Развод. Десерт для прокурора

Глава 10

Три отказа. Три звонка от заказчиков, которые вежливо, с извинениями, отменяли свои заказы. «Мы передумали», «У нас изменились планы», «Просто не успеем». Ложь. Я слышала её сквозь телефонную трубку — фальшивые, слащавые нотки в голосе, торопливые паузы.

Я слышала тот самый неприятный, липкий осадок, который оставляет после себя клевета, как запах гнилья. Репутация, которую я с таким трудом добивалась, трещала по швам. Один скандал в соцсетях — и вот уже всё рассыпается в пыль, и никто не хочет иметь с тобой дело.

Руки сами собой потянулись к мобильному. Не к рабочему, а к личному, тому, что лежал в кармане фартука, весь в следах муки и засохшего крема. Пальцы сами нашли его номер в списке контактов. «Игорь». Просто «Игорь». Без отчества, без должности. Тот, чьё стремительное и властное появление в моей жизни до сих пор казалось красивым, тревожным и немного нереальным сном.

Мне отчаянно нужен был его голос. Его низкий, уверенный тембр, способный разрулить любое дело. Его спокойная сила. Хотя бы на минуту. Хотя бы просто услышать, что я не одна в этой грязной, подлой войне, которую мне объявили исподтишка.

Я набрала номер, затаив дыхание. Каждый гудок отмерял секунды растущего отчаяния.

Наконец, щелчок.

— Олеся? — его голос прозвучал сдавленно, торопливо, отрывисто. На фоне слышались чужие голоса, шуршание бумаг, гул делового муравейника.

— Игорь, привет, — я попыталась вложить в эти два слова всю панику, надежду и мольбу.

— Слушай, я не могу сейчас. Срочное совещание, горит. Перезвоню позже.

Щелчок. Короткие, равнодушные гудки. Он сбросил. Даже не выслушал. Не дал договорить.

Я медленно, будто в замедленной съёмке, опустила телефон на липкую от глазури столешницу. Ощущение было таким, будто мне только что предложили опереться на стену, а в самый последний момент её убрали, и я рухнула в пустоту. Глухую, беззвучную, леденящую.

Вот и всё. У каждого своя жизнь, свои «срочные совещания», свои «горящие» дела. А у меня моя разваливающаяся на глазах «Сладкая история». И бороться с этим придётся одной. Всегда одной.

Слёзы снова подступили к горлу, горькие и беспомощные. Но я с силой сглотнула их, стиснув зубы до боли. Нет. Плакать уже не было ни сил, ни смысла, ни времени. Слёзы не вернут клиентов. Нужно было действовать. Шаг за шагом. Возводить новую стену, пока старая окончательно не рухнула.

«Реклама, — пронеслось в голове, единственная здравая мысль в этом сумасшедшем доме. — Нужно агрессивно, громко заявить о себе. Создать такой шум, чтобы перекрыть этот грязный, вонючий поток клеветы».

Я открыла ноутбук, на экране которого застыла красивая картинка с одним из моих тортов, и начала лихорадочно, почти с отчаянием, искать рекламные агентства. Выбирала не по отзывам, а по скорости ответа и громким обещаниям. «Быстрый результат за разумные деньги!», «Вернём поток клиентов за 24 часа!».

Нашла. Написала им. Описывала ситуацию, скупым, деловым языком, не вдаваясь в детали и опуская всю ту боль и унижение. Мне не нужна была жалость. Мне нужен был поток новых, чистых клиентов, которые не слышали о вчерашнем скандале, не видели этого спектакля.

Пока переписывалась с менеджером, пытаясь втиснуть свою трагедию в сухие строки технического задания, дверь кондитерской открылась, звякнув колокольчиком. Я даже не обернулась, решив, что это курьер или запоздалый покупатель, решивший забрать свой заказ.

— Олеся.

Я вздрогнула, обернувшись. Этот голос. Он врезался в тишину. Я медленно, преодолевая онемение, повернулась на табурете.

В дверях, залитый светом уличного фонаря, стоял он. Игорь. Без пальто, в рабочей форме, которая делала его ещё солиднее. Галстук был ослаблен, волосы слегка растрёпаны, а на его обычно непроницаемом лице застыла смесь глубокой усталости и неподдельного, острого беспокойства.

