Примирение

Глава 12

Бина сидела в гостиной и рассматривала свои свадебные фотографии. Ничего не скажешь, выглядела она великолепно. Одних кружев на юбку пошло метров двадцать. А атлас какой! А стразы! И главное — длинная белоснежная фата и венок из флердоранжа. И рядом с ней — Принц, самый красивый мужчина в мире, поджарый, нервный, точь-в-точь породистый конь перед скачками.

А свадьба? Да такой свадьбы она в жизни своей не видела! Гостей тьма-тьмущая, это уж дона Диолинда постаралась, надо отдать ей должное. И кушаний таких Бина тоже никогда не пробовала. Правда, у неё тогда аппетита не было. Ей было не до еды. Но уж повеселились все от души. До утра отплясывали. Словом, было всё так, как она хотела, ничего тут не скажешь.

Она-то хотела, а Иисус Христос, видно, всё-таки на неё рассердился из-за того, что не сберегла она своей невинности и фата была одной только видимостью.

Чем больше Бина думала, тем больше убеждалась в правильности своей мысли. А почему? Да потому, что чувствовала себя несчастной. Не совсем, разумеется. Но, во всяком случае, не такой счастливой, какой надеялась быть.

— Бина! — донёсся до неё сверху громовой голос Эдмунду. — Куда запропастилась моя запонка? И почему жабо на рубашке помялось?

Бина вскочила с дивана и помчалась наверх, в спальню. Она понятия не имела, куда запропастилась запонка, но готова была искать её вместе с Принцем, который теперь так редко бывал дома.

Он и сейчас собирался уходить, и поэтому весь дом был на ногах, торопясь найти, подать, принести, угодить, только бы не вызвать на себя грозу с потоком проклятий и швырянием фарфоровых ваз. Иногда с цветами.

Бина не боялась проклятий и разбитые вазы убирала с полным душевным спокойствием. Зря она, что ли, жизнь прожила? И не такого навидалась. Но сказать, что это ей нравилось, она не могла.

Ей-то всегда казалось, что богатые люди живут по-другому: обращаются друг с другом ласково, придумывают всяческие приятности, ищут, чем бы кого порадовать. А иначе для чего деньги? Ей было понятно, отчего ссорятся, орут и грубиянят бедняки — они озлобились от вечных нехваток, они обижены на жизнь и вымещают свою злобу и обиды друг на друге. А богатые? Им-то чего психовать?

Но когда она пыталась урезонить Эдмунду, то всегда получала один и тот же ответ:

— Что ты понимаешь в мужских делах, женщина?! — грозно спрашивал он. — Не твоим куриным мозгам знать, что меня огорчает!

А Эдмунду, видно, что-то и впрямь огорчало, потому, что домой он возвращался под утро, всегда злой как чёрт и тут же заваливался спать, а проснувшись, орал на весь дом:

— Бина! Где моя запонка?

Или рубашка. Или трусы. И горе было Бине, если нужная вещь не находилась в то же мгновение.

Следом за хриплым окликом Эдмунду раздавался визгливый доны Диолинды:

— Бина! Ну-ка принеси мне две золотеньких и полосатенькую! Сердце никуда, а мне сегодня в клуб к одиннадцати.

С тех пор как Клаудиу нашёл своё счастье с Саритой, которой Бина дала солидное приданое, чтобы тётушка не знала никаких бед на склоне дней, и «молодые» старички зажили себе припеваючи, купив небольшую удобную квартирку, Диолинда никак не могла успокоиться и найти Клаудиу замену. Служанки вылетали от неё с треском одна за другой, не успевая даже запомнить, от чего помогает синенькая, а от чего полосатенькая. А в отсутствие всяких служанок за счастье тётушки расплачивалась Бина, бегая по лестнице с розовыми и коричневыми, облатками и горошками. Счастье ещё, что дона Диолинда пристрастилась к карточной игре и уезжала каждый день в клуб играть в бридж.

— Старинная почтенная игра для почтенных людей, — с удовольствием повторяла она, садясь рядом с шофёром в недавно купленную машину, которая только своим подчёркнуто скромным видом выдавала, какие бешеные деньги были за неё заплачены.

Разбогатев, дона Диолинда охотно подчёркивала свою респектабельность. Впрочем, как и её сын, который увлёкся теперь игрой в поло. В Бразилии эта игра была редкостью, играть в неё считалось признаком высшего снобизма, и позволить себе эту роскошь могли только самые богатые. Удивительно ли, что сеньор Фалкао увлёкся этой игрой.

