лестнице. Её сестра увидела её и замерла.

— О, ты не…

Ченнэри колебалась, её глаза сузились. Это выражение Левана видела тысячу раз. Независимо от того, как она уверенно ставила чары, Ченнэри видела сквозь них. Она никогда не поясняла этого Леване, но была с таким выражением… У Ченнэри был талант узнавать.

Почувствовав, что Ченнэри ещё не решила причины шатания беременной женщины на верхнем балконе большого зала, Левана присела в реверансе.

— Простите, Ваше Величество, — кротко сказала она. — Я не должна быть здесь. Я только ждала мужа и любовалась украшениями.

Она сказала куда больше, чем реальная швея. Левана вновь присела.

— Я могу идти, Ваше Величество?

— Да, — Ченнэри ещё не решила. — И не попадайся на глаза снова. Это не место для скучающих. Если тебе нужно чем-то занять своё время, то… — жест вызывал зубную боль, — моя горничная подыщет занятия. Праздность — не моё правило, даже для женщин в таком состоянии.

— Конечно, Ваше Величество, — Левана склонила голову, прошла мимо сестры и бросилась к лестнице.

— Ещё кое-что.

Она замерла, всего в трёх шагах от Ченнэри, и не смела встретиться с нею взглядом.

— Вы жена сэра Хейла, да?

— Да, Ваше Величество.

Она услышала мягкие шаги, и Ченнэри остановилась на ступеньку выше неё. Из любопытства Левана осмелилась взглянуть вверх, сожалея о том моменте, когда увидела усмешку Ченнэри.

— Скажи ему, как я насладилась временем после похорон, — сказала Ченнэри, и её голос походил на поток камней. — Он был таким прекрасным, и я надеюсь, что мы вскоре вновь сможем насладиться обществом друг друга, — она облизнула губы, глядя на беременную женщину. — Вы — везучая женщина, миссис Хейл.

Челюсть Леваны упала, ужас и возмущение заполнили её голову, кровь прилила к лицу.

— Ты врёшь!

Вкрадчивый взгляд Ченнэри тут же стал высокомерным.

— Это ты! — она восхищённо засмеялась. — Во имя Луны, притворилась женой стражника! Ещё и беременной!

Сжав руки в кулаки, Левана повернулась и пошла вниз по ступенькам.

— Я только практиковалась! — крикнула она через плечо.

— Практиковала свои лунные чары? — Ченнэри бросилась за нею. — Или вечное одиночество? Ты же не собираешься привлекать кого-то при дворе в виде бедной беременной женщине! Или… о! — подделывая удушье, Ченнэри зажала рот ладонью. — Ты надеешься, что тебя увидит сам сэр Хейл? Спутает тебя с любимой? Заключит в объятия, поцелует до потери пульса или, может быть, даже повторит то, что привело к твоему нынешнему состоянию?

Давясь от смущения, Левана держалась за вид Солстайс Хейл уже из принципа. Ченнэри думала, что если дразнит Левану, то может всем повелевать, и Левана не хотела принимать это.

— Прекрати, — кипела она, вступая на первую площадку. Она обогнула резную колону и направилась дальше, рука лежала на животе, как у настоящей беременной. — Ты только ревнуешь, потому что никогда не получишь ничего нового со своими…

Она замерла на полпути вниз по ступенькам.

Два стражника стояли на нижней площадке.

Один из них — Эврет Хейл.

Дрожь прорвалась сквозь неё, от пустой утробы к груди, взорвалась у кончиков пальцев.

Несмотря на обучение, Эврет не смог сохранить своё выражение стоизма. Он уставился на Левану-Солстайс и пытался выглядеть профессионально, но оказался лишь противоречивым и запутанным.

— Солстайс? — пробормотал он, нахмурившись и глядя на красивое синее платье, натянувшееся на животе, искусно вышитые перчатки, что он видел в руках жены накануне. — Ты должна отдыхать. Что ты тут делаешь?

Левана сглотнула и пожелала оказаться его возлюбленной.

— Увы, — промолвила Ченнэри, — я думаю, должна была сказать тебе, что он тут. Вылетело из головы, — она спустилась вниз по ступенькам, пока не встала рядом с Леваной, и положила руку на её плечо. — Не волнуйся, глупец. Моя младшая сестра только делает вид, что она — твоя жена, — она перешла на шёпот. — Между нами говоря, она могла бы даже лечь под тебя, да, дорогая?

Левана почувствовала, как всхлип поднимался к горлу, пытался выйти — и смог бы, если она простоит ещё мгновение. Она попыталась подумать о чём-то, что хуже этого мгновения. Эврет видел, как она притворялась его женой, слышал обвинение Ченнэри.

Она считала это унизительным. Она предпочла бы получить шестнадцать ранений в грудь, чем ещё раз пережить это мгновение.

Оттолкнув сестру, она натянула красивое, безупречное лицо и выбежала из зала. Мчалась так быстро, как могла, вопреки страже, что пыталась идти с нею в ногу, игнорируя слуг, что бросались к стенам, дабы не встать на пути.

Она сорвала перчатки, добравшись до покоев. Одна цепочка щёлкнула. Вторая перчатка порвалась. Она расстегнула золотое плетёное ожерелье, почти задыхаясь от необходимости снять его.

Платье свалилось рядом, и её не волновало, испортила ли она его. Она хотела его разрушить. Платье и перчатки превратились в комок — и она запихнула их в угол гардероба, зная, что больше никогда не наденет.

Она была так глупа. Глупая, глупая девочка.

Она никогда не сможет восхищать. Не должна думать, что может быть красивой, обожаемой, заметной. Никогда не должна думать, что она станет хоть кем-то.