Он сделал шаг внутрь, и дверь сама медленно закрылась за его спиной.

— Я только освободился. Суд затянулся, нельзя было уйти. Когда ты позвонила, я услышал в твоём голосе тревогу. И вот примчался, как только смог.

Он подошёл ближе, к стойке, за которой я сидела. Его цепкий взгляд скользнул по моему лицу, задержался на, вероятно, красных от сдержанных слёз глазах, и он, кажется, всё понял без единого слова.

— Что на этот раз? — спросил он тихо.

И всё. Вся решимость «бороться одной», все клятвы самой себе рухнули, как карточный домик от дуновения ветра. Слёзы, которые я так старательно сдерживала, хлынули ручьем, горячими, неконтролируемыми потоками. Я, рыдая, захлёбываясь словами, выпалила ему всё.

Он слушал, не перебивая, не делая попыток меня утешить. Просто слушал, и его лицо постепенно становилось каменной маской следователя, в чьи руки попала улика. Только в уголках его сжатых губ залегла тонкая, опасная складка.

— Хорошо, — сказал он, когда я наконец замолчала, исчерпав запас слов и слёз, опустошённая. — Успокойся. Я разберусь.

— Как? — выдохнула я, беспомощно вытирая лицо тыльной стороной ладони, оставляя на коже размазанные следы туши. — Репутацию не вернёшь. Люди верят тому, что видят, а видят они яркую картинку с «гнилым» тортом и истеричной хозяйкой. Правда никого не интересует!

— Есть способы, — его голос был твёрдым, обезличенным, прокурорским. В нём не осталось и тени той теплоты, что была здесь минуту назад. — Но сейчас мне нужно в прокуратуру. Горят сроки по одному делу. Ты будешь тут?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он наклонился через стойку, быстрым, почти невесомым движением коснулся губами моего лба. Его прикосновение было прохладным и мимолетным.

— Держись. Я позвоню.

И он развернулся и ушёл. Так же стремительно, как и появился. Оставив после себя запах дорогого парфюма, смешанный с лёгким ароматом кожи и автомобильного салона, призрачное тепло и горьковатое, знакомое послевкусие бессилия.

«Я разберусь». Звучало красиво, по-мужски. Но я почти не надеялась. Что он может сделать? Приказать людям забыть о плохих отзывах? Арестовать слухи?

Я дописала письмо в агентство, отправила его, и с чувством обречённости, с тоской принялась за уборку. Тщательно, до блеска отмывала поверхности, складывала инструменты, протирала полки.

Может, это последние дни моей «Сладкой истории»? Может, скоро здесь будет очередной кофейный автомат или салон сотовой связи?

Но вскоре со мной связались из агентства, уточнили бюджет, на который я рассчитываю и предложили несколько вариантов раскрутки: несколько статей в популярных пабликах, пару акций для потенциальных покупателей с дегустацией в крупных торговых центрах и ещё несколько заманчивых идей.

Всё это стоило немалых денег, но теперь главным было вернуть свое «доброе имя».

Закончив обсуждение с агентством и попрощавшись с уходящими сотрудниками, я уже собиралась гасить свет и закрывать ставни, как дверь снова распахнулась, впуская порыв холодного ночного воздуха.

На пороге, запыхавшаяся, с заплаканными, распухшими глазами и растрёпанной прической, стояла та самая Светлана. Та самая, что устроила этот цирк.

— Олеся! — её голос сорвался на визгливый, истеричный вопль. — Простите меня! Ради Бога, простите!

Она сделала шаг ко мне, и мне показалось, что её ноги вот-вот подкосятся, и она рухнет на колени прямо на пороге.

— Убирайтесь, — холодно, без единой нотки эмоций, сказала я. У меня не осталось для неё ни страха, ни злости, ни даже презрения. Одна лишь всепоглощающая усталость.

— Нет, послушайте! Я уже всё исправила! Пока ехала сюда, написала во все группы, во все паблики, куда только можно! Я рассказала, что это была клевета! Что торт был идеальный! Что я всё выдумала! Вот, смотрите! — она судорожно стала листать свой телефон, тыча ярким экраном мне в лицо, на котором мелькали скриншоты постов.

