Профессор по вызову

Глава 6

Несколько секунд я пыталась вспомнить, как дышать. А может, даже несколько минут.

Во всяком случае, когда я наконец смогла хоть как-то отреагировать на предложенную мне игру на раздевание, «профессор» уже успел соскучиться и смотрел на меня довольно нетерпеливо.

— Ну? Если ты так будешь вести себя на конференции, у тебя разбежится вся публика. И я в том числе.

Вы будете на конференции? — удивилась я про себя, чуть не задав этот вопрос вслух.

Однако, тут же нашла вполне себе логичное объяснение — если это его нишевый образ, возможно, он собирается «снимать» там обеспеченных докторш наук или даже аспиранток… Самое место для этого — научная конференция!

Мысль о других клиентках «Максима Георгиевича» неприятно кольнула, и я мысленно обругала себя за наивность — а чего я, собственно, ожидала — что я его единственный источник дохода?

Зато со мной, небось, поинтереснее, чем с какой-нибудь престарелой профессоршей, требующей куннилингуса! — подбодрила сама себя, не желая скатиться в уныние в такой вечер.

Вот и делай так, чтобы ему было интересно, а не сиди тут, спрятавшись за подушкой! Когда еще предоставиться шанс соблазнить красавца-профессора прямо на конференции?

— Я согласна!

Отбросив подушку в сторону, я выдохнула и резко поднялась на колени, смело выставляя вперед грудь, закрытую только лифчиком и полупрозрачной блузой. Мельком заметила, как глаза «профессора» зажглись плотоядным огнем, и чуть не запрыгала. Ага! Вон как ему интересно со мной! Небось и про деньги забыл!

Проигрывать в игру на раздевание мне, однако, вовсе не хотелось. Пусть сам раздевается, раз стриптизер…

— Какую, говорите, статью я читала… — произнесла рассеянно, блуждая взглядом по рельефной груди мужчины и невольно срываясь вниз, к соблазнительной полоске, ведущей под кромку его брюк.

— Погоди, — остановил меня он и уселся передо мной на диван, как бы случайно опустив правую руку к ширинке и забросив на нее большой палец. Рубашка профессора при это распахнулась еще шире и моему взору открылись его соски — маленькие, темные и поросшие короткими мягкими волосками.

Что ж… задачу он мне облегчать явно не будет.

Поморгав и трудом разлепив пересохшие губы, я повторила.

— Статью, значит… какая же там была статья… эммм…

— Ты и перед аудиторией будешь так мямлить, Птичкина? — бодро перебил меня Максим Георгиевич, как бы ненароком проводя большим пальцем по выступающему холму на ширинке. — Даю тебе еще один шанс.

— Так не честно! — вскинулась я. — Вы меня возбуж… отвлекаете!

Запрокинув голову назад, он довольно рассмеялся.

— Какая прелесть, Птичкина… Что ж, мне приятно, что ты тоже от этого получаешь удовольствие… Но продолжим. Так что там про статью?

Мои брови поползли наверх — что значит «я тоже получаю удовольствие»? Мы, по-моему, только ради этого тут и собрались в теплой компании — ради моего удовольствия. Однако сформироваться в вопрос мое недоумение не успело — новое движение пальцев Максима Георгиевича увлекло всё моё внимание целиком.

О нет, о нет, нет-нет-нет… — забилось панически сердце, вспрыснув долю адреналина в кровь. Неотрывно, словно прикованные, мои глаза наблюдали за тем, как молния на брюках моего незваного гостя медленно ползет вниз, а свободное место после нее тут же заполняется темно-бордовой тканью боксеров, вздутых и натянутых тем, что под ними.

Чёрт, я не думала, что у него уже тааак стоит! Так вообще должно быть? Стриптизеры всегда такие возбужденные? Вроде бы уже не должен быть таким… чувствительным? А может, он умеет специально возбуждать себя — ради шоу, как порноактер? Или это исключительно в мою честь?

Все эти мысли пронеслись в моей голове в одно мгновение и материализовались в виде очередного, шумного и долгого «ооххх…»

— Сдаешься? — Максим Георгиевич поднял на меня одну бровь, опустив пальцами очки. Вторая его рука уже покоилась на бордовой ткани. Ничего не делала, просто лежала. Но оторваться от этого зрелища было невозможно.

Машинально мотнув головой, я начала говорить, обращаясь, по сути, к его члену.

— Статья одного австрийского социолога… Альфред Тумберг зовут… как Грета. Только Альфред… В общем, он изучает иммигрантов из Египта… в Европу… которые были в племени. Раньше. Не в Европе.

— Как занимательно и наукообразно… — пальцы на бордовых боксерах вздрогнули, и я вслед за ними. — Думаю, большинство твоих слушателей сейчас думает, что с тобой вот-вот случится инсульт. Но продолжай. Мне стало интересно, что там с этими иммигрантами. Которые в племени. Не в Европе.

— Нет, они сейчас в Европе… — объяснила я, глядя всё туда же, словно привороженная. — Только уже не в племени… Хотя думают, что в племени. Они даже наколки себе делают. Племенные…

— Погоди, Птичкина, ты меня запутала. Так они в племени или в Европе? И причем тут Грета Тумберг?

Уже начав поглаживать вздутую эрекцией ткань, рука остановилась. Потом поднялась и щелкнула пальцами, привлекая мое внимание. Магия члена под бордовыми боксерами рассеялась, и я резко подняла глаза.

— А?

Профессор вздохнул.

