Примирение

Глава 24

Бруну с увлечением трудился над новым проектом. Они с Аженором облазили весть котлован и нашли необычайно удобное место для строительства ресторана. Разумеется, им придётся потрудиться, но зато каким эффектным будет помещение!

— Сказку мы будем рассказывать детям, — говорил Бруну Аженору. — Вот получим от Бины деньги и сделаем ещё парочку пещер для Анны-Марии и её друзей. А здесь пусть останется побольше дикой природы. Обдумаем световые эффекты. Ещё что-нибудь придумаем.

Бруну говорил, Аженор, по своему обыкновению, угрюмо молчал. Он ходил за Бруну по пятам, внимательно осматривал местность, но говорить не говорил, не видя в этом никакой необходимости.

Бина заключила с ними выгодный контракт, и Бруну был очень этим доволен.

— Если говорить по правде, — усмехнулся он, — то, не будь Бины, неизвестно, на что бы мы дальше жили. Деньги от распродажи подошли к концу, выставка — дело дорогостоящее, да и работ у меня для выставки маловато, вот только тебя вылепил, так что продавал бы я на причале свистульки, а на вырученные деньги покупал бы рыбу, и неизвестно, сколько бы это длилось. Но я верю в счастливый случай! И на этот раз он меня не подвёл!

— Верь, верь, — пробурчал Аженор.

Но Бруну его не расслышал. Он был занят осмотром пещеры.

— Эй, Аженор! — позвал он.

Аженор вошёл в темноту, перерезанную лучом от фонаря Бруну.

— Что, если проделать отверстие вон там? — спросил Бруну, указывая лучом фонаря в угол пещеры.

— Порода тут мягкая, — отозвался Аженор, — но как бы весь свод не разнести, пещерка-то маленькая.

— На дозы ты мастер, ни разу ещё не переборщил, — отозвался Бруну. — Значит, помечай!

Так, одну за другой, они обошли три пещеры и пометили, где нужно проделать отверстия, чтобы в них попадал свет.

— Затем нужна дорога, лестница, может быть, небольшая терраска, — продолжал прикидывать Бруну. — Как ты думаешь, справимся?

— Почему бы и нет? — усмехнулся Аженор.

Они вернулись домой, и Бруну всю дорогу прикидывал, что придётся им изменить для того, чтобы сюда могли приезжать люди.

Уже смеркалось, когда они добрались до дома. Ужинали они все вместе на террасе, а потом Аженор отправлялся спать в мастерскую, у него там была отгорожена каморка, где он чувствовал себя хозяином.

Но на этот раз спокойного ужина у них не получилось. У ворот стояла незнакомая машина. Они подошли к веранде, и Бруну узнал Марту, она сидела в кресле и, как видно, дожидалась его.

При виде Аженора она болезненно вздрогнула, но тут же совладала с собой.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказала она.

Бруну взглянул на неё. Любой человек увидел бы лишь спокойное лицо светской дамы, любой, но не Бруну. Он понял, как Марта взволнована.

— Может, ты поужинаешь с нами? — ласково спросил он.

— Нет-нет, — сразу же отказалась она. — Я тороплюсь, мы поговорим, и я поеду.

— Ужинайте без меня, — обратился Бруну к появившейся на пороге Аните, и пригласил Марту в мастерскую.

Как только они ушли, Аженор, потянувшись, сказал:

— Что-то больно спать хочется. Кусок в горло не лезет. Пока!

Он встал и шагнул с веранды в темноту.

Бруну зажёг в мастерской небольшую лампу, усадил Марту на стул и выжидательно посмотрел на неё.

— Я получила письмо. Александр приезжает со своей невестой, — нервно проговорила Марта.

— Ты хочешь попросить меня, чтобы я не делал им свадебного подарка? — иронически спросил Бруну. — Я не буду.

Марта даже не улыбнулась, хотя Бруну показалось, что он неплохо пошутил.

— Мне не до смеха, Бруну! Её ближайшая подруга — Шерли, которая, видите ли, выступает под своей девичьей фамилией да Силва! И приезжают они все вместе! Меня чуть удар не хватил, когда я это прочитала!

Бруну почесал в затылке и невольно рассмеялся: он всегда ценил чувство юмора, которое не уставала демонстрировать жизнь.