Я машинально отшатнулась, как от чего-то заразного.

— Зачем? — мой голос прозвучал глухо. — Зачем вы это сделали тогда? И зачем сейчас это опровергаете? Что случилось?

Её лицо исказилось гримасой настоящего, животного страха.

— Мне нужны были деньги. А Виктор… Он предложил мне. Сказал, что это просто небольшая услуга. Устроить маленький скандальчик. Я не думала, что всё так обернётся! Клянусь! Я не знала, что у вас такие связи!

Вот оно. Прямое, неопровержимое доказательство. Подтверждение из уст самой исполнительницы. В груди что-то ёкнуло — не радость, а леденящая душу, горькая ясность.

Так он и воюет. Мой бывший муж. Из-за угла. Покупая за гроши чужую совесть и разрушая то, что ему не принадлежало.

— Вон, — прошипела я, указывая на дверь. Моё спокойствие в этот момент было, наверное, страшнее любой истерики. — И чтобы я больше никогда вас не видела и не слышала.

Она что-то ещё попыталась лепетать, какие-то оправдания, мольбы, но я просто развернулась и ушла на кухню, оставив её одну в пустом, тёмном зале. Через минуту я услышала, как дверь с силой захлопнулась, и звякнул колокольчик, будто ставя точку в этом мерзком эпизоде.

Правда, как шило в мешке, вылезла наружу, но горечь и усталость никуда не делись. Правда не лечит раны, она лишь показывает, насколько глубоко зашёл нож.

Я закончила все дела, потушила свет в зале и с тяжёлым, налитым свинцом сердцем вышла на улицу, чтобы наглухо запереть железную дверь. Холодный ночной воздух обжёг лёгкие, и я сделала несколько глубоких, прерывистых вдохов, пытаясь очиститься.

Надеюсь, пиарщики помогут всё наладить.

И тут я его увидела. Знакомый, массивный, чёрный внедорожник. Он стоял прямо у входа, впритык к бордюру. Стекло со стороны водителя бесшумно опустилось.

— Садись, — сказал Игорь. Его лицо было освещено тусклым светом приборной панели, и оно было серьёзным и сосредоточенным.

Я кивнула, слишком уставшая, чтобы спорить или задавать вопросы, и обошла машину, чтобы сесть в пассажирское кресло.

— Пристегнись, — тихо добавил он, трогаясь с места. Его движения были такими же точными, но в них появилась какая-то замедленность.

Только теперь, при свете уличных фонарей, мелькающих за окном, я разглядела его как следует. Глаза у него красные, а на скулах горел нездоровый румянец.

— Игорь, ты как себя чувствуешь? — осторожно спросила я, прерывая тягостное молчание.

— Нормально, просто устал, — отмахнулся он, но я видела, что ему нехорошо.

Тревога кольнула меня острее. Мы доехали до дома молча. Когда он заглушил двигатель и мы поднялись на лифте до моего этажа, я не выдержала.

— Дай, потрогаю, — сказала я и, не дожидаясь разрешения, приложила ладонь к его лбу.

Кожа под моими пальцами была сухой и обжигающе горячей.

— Да ты просто пылаешь! — воскликнула я. — У тебя температура!

Он попытался отстраниться, слабо улыбнувшись.

— Пустяки. Просто простуда. Пройдёт.

— Какие пустяки! Посмотри на себя в зеркало! У тебя дома есть лекарства? Термометр?

Игорь покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на детскую беспомощность.

— Нет. Я практически никогда не болею. Да и это ерунда.

В этот момент он выглядел не всесильным прокурором, а уставшим, больным мужчиной, который просто не привык, что о нём кто-то заботится. И это растрогало меня больше любых его сильных поступков.

Вся моя усталость и собственные проблемы мгновенно отступили на второй план, сменившись желанием помочь.

— Так, слушай сюда, — сказала я уже командным тоном. — Ты сейчас идёшь к себе, раздеваешься и ложишься в постель. И дверь не закрываешь, понял?

Он удивленно поднял брови, но кивнул, слишком ослабленный, чтобы спорить.

— Понял.

— Отлично.