Великосветские замашки новоиспечённых аристократов Фалкао не мешали им бешено ругаться, как только они оставались наедине. Однако ругались они при плотно закрытых дверях, полушёпотом, потому что речь шла о вещах интимных. Зато потом по всем комнатам раздавались громовые раскаты и летели вазы и статуэтки.

— Как ты смеешь держать в нашем доме этого негодяя? — шипел Эдмунду, имея в виду Аженора, который мрачно слонялся по дому, портя весь его аристократический вид.

— Благодаря ему ты был сыт и не вернулся в Пари, — тем же змеиным шёпотом отвечала Диолинда.

— Я тебе никогда не прощу, имей в виду, — продолжал шипеть сын.

Мать не уточняла, чего он ей не простит. Она слишком хорошо знала все свои ошибки и не хотела, чтобы их перечисляли вслух.

— Ты не смеешь так разговаривать с матерью! Подай мне сейчас же две фиолетовые, а то я умру на месте от твоей непростительной грубости! — возвышала она голос. — Я сделала всё для твоего счастья. Подарила тебе...

— Братца-идиота, — грозно пророкотал Эдмунду.

— Богатую жену, — не дала себя сбить Диолинда. — Белую и коричневую немедленно! Умираю...

Диолинда картинно раскинулась в кресле, ловя ртом воздух и маня рукой Эдмунду себе на помощь.

Она не собиралась обсуждать с сыном свои прошлые грехи и их последствия, хотя прекрасно понимала, что самой ей придётся с ними разобраться.

Но Эдмунду не спешил к умирающей, он знал свою матушку лучше всех. Вместо того чтобы подать ей коричневую и беленькую, он гаркнул во весь голос:

— Если эта гадина задержится у нас в доме, я за себя не ручаюсь! Выкину вон обоих! Живите где хотите старые греховодники!

Диолинда хлопнулась в обморок.

Эдмунду, сверкая глазами, вылетел из комнаты.

Диолинда ещё минут пять полежала неподвижно, потом осторожно приоткрыла глаза и, убедившись, что она одна, уселась в кресле.

На неё было страшно смотреть: сухое жёлтое лицо напоминало лицо мумии, и жили на нём только глаза — узкие, чёрные, полные ненависти.

В эту минуту она ненавидела своего старшего сына — он ударил её по самому больному месту. Мало того, он вполне мог выкинуть её из дома, и самым обидным было то, что на его месте она и сама могла бы поступить точно так же.

«Использовать, всех нужно использовать», — всегда твердил Аженор. Диолинда была с ним согласна. С годами она стала в этом искусстве виртуозом. Но сейчас зашла в тупик, не зная, как поступить с Аженором.

Дело было не в жалких сантиментах. Она никогда до них не опускалась. Если она что-то и испытывала, то страсть, наваждение, а не дурацкую любовь, которая у большинства женщин сродни жалости. Хотя... Узнав, что Жаманта — её сын, она на какие-то доли секунды почувствовала что-то вроде жалости к существу, которое навсегда осталось ребёнком, может быть, потому, что так и не встретило родительской опеки, без которой дети не взрослеют. Но только на доли секунды. От этого ребёнка она отказалась сразу, а значит, и навсегда. Смешно было бы, если бы вдруг он стал звать её мамочкой, а она его сыночком. Лучше от этого никому бы не стало, а вот хуже — безусловно.

Диолинда столько трудилась над образом респектабельной дамы, достойной и благородной вдовы, так вошла в свою роль, что расстаться с ней было для неё равносильно смерти. Но в соседстве с Аженором её доброе имя, её реноме всегда было под угрозой. Он прекрасно понимал это и готов был воспользоваться, если только что-то окажется не по нему. Разумеется, доказать он ничего не мог, но для общества, которым так дорожила дона Диолинда, было достаточно и скандала. Если бы на дону Диолинду упала тень, все двери перед ней оказались бы закрытыми.

И вот она сидела и ломала голову над тем, что же ей делать с Аженором. Как выжить его из дома и избежать скандала?

До поры до времени они были союзниками. Он смертельно боялся тюрьмы, она спрятала его и потом пользовалась теми деньгами, которые они вместе тянули из Анжелы. Тюрьма Аженору больше не грозила, но он лишился и дохода и поэтому рассчитывал на Диолинду.