— Я спрашиваю, Птичкина, причем тут Альфред и Грета Тумберг? И какое отношение эти двое из ларца имеют к египетским иммигрантам? Которые в Европе. Или… в племени? Ты серьезно думаешь, что вся эта безумная чехарда похожа на научный доклад, достойный завтрашней конференции?!

Из меня словно воздух вышел — обмякнув всем телом, я уселась на собственные пятки и колени и закрыла глаза, понимая, что полностью потеряла ориентацию.

— Я сдаюсь, — призналась, трогая ладонями горящие щеки.

— Я жду, — в тон мне ответил Максим Георгиевич.

Всё ещё с закрытыми глазами, шумно сглотнув, я потянулась рукой к пуговицам на рубашке. Одну за другой я расстегивала эти маленькие пуговички, чувствуя на своей коже его взгляд — гладящий, прожигающий… профессиональный. В какой-то момент мне показалось, что я услышала стон — короткий и будто бы задушенный.

Вряд ли — тут же одернула себя. Выдаешь желаемое за действительное, и только. Станет он стонать от того, что кто-то рубашку снимает…

Боже мой, я действительно это делаю! Действительно снимаю эту чертову почти-прозрачную рубашку, стаскиваю ее, расстегнутую, с плеч и позволяю упасть на кровать, оставаясь в одном только лифчике!

Это всё равно что у доктора в кабинете! — пыталась успокоить зачинающуюся в груди панику. Он ведь профессионал, он таких, как ты, каждую ночь по две, а то и по три видит!

Осторожно, по одному, я приоткрыла глаза… и чуть не вскрикнула — нет, это не всё равно что «у доктора в кабинете»! Доктор не смотрит на вас так, будто сожрать готов, не сжимает одной рукой кромку дивана, а второй — собственный член, рвущийся из-под боксеров!

— Уберите руку! — вырвалось у меня. Как-то интуитивно я вдруг поняла, что он близок к тому, чтобы всё это закончилось — уж слишком тяжело вздымалась его грудь и слишком расширены были зрачки, нацеленные на мой белоснежный лифчик.

Поморгав, профессор медленно снял левую рука с дивана, укладывая ее на живот.

— Не эту! — люто краснея, поправила я, кивком указывая на его пах.

Вторая рука неохотно разжалась, отпустила бордовый холм, и Максим Георгиевич наконец выдохнул, с трудом успокаивая дыхание.

— По-моему… нам… не мешало бы выпить, — произнес он почти ровным голосом. — Мне, во всяком случае.

Я оцепенело кивнула, соглашаясь с ним.

Встав и подтянув расстегнутые штаны, чтоб не свалились, он прошел деревянным шагом к двери и склонился над маленьким холодильником для напитков.

— Чёрт, одно пиво… — пробормотал, изучая его содержимое. — Я не пью ваше грёбанное пиво…

Немного придя в себя без его жаркого взгляда на мне, я крякнула, привлекая к себе внимание.

— Вообще-то… есть еще кое-что…

Закрывая грудь руками, слезла с кровати, бочком-бочком обошла его и скрылась в ванной комнате, куда утащила ранее свою дорожную сумку.

Нет, я не алкоголик. Но от мысли, что я сейчас заглушу свою нервозность доброй порцией мартини, который успела прикупить в Дьюти-фри, у меня буквально затряслись руки.

Вот она голубушка! — с ликованием в душе я вытащила на свет высокую, темную бутылку с белой наклейкой.

— Стаканы есть? — наблюдая за мной от двери, по-алкоголически быстро спросил Максим Георгиевич. И сам, не дожидаясь моего ответа, шагнул в глубь комнаты, к маленьком столику, сервированному для кофе — откуда вернулся через секунду с двумя простыми, стеклянными стаканчиками, какие можно найти в любой уважающей себя гостинице.

Мгновенно откупорив бутылку — благо, штопор не понадобился — наполнил оба стакана до середины и протянул один из них мне.

— «Тыканье» от студентов я не приветствую, Птичкина, поэтому без бруденшафта. За твое здоровье! — без лишних слов, легко чокнувшись со мной, он поднял стакан и опрокинул его в себя одним большим глотком.

Завороженно следя за его прыгающим кадыком, я тоже поднесла к губам стакан.

— С Валентином… — пробормотала еле слышно, поздравляя больше себе, чем его.

Да уж… Такого Праздника Всех Влюбленных у меня еще не было. Даже и не знаю, благодарить за это Леську или ругать. Зависит от того, чем кончится этот безусловно томный вечер…

Допив, я поставила стакан на полочку над раковиной, повернулась и попыталась просочиться мимо профессора, стоящего в проеме ванной. На какую-то секунду мы застряли и мой почти голый торс оказался прижатым к косяку его высоким, поджарым телом.

Втянув живот, я замерла, словно мышь перед хищником, готовым ее сожрать.

Он же сузил глаза, не глядя отставил свой стакан куда-то на раковину и упер обе руки в стену чуть выше моей головы. И начал медленно приближать своё лицо ко мне, уставившись на мои губы, как на долгожданный и заслуженный приз.

— В-ваша очередь! — пролепетала я, вся подбираясь и понимая, что если сейчас не остановлю его, то мы пройдем точку невозврата, и из Турции я уеду уже без девственности.

Максим Георгиевич замер на полпути и нахмурился, явно не понимая, о чем я.

— Что?

Я еще больше вжалась в косяк двери, но на попятную не пошла.

— Ваша очередь ч-читать мне лекцию, а мне вас… отвлекать! Вот!

И всё-таки икнула от страха.