Я вновь спустилась вниз и практически побежала по ночной улице. К счастью, в соседнем квартале работала круглосуточная аптека. Запыхавшись, я влетела внутрь и, опираясь на стойку, стала диктовать провизору целый список: «Жаропонижающее, противовирусное, капли в нос, леденцы от горла, термометр, витамины…»

Через десять минут, сжимая в руках увесистый пакет с лекарствами, бутылкой минералки и лимоном, я уже поднималась на его этаж. Дверь в его квартиру, как я и просила, была не заперта.

Я вошла внутрь. В прихожей горел только один торшер, отбрасывая длинные тени. Игорь сидел на краю дивана в гостиной, согнувшись, и безуспешно пытался расстегнуть пуговицы на рубашке. Его пальцы не слушались.

Увидев меня, он поднял на меня мутный от температуры взгляд.

— Вернулась… — прошептал он хрипло.

Следующие несколько дней моя жизнь превратилась в бег с препятствиями между двумя квартирами. Моя — на двадцатом этаже, его — на пятнадцатом. Лифт стал моим вторым домом.

Игорь сдался быстро и полностью. Сильный организм, привыкший всё контролировать, взбунтовался против такого обращения, и болезнь свалила его с ног. Температура под 39, ломота во всём теле и кашель, от которого, казалось, трескалась грудь.

Мой грозный прокурор превратился в ворчливого, беспомощного ребёнка, который морщился от таблеток и пытался улизнуть из-под одеяла, чтобы проверить рабочую почту.

Я была непреклонна.

— Никаких дел, — забирала я у него ноутбук и телефон, заряжая их в другой комнате. — Только сон, питьё и лекарства.

Я варила ему густой, наваристый куриный бульон, которым когда-то меня спасала моя бабушка. Заваривала зелёный чай с липой, имбирём и малиной, заставляла пить его много жидкости. Ставила на тумбочку термос с горячим морсом и тарелку с нарезанным лимоном, обмокнутым в мёд.

Приносила из своей квартиры плед, потому что Игоря, несмотря на жар, постоянно знобило.

Он смотрел на меня своими лихорадочными, слишком яркими глазами и хрипел:

— Олесь, ты же кондитер, а не сиделка. У тебя дела…

— Мои дела подождут, — отрезала я, поправляя подушку у него под головой. — А ты — нет.

И в эти моменты, в полумраке его спальни, пахнущей лекарствами и травами, между нами возникала странная, почти домашняя близость. Он был слаб, а я — сильна. Он нуждался, а я заботилась.

Это переворачивало наши роли с ног на голову, и мне это нравилось. Нравилось чувствовать себя нужной здесь, за пределами кухни и духовки.

Тем временем, рекламное агентство, наконец, начало активную работу. Менеджер присылал макеты баннеров, отчёты по таргетингу.

Появились первые новые заказы, скромные, но такие важные. И главное нас пригласили провести большую акцию в торговом центре в выходные. Шанс заявить о себе громко и ярко, вернуть себе имя.

Я лихорадочно готовилась, пекла образцы, продумывала оформление стенда, совмещая это с ролью медсестры.

На третий день Игорю стало заметно лучше. Температура спала, появился аппетит. Он уже сидел в кровати, просматривая наконец-то возвращённый ему телефон, но с таким видом, будто это тяжёлый физический труд.

И вот, в один из таких моментов, когда я как раз зашла к нему с тарелкой только что сваренного мною бульона, в домофон раздался звонок.

Игорь нахмурился, глядя на экран панели.

— Кира Александровна? Коллега, — пояснил он мне, нажимая кнопку открытия двери в подъезд.

Моё сердце почему-то неприятно ёкнуло. Через пару минут в дверь его квартиры постучали. Я вышла в прихожую как раз в тот момент, когда он, накинув халат, открыл.

На пороге стояла она. Высокая, стройная женщина в элегантном пальто, с идеальной укладкой и таким же безупречным макияжем. В руках она держала дорогую коробку конфет и пакет с апельсинами.

— Игорь Петрович! Мы все в прокуратуре всполошились! Три дня тебя нет — это нонсенс! — её голос был звонким, заботливым и собственническим. Её взгляд скользнул по мне, и в нём на секунду мелькнуло холодное, оценивающее любопытство. — А я, кажется, не вовремя. У тебя гостья.