— Я не знаю, что мне делать, Бруну! — в отчаянии воскликнула Марта. — Мне кажется, моего сына опоили какой-то отравой, иначе, почему он непременно выискивает себе какое-то отребье? Мало этого! Он пишет что-то о новом центре Энрики и просит, чтобы мы содействовали её выступлениям! Но я не хочу! Не хочу ей помогать! Я не хочу иметь ничего общего с этим семейством! У меня жуткое предчувствие: стоит им приехать, и наша тайна будет открыта. Я заклинала Клару никому не говорить о девочке. И уверена, она сдержала клятву. Но когда они все приедут сюда, непременно кто-то обмолвится о дочке Сандры. Александр увидит её и всё поймёт! Кстати, на кого она похожа?

— Ты могла бы сама определить это, — задумчиво сказал Бруну. — Она очень славная, и, мне кажется, не слишком похожа на Сандру.

— Значит, на Александра! — нервно воскликнула Марта. — Я так и знала! Этого я и боялась! Он всё поймёт. Это будет ужасно!

— Знаешь, если он решил снова жениться, то ему уже глубоко наплевать, изменяла ему Сандра или нет, — уверенно сказал Бруну. — Мне кажется, тебе совершенно не о чем волноваться. Если уж Клементину согласился считать меня отцом, то ты можешь быть совершенно спокойна.

— Я не могу быть спокойной! Если правда выплывет наружу, я потеряю сына. Он мне этого никогда не простит. Он не поймёт, что я действую ради его же блага! Почему ты нарушил своё обещание, Бруну? Ты же собирался уехать далеко-далеко, а вместо этого поселился под Сан-Паулу! Мало этого! Ты сдружился со всем этим жутким семейством! Не погнушался даже отвратительным Аженором, от которого только и жди что гадостей! Я уверена, рано или поздно он устроит нам всем такое, что мы не будем знать, на каком мы свете!

Бруну хотел сказать, что пока он не знает, на каком он свете, благодаря усилиям Марты, но сдержался. Ему было искренне жаль её. Она находилась в состоянии постоянного волнения, страхов, маний. С некоторого времени она постоянно боролась за что-то, за кого-то, а значит, жила не любовью, а ненавистью.

Бруну и сам жил так когда-то, он понимал её, но вместе с тем понимал теперь и совсем другое: счастье зависит от спокойствия, с каким встречаешь удары судьбы.

— Давай подумаем вместе, — ласково начал он, — чего ты боишься? Чем грозит Александру малышка? По всем бумагам она официально стала моей дочерью. У твоего сына она может вызвать только неприязнь, напомнив о неблагополучии его прошлой семейной жизни. Он будет избегать меня и её. Вот и всё.

— Эта Шерли наверняка будет общаться со своими родственниками, а они рано или поздно проговорятся. Они же знают правду! Правда выплывет наружу, и мой сын возненавидит меня.

Марта прекрасно помнила, как ей было больно, когда Александр стоял горой за Сандру. Он был глух ко всем доводам разума. Она уже испытала, что значит ненависть собственного ребёнка, и не хотела, чтобы он её ненавидел. А на этот раз он мог сделать это с куда большим основанием, ведь она, Марта, вмешалась в его судьбу и решила всё по-своему.

— Раз ты боишься за свои отношения с сыном, скажи ему правду сейчас. Повинись перед ним и привези его ко мне.

— Никогда!

То, что предложил ей сейчас Бруно, было чудовищно. У неё не было сил признаться в собственном малодушии. Марта смотрела на Бруну с возмущением: как он смел предложить ей такое?!

— Когда мы с тобой договаривались о судьбе этой девочки, ты брал с меня клятву, что никто и никогда не узнает правды, что девочка навсегда останется твоей дочерью! Теперь ты готов отказаться от неё? — проговорила Марта с негодованием. — Да ты просто предатель!

— Я? Опомнись, Марта! Неужели ты не понимаешь, на какую жертву я иду ради... ради...

Бруну задумался: ради чего он готов с кровью оторвать кусок собственной души? Ради любви к Марте? Ради собственного спокойствия? Нет! Он делал это ради той, что стала ему дороже жизни, ради той, которая была его дочерью, — ради Анны-Марии! Сейчас он попробует объяснить это Марте, и Бруну начал говорить, с трудом подбирая слова, потому что волнение мешало ему.

— Когда я предложил тебе взять девочку, я больше думал о себе, чем о ней. Да, я был готов сделать для неё всё, но был готов на это потому, что моя жизнь была пуста, и я хотел её заполнить. Поэтому и схватил её, словно собака кость, и огрызался на каждого, кто готов был ко мне приблизиться. Я искренне хотел никогда больше никого из вас не видеть, чтобы сохранить для себя ребёнка. Потом мы стали жить вместе, и она стала моей радостью, светом в окошке, и я ревниво охранял её ото всех. Потом ко мне пришёл Клементину...