— Бина! — позвала она невестку. — Принеси мне красненькую и зелёненькую! Мне нужно, чтобы у меня хорошенько поработала голова!

Бина со вздохом принесла ей и красненькую, и зелёненькую. Если сказать честно, то она побаивалась своей свекрови, которая умела смотреть на неё так уничижительно, что большая Бина чувствовала себя очень маленькой.

— А теперь закрой дверь и не мешай мне! — величественно произнесла свекровь. — Сегодня я не поеду в клуб, я буду работать дома.

Дверь Бина закрыла охотно, но, оставшись а гостиной наедине со свадебным альбомом, вновь тяжело задумалась над своей судьбой. Она вспомнила, как пришла к Эдмунду сообщить, что собирается спонсировать турне Джони-Понимаешь по Бразилии.

— Он пользуется таким успехом, таким успехом, — с довольной улыбкой говорила она, — что вложенные деньги вернутся к нам сторицей. Ты же знаешь, он уже дважды выступал по телевизору, и теперь его знает вся страна.

— Только этого не хватало! Как ты смеешь даже думать об этом? С тех пор как ты вышла замуж, ты не смеешь даже думать о каких-то там Понимаешах! — мгновенно разъярился Эдмунду.

— Ты так меня ревнуешь? — польщённо спросила Бина. — Успокойся, мы с ним просто друзья!

— Не успокоюсь! Я никогда не успокоюсь! И не позволю, чтобы вокруг моей жены крутилась всякая эстрадная шушера! Мы с тобой аристократы, запомни это, нам не пристало водить знакомство со всякими Понимаешами! — бушевал Эдмунду.

— Я не аристократка, — спокойно возразила Бина. — Куколка — мой друг, и потом, моих денег хватит, чтобы заткнуть рот всем аристократам, какие только есть на свете, если только они захотят сказать что-то дурное обо мне или Понимаеше, — очень трезво возразила мужу Бина.

— Ты забыла, что твоя тётушка нашла необходимым назначить над твоими деньгами опеку и опекуном выбрала мою мать? — грозно спросил Эдмунду. — Как ты думаешь, почему она это сделала?

— Потому что плохо меня знала, — предположила Бина.

— Вот именно. А моя мать знает тебя очень хорошо. Она понаблюдала за тобой и успела узнать, как ты пускаешь деньги на ветер, а вернее, на всяких Понимаешей, но больше мы тебе этого не позволим!

Бина тяжело вздохнула.

— Ты не прав, Эдмунду, — не согласилась она. — Я вовсе не пускала деньги на ветер. Я их вкладывала в хороших людей, и они меня не подводили. Псевдоним «Джони-Понимаешь» оказался для Куколки счастливым, и он стал настоящей звездой и давно вернул вложенные в него деньги.

— А почему он тогда нуждается в спонсировании? — ядовито поинтересовался Эдмунду.

— Потому что хочет организовать турне совсем на другом уровне, увеличить ансамбль, пригласить более дорогого декоратора и соответственно повысить стоимость билетов. Вот увидишь, всё окупится, — принялась объяснять Бина.

— Не верю! — упёрся Эдмунду. — Ты вечно связываешься со всякими вертопрахами! Больше того, с преступниками! Чего стоит Сандра! Клементину!

— Как тебе не стыдно так говорить, Принц! — обиделась Бина. — Когда ты так говоришь, ты похож не на принца, а на старого скрягу и склочника. У Клары и Клементину прекрасно идут дела, они собираются расширяться, и я хочу им помочь. Кафе...

Но лучше бы она не упоминала о кафе. Сеть кафе Фалкао была больным местом Эдмунду. Уж казалось, как он старался, а они одно за другим прогорали. Почему? Он ума не мог приложить. То и дело менял администрацию и персонал, ввёл систему штрафов, сторожил, распекал, а дела шли всё хуже и хуже. Слова Бины стали последней каплей, переполнившей чашу.

— Никогда! Если дать тебе волю, ты растранжиришь все деньги. Твоя тётушка знала свою родню, поэтому и отдала всё своё состояние под опеку! Запомни раз и навсегда, ты — жена! Ты будешь заниматься домом и ничем больше!

Вот какой разговор вспоминала Бина, сидя в гостиной, и очень грустила. Она бы и домом с радостью занялась, но в нём распоряжалась дона Диолинда. И каково было сидеть Бине в этом доме с её-то деятельной натурой, с её отзывчивым сердцем?..

