Принцесса в розовом

Пятница, 2 мая, алгебра

О господи. Весь город только об этом и говорит. О бабушке и инциденте в Les Hautes Manger, в смысле. Новостей сегодня, видимо, толком нет, потому что даже «Пост» прошлась по этой теме. В газетном киоске на углу все первые полосы заняты вчерашним происшествием.

«КОРОЛЕВСКИЙ ПЕРЕПОЛОХ», — голосит «Пост».

«ПРИНЦЕССА ОГОРОШЕНА», — каламбурит «Дейли Ньюс» (глупость, между прочим, потому что никакого гороха там и в помине не было, а был крем-суп из лобстера).

Даже «Таймс» не осталась в стороне! Можно было бы подумать, что «Нью-Йорк Таймс» выше подобной желтухи, ан нет, получите-распишитесь — в разделе «Городские новости». Лилли показала мне заметку утром, ко­гда села в лимузин вместе с Майклом.

— Да уж, отмочила твоя бабуля, — бросила она.

Как будто я сама этого не понимаю! Как будто не мучаюсь угрызениями совести! Ведь я пусть и косвенным образом, но стала причиной того, что Джангбу лишился средств к существованию…

Хотя, чего греха таить, я не могу все время страдать из-за Джангбу, потому что Майкл ну просто невероятный красавчик — его красота поражает меня каждое утро, ко­гда он садится в лимузин. Дело вот в чем: ко­гда мы подбираем их с Лилли по дороге в школу, Майкл свежевыбрит, и кожа у него гладкая-прегладкая. Не то чтобы Майкл страдал избытком растительности на лице, но, как ни крути, к концу дня — ко­гда у нас доходит до поцелуев, ведь мы оба немножко стеснительные, а под покровом тьмы не видно горящих щек, — так вот, к концу дня Майкл уже капельку колючий. Признаюсь, у меня нет-нет да проскакивает мысль, что гораздо приятнее было бы целоваться с ним по утрам, ко­гда кожа лоснится, чем по вечерам, ко­гда колется щетина. Особенно на шее. Нет, не подумайте, что я мечтаю целовать парня в шею. Это, наверное, перебор.

Хотя… Если уж речь зашла про мальчишеские шеи, то у Майкла она очень красивая. Иногда, в тех редких случаях, ко­гда мы остаемся наедине надолго и объятия становятся все теснее, я сую нос к его шее и вдыхаю его запах. Знаю, звучит диковато, но шея у Майкла пахнет очень, очень приятно. Немножко мылом — мылом и чем-то еще. Чем-то таким, что меня охватывает уверенность: со мной нико­гда не случится ничего плохого, по крайней мере до тех пор, пока я в объятиях Майкла и дышу его шеей.

ВОТ ЕСЛИ БЫ ОН ПРИГЛАСИЛ МЕНЯ НА ВЫПУСКНОЙ!!!!!!!!! Тогда я целый вечер смогу дышать его шеей, но выглядеть это будет так, словно мы танцуем, и никто, включая Майкла, ничего не заподозрит.

Погодите. О чем я говорила до того, как отвлеклась на шею Майкла и чем она пахнет?

Ах да! Бабушка. Бабушка и Джангбу.

Надо сказать, ни в одной из газетных заметок о вчерашнем происшествии не упоминался Роммель. Ни в одной. Ни намека на то, что бабушка может быть хоть как-то виновата в произошедшем. Что вы, что вы! Ни в коем случае!

Но Лилли-то знает, как оно было, Майкл ей все рассказал. И молчать она не намерена.

— Значит, так, — заявила она, — на О. О. сядем делать плакаты, а после школы пойдем.

— Пойдем куда? — не поняла я. Я по-прежнему не могла глаз отвести от шеи Майкла. Какая же она гладкая!..

— К Les Hautes Manger, — пояснила Лилли. — Устроим пикет.

— Какой еще пикет? — Кажется, все мои мысли были о том, пахнет ли моя шея для Майкла так же душисто, как его шея — для меня. По правде сказать, я даже не помню, чтобы Майкл хоть раз мою шею нюхал. Поскольку он выше меня, мне-то проще простого сунуть нос к его шее и дышать сколько влезет. Но ему, чтобы понюхать мою, пришлось бы скрючиться, а это смотрелось бы странно — еще не хватало, чтоб у него какой-нибудь зажим в позвоночнике потом случился.

— Пикет против несправедливого увольнения Джангбу Панасы! — рявкнула Лилли.

Ну класс. Вот и планы на вечер подъехали. Как будто у меня без того мало проблем! А у меня их, между прочим, вагон и маленькая тележка.

Уроки принцессоведения с бабушкой.

Домашка.

Я ужасно волнуюсь из-за вечеринки, которую мама устраивает по случаю моего дня рождения в субботу вечером. Вдруг никто не придет, а если и придет, весьма вероятно, что мама или мистер Дж. сделают что-то, за что мне будет неловко, — например, начнут жаловаться на свои естественные отправления или играть на барабанах.

Пора составлять меню на следующую неделю для «Атома».

Папа хочет увезти меня в Дженовию на шестьдесят два дня (и это летом!).

Мой парень до сих пор не позвал меня на выпускной.

Ага, сейчас я просто ЗАБЬЮ НА ВСЕ ЭТО и буду переживать за Джангбу. Нет, не поймите меня неправильно. Я очень за него переживаю, но, слушайте, у меня и своих проблем навалом. Например, мистер Дж. раздал контрольные, которые мы писали в понедельник, и у меня там большая красная тройка с минусом и приписка: «ПОДОЙДИ КО МНЕ».

Эм, але, мистер Дж., я что, ЗА ЗАВТРАКОМ недостаточно близко к вам подходила? Вы не могли ТОГДА со мной поговорить?

О боже, Лана повернулась и шлепнула мне на парту выпуск «Нью-Йорк Таймс». Там огромное фото: бабушка покидает Les Hautes Manger, под мышкой у нее съежившийся Роммель, а на юбке — следы крем-супа из лобстера.

— У тебя в семье все ЧОКНУТЫЕ? — спрашивает она.

Знаешь, Лана, сама задаюсь тем же вопросом.