— Олеся, — кивнул он в мою сторону. — Олеся, это Кира Александровна, мой заместитель.

— Очень приятно, — сказала я, чувствуя, как по мне разливается краска. Я была в старых джинсах и растянутой домашней кофте, с растрёпанными волосами.

— Олеся за мной ухаживает.

— Как мило, — улыбнулась Кира, и её улыбка не достигла глаз. Она прошла в гостиную, как к себе домой, положила гостинцы на стол и окинула комнату взглядом. — Беспорядок, конечно. Но я рада, что о тебе есть кому позаботиться. Мужчины, как дети, без присмотра сразу впадают в неряшливость.

Она говорила с ним тоном старой, близкой подруги, которая имеет право на такие комментарии. Она спросила о его самочувствии, посоветовала другое, более сильное лекарство, упомянула пару рабочих моментов, которые «могут подождать, но ты же знаешь, это важно».

Я стояла в дверях, как прислуга, про которую все забыли. В горле застрял ком. Эта женщина, её уверенность, её правота, её прекрасное пальто — всё это кричало о том, что она — часть его мира. Его настоящего мира прокуратуры, деловых обедов и важных совещаний. А я? Я — кондитер, который варит ему бульон и вытирает лоб. Временная сиделка.

Ревность, острая и беспощадная, впилась в сердце когтями. Я видела, как он слушает её, кивает, и мне показалось, что ему удобно с ней. Комфортно. Не так, как со мной, которая ворвалась в его жизнь как ураган из слёз, скандалов и больничных лихорадок.

— Что ж, не буду вам мешать, — наконец поднялась Кира, снова бросив на меня тот же быстрый, оценивающий взгляд. — Выздоравливай, Игорь. Работа ждёт. Олеся, было приятно.

Она ушла, оставив после себя шлейф дорогих духов и чувство полной, абсолютной ненужности.

Я молча пошла на кухню, вылила остывший бульон в раковину и принялась с силой мыть кастрюлю.

— Олеся? — окликнул меня Игорь из гостиной. — Ты где?

— Здесь, — буркнула я, не оборачиваясь.

Он появился на пороге кухни, бледный, но уже более собранный.

— Что случилось?

«Что случилось?» Да как он может не понимать⁈

— Ничего. Просто вижу, что тебе уже лучше. И помощь, я смотрю, уже нашлась, профессиональная, — я не смогла сдержать едких ноток в голосе.

Он вздохнул.

— Это просто коллега, Олеся.

— Очень «простая», — фыркнула я, ставя кастрюлю на полку с таким грохотом, что он вздрогнул. — Слушай, раз у тебя всё в порядке, я, пожалуй, пойду. У меня сегодня акция в торговом центре. Надо готовиться.

— Ты же сказала, что она в субботу, — удивился он.

— А сегодня уже пятница! — выпалила я, хотя до акции оставалось ещё полно времени. Мне нужно было просто уйти. Вырваться из этой квартиры, где пахло её духами. — Не могу же я всё время тут дежурить, пока тебя сердобольные коллеги навещают. У меня своя жизнь есть.

Я прошла в прихожую.

— Олеся, подожди, — он пошёл за мной, но я видела, что ему тяжело, и это злило меня ещё больше. Почему он должен быть таким слабым именно сейчас?

— Не надо. Лежи, отдыхай. Выздоравливай, — сказала я, уже открывая дверь. Я не посмотрела на него. Не могла. — Позвони, если что. Хотя, вряд ли я понадоблюсь.

И я вышла, захлопнув за собой дверь. В лифте я прислонилась лбом к холодной стенке. Какая же я дура. Дура, которая позволила себе привязаться, поверить в эту сказку про Золушку, и вот тебе настоящая принцесса из его мира уже тут как тут.

Утром работа стала спасением. В торговом центре я работала на автомате. Улыбалась посетителям, раздавала образцы, рассказывала о тортах. А сама видела только её — элегантную, уверенную Киру Александровну. Слышала её звонкий, заботливый голос. И чувствовала себя именно той, кем, наверное, и была — временной сиделкой, которую терпят из жалости. И от этой мысли на душе было так горько, что даже самый сладкий крем во рту казался отравой.