Бруну вспомнил, как тяжело дался им обоим тот разговор. Как вначале он ни за что не хотел понять то, что говорил ему Клементину. Вот как сейчас Марта. А тот твердил ему одно: вместе с девочкой ты взял и всех нас, мы все можем ей понадобиться. Думай не о своих удобствах, а о ней. Всегда только о ней, как бы тяжело тебе ни было!

Жестокий жизненный опыт сделал Клементину мудрым, и Бруну был благодарен судьбе за то, что она послала ему такого друга. Он не раз удерживал его на твёрдой земле, когда сам Бруну готов был уже прыг-нуть в бездну. Тогда, преодолев себя, он послушался Клементину и не уехал на другой конец страны, как собирался. Теперь он был благодарен ему — он обрёл семью, устойчивость, спокойствие, а вместе со спокойствием и творческие силы. Больше того, он обрёл душевные силы и только благодаря им готов был решать ту нелёгкую задачу, которую снова ставила перед ним жизнь.

— Я бесконечно благодарен Кларе и Клементину за то, что они помогли мне научиться думать о девочке. Давай будем поступать так, как будет лучше ей, даже если её благо причинит нам боль. Давай соберём семейный совет и посоветуемся все вместе, как нам лучше поступить.

— Мне советоваться с Клементину и Кларой? Чему они могут меня научить? Скажи ещё, что мне нужно посоветоваться с Аженором! — с издёвкой сказала Марта. — Спасибо, Бруну. Я поняла только одно, ты уже готов идти на попятный. Ты готов уже отступиться от своего решения. А я — нет. Если уж я что-то решила, я буду идти до конца. В любой жизненной ситуации есть своя логика. И если уж сделала шаг, который отсекает от моей семьи семью да Силва, то я пойду по этому пути до конца. Шерли да Силва не переступит порога моего дома! Она не выйдет на сцену зала, который строит мой старший сын. Мы, Толедо, никогда больше не будем иметь дела с да Силва!

— И со мной, Марта? Я ведь тоже принадлежу к этой семье!

— И с тобой! Да, с тобой тоже! Больше никогда!

Марта решительно вышла за дверь мастерской и пошла к воротам. Здесь ей было больше нечего делать. Она приняла очередное решение, и будет следовать ему до конца.

Бруну пытался удержать её, что-то ещё сказать, но она шла, прямая и несгибаемая, прямо к своей машине.

— Позволь мне проводить тебя, — попросил Бру¬ну. — В таком состоянии садиться за руль — безумие.

— Я в прекрасном состоянии, — отрезала Марта. — И в твоей помощи больше не нуждаюсь!

Марта села в машину, захлопнула дверцу и тронулась.

Бруну следил за машиной с зажжёнными фарами до поворота. Для себя он решил, что завтра или послезавтра непременно посоветуется с Кларой и Клементину. Похоже, что скрывать правду не имело никакого смысла. И самым удивительным было то, что больше уже никто и никогда не мог отнять у него его девочку — он любил её, а значит, с кем бы она ни была, он всегда будет болеть за неё и заботиться.

Он так и стоял у ворот в раздумье, как вдруг услышал что-то вроде глухого удара, вроде отдалённого взрыва. И первая его мысль была — Марта! Она попала в катастрофу!

Сесть в машину и рвануть по дороге, было делом одной минуты. Он доехал до второго поворота и убедился, что прав: машина врезалась на повороте в каменную стену и уже начала гореть. Но было ещё не поздно. Бруну рванул ручку дверцы и вытащил бесчувственную Марту, лицо у неё было в крови. Но она была жива, и это было главное.

В больницу! Скорее в больницу!

Бруну отвёз её в ближайшую больницу и остался сидеть в приёмном покое. Потом вспомнил, что нужно предупредить о случившемся её домашних, подошёл к автомату и позвонил.

К телефону подошёл Сезар.

— Беспокоит Бруну. Марта в больнице. — Он назвал номер квартала. — Она уезжала от меня и попала в катастрофу.

— Спасибо, Бруну, — с непередаваемым чувством сказал Сезар. — Я сейчас еду.

Прошло полчаса, и в приёмном покое сидели двое мужчин, беспокоясь за жизнь любимой женщины.