— Красненькую и оранжевую! — раздался приказ сверху, и Бина поспешила наверх. — Где мой сын? — осведомилась дона Диолинда, проглотив две таблетки.

Кажется, инспектирует кафе, — неуверенно ответила Бина.

— Даже не знает, где её муж, — пренебрежительно заметила Диолинда и потянулась к телефонной трубке. Уж она-то всегда знала, где найти своего сыночка. Набрав два-три номера, она, в самом деле, попала на Эдмунду. — Приезжай скорее домой, — величественно распорядилась она. У меня для тебя потрясающий сюрприз!

— Неужели? Ты решила свою проблему? — не поверил Эдмунду, хотя и почувствовал по тону матери, что утренняя ссора не прошла даром.

— Я решила наши общие проблемы, — удовлетворённо сказала Диолинда и повесила трубку.

В четыре часа дня она собрала свою семью в кабинете и плотно закрыла дверь.

— Сын мой, — провозгласила она торжественно, — ты станешь основателем первого в Бразилии поло-клуба!

Эдмунду недоумённо уставился на мать.

— Больше того, у тебя будет конный завод, то есть ферма, на которой ты будешь разводить лошадей.

— Лошадей? — удивлённо протянула Бина.

— Именно, — снисходительно кивнула Диолинда. — Мой сын будет первым в Бразилии поставщиком скакунов для игры в поло.

Недоумение Эдмунду сменилось восторженной улыбкой.

— Мама! Ты — гений! — воскликнул он и, подхватив дону Диолинду, закружил её по комнате. Потом поставил на пол и спросил: — А как ты себе это представляешь?

— Очень просто, — всё с той же королевской снисходительностью уронила Диолинда. — Мы покупаем ферму с пастбищами. Я приценилась, ферма нам по деньгам. Потом мы закупим самых лучших лошадей. В общем, сынок, тебе придётся вникнуть в этот вопрос, узнать, в каких условиях они размножаются и какие породы наиболее пригодны для игры в поло.

— Конечно! Я с удовольствием, — радостно откликнулся Эдмунду.

— И я тоже, — подала голос Бина. — Мне так нравятся лошадки! Я охотно буду за ними ухаживать.

— Имей в виду, моя дорогая, что нам придётся на время покинуть Сан-Паулу и поселиться неведомо в какой глухомани. Для меня это большая жертва, но ради будущности моего сына я готова на всё!

Сказав это, дона Диолинда гордо вскинула голову.

— Я тоже. Мне Сан-Паулу осточертел, — призналась Бина.

Она представила себе нескончаемые просторы прерий, табуны лошадей с развевающимися гривами, и у неё закружилась от счастья голова.

— А мне нужно будет научиться бросать лассо? — спросила она. — Их ведь нужно будет отлавливать.

Эдмунду представил Бину ковбоем и невольно расхохотался.

— Ты хочешь сказать, что будешь сама их ловить? — спросил он.

— Почему бы и нет? — ответила вопросом на вопрос Бина. — Тебя-то я заарканила.

Да, это был аргумент, и против него Эдмунду ничего не мог возразить.

— А как ты думаешь, — осторожно начал он, обращаясь к матери, — с нами поедут все?

— Думаю, кое-кто останется здесь, — прекрасно поняв скрытый смысл вопроса, ответила мать сыну. — Не все любят глушь и обилие работы.

Эдмунду встал на одно колено и поцеловал руку матери.

— Я уже говорил, что ты — гений, и теперь повторю тебе это второй раз.

— Принц! Настоящий принц! — восторженно прошептала Бина.

— Я рада, дети мои, что мой план пришёлся вам по душе, — всё так же величественно проговорила Диолинда. — Вы оценили его по достоинству, и мне это очень, очень приятно.

— Мы в восторге, — лаконично подвёл итог Эдмунду. — Завтра я берусь за работу, и мы начнём осуществлять намеченное.

Бина захлопала в ладоши. Наконец-то жизнь преподнесла ей подарок. А ещё с утра всё казалось таким безнадёжным. И вдруг... В глазах у Бины загорелся огонёк, и она почувствовала, что словно бы ожила после долгой мёртвой спячки.

— Едем! Едем! — воскликнула она.

Тише едешь, дальше будешь, — напомнила премудрая Диолинда.