Прошёл месяц. Следствие по делу Виктора всё ещё длилось, запутанное и ветвистое, словно старое дерево.
Следователи упорно копали, выявляя всё новых и новых фигурантов, причастных к его махинациям.
Витя, как мне рассказывали, активно сотрудничал, сдавая всех подряд, словно пытаясь выторговать себе наименьший срок.
Меня периодически вызывали к следователю, чтобы уточнить какие-то мелкие детали, но каждый раз быстро отпускали, как неинтересного свидетеля.
С Игорем я больше не виделась. Он не звонил, не писал. И я тоже. Моя гордость не позволяла, хоть сердце сжималось от тоски при одном лишь упоминании его имени.
Он спас меня, но его холодность, его отстранённость, с которой он вновь оттолкнул меня в нашу последнюю встречу, оставили глубокую, кровоточащую рану.
За этот месяц произошёл развод. Витя дал его без всяких проблем, несмотря на то, что на свидание я к нему так и не пошла. Наверное, это было частью его сделки со следствием — убрать меня из своей жизни, чтобы не тянуть за собой.
Нас развели быстро, через суд, даже без его явки.
Наконец-то я была свободна! Свободна от его имени, от его лжи, от этого ненавистного брака.
Но чувство горечи в душе до сих пор оставалось, и боль по Игорю не утихала. Она была тупой, постоянной, как фантомная боль от ампутированной конечности.
Впереди маячил суд над мужем, и я почему-то боялась его. Боялась и сильно волновалась.
Мне ужасно не хотелось видеть Витю. Слишком свежи были воспоминания о его угрозах, о том, как он заставлял меня подписывать те злосчастные документы. Я помнила его лицо, искажённое злобой, его слова, полные яда. От одной мысли об этом меня бросало в дрожь.
К тому же я понимала, что свекровь не оставит меня в покое. Она обязательно снова начнёт угрожать, требовать, обвинять. Это было так предсказуемо и так невыносимо.
Моя нервная система была расшатана до предела. Я вздрагивала от каждого случайного громкого звука. Упавшая лопатка на кухне, звон разбившейся кружки, выскользнувшей из рук сотрудницы, даже резкий телефонный звонок — всё заставляло меня подпрыгивать и озираться по сторонам, словно я ждала нападения.
Постоянное напряжение выматывало.
И вот, в конце очередного рабочего дня, когда последние лучи солнца проникали сквозь окна кондитерской, окрашивая её в золотистые тона, работники, попрощавшись со мной, все разошлись.
Я осталась одна, обходя помещение, проверяя как его убрали, закрыты ли все окна, и не задержался ли случайно какой-нибудь посетитель в уборной.
Убедившись, что всё в порядке, я отправилась в подсобку, чтобы переодеться и уйти домой уже самой. Новую съёмную квартиру я быстро нашла, в течении недели, благо деньги на это у меня уже были. Квартира хорошая, недалеко от моей работы, только дорогу перейти и я дома!
В кондитерской было темно и тихо, только гул холодильников привычно нарушал эту тишину. Я уже собралась включить сигнализацию, собираясь выйти, через дверь для сотрудников, как она вдруг резко распахнулась, чуть не ударив меня.
На пороге стояла Маргарита Павловна.
Моё сердце пропустило удар и бешено заколотилось. Глаза округлились от ужаса. В здании никого, абсолютно никого. Если она нападёт, если начнёт кричать или ещё что хуже — меня некому будет спасти. Я чувствовала себя мышью, запертой в ловушке.
Её лицо было бледным, осунувшимся, глаза красные от слёз. На мгновение я подумала, что она сейчас опять набросится на меня с обвинениями, с кулаками, как это уже делала. Инстинктивно я отступила на шаг, попутно ища глазами и судорожно думая, чем можно защититься.
Но на глаза не попалось ничего, кроме металлической вешалки для верхней одежды, стоящей рядом с дверью, но я шагнула от неё слишком далеко. Теперь она находилась за спиной свекрови, и мне при всём желании до неё не дотянуться.
Однако произошло нечто совершенно неожиданное — вместо гневной тирады или замаха, Маргарита Павловна вдруг рухнула передо мной на колени. Её колени глухо стукнулись об пол, и она протянула ко мне руки, как протягивают люди молящие о помощи у высших сил.
— Олеся. Олесенька, — её голос был хриплым, ломающимся, совершенно не похожим на её обычный властный тон. — Спаси моего сына! Пожалуйста, спаси моего Витю! Он же сгниёт там, в тюрьме! Он не виноват! Он просто оступился!
Я смотрела на неё сверху вниз, на эту женщину, которая всегда смотрела на меня свысока, которая ненавидела меня и презирала, а теперь она стояла на коленях, умоляя.
Её волосы растрепались, макияж поплыл, по щекам текли дорожки слёз, смешиваясь с тональным кремом. Она выглядела старой, жалкой и абсолютно сломленной.
Мой разум отказывался понимать, что происходит. Шок был настолько силён, что я не могла произнести ни слова. Это было так сюрреалистично, что я подумала, что схожу с ума.
Сначала я подумала, что она играет. Но, глядя в её зарёванные глаза, я верила, что отчаяние этой несчастной женщины было настолько искренним, настолько глубоким, что оно почти физически ощущалось в воздухе.
— Пожалуйста… — повторила она, крепко схватив меня за руку. Её хватка была слабой, но цепкой. — Ты ведь знаешь его, Олеся. Он не такой плохой, он просто запутался. Помоги ему! Помоги своему мужу! Ты можешь, я знаю!
— Что я могу сделать, Маргарита Павловна? — наконец смогла выдавить я. — Ход следствия уже не остановить, к тому же Витя сам во всём сознался, подельников сдал. Скоро суд будет, так что его помощь следствию учтут, и может быть, дадут ему немного.
— Ага, знаю я их, собак этих! — возмущённо воскликнула свекровь. — Они всегда так говорят: «помощь следствию учтётся». На самом деле им лишь бы дело закрыть, и неважно кого посадить! Могут и невиновного посадить, им на это плевать!
Её бледное лицо пошло красными пятнами, вены на лбу вздулись, и я всерьёз испугалась за её здоровье.
— Маргарита Павловна, успокойтесь. Может, вам воды?
Свекровь замерла, перестала кричать. Увидев скамью в подсобке, она тяжело опустилась на неё и уставилась в одну точку.
— Вода не поможет, — произнесла она хрипло. — Если что покрепче дашь.
Я вздохнула. В кондитерских изделиях иногда использовали алкоголь — добавляли в тесто, сироп или крем, чтобы усилить вкус, придать аромат или подчеркнуть вкус других ингредиентов. У нас всегда была маленькая бутылочка коньяка для этих целей. Я пошла к шкафчику, достала её, налила примерно пятьдесят грамм в стакан и протянула ей.
Свекровь залпом выпила, даже не поморщившись, и тут же протянула стакан обратно.
— Ещё.
— Простите, но больше не дам, — ответила я твёрдо.
Маргарита Павловна подняла на меня удивлённый и одновременно осуждающий взгляд.
— Я оплачу.
— Да не в этом дело! Я не хочу, чтобы вам ещё хуже стало.
Её губы задрожали. Голос стал тонким, готовым сорваться в плач.
— Хуже мне уже точно не будет. Тебе не понять, ведь у тебя нет детей.
Нарочно или нет, но она задела меня за больное. Я всегда хотела родить ребёнка, но Витя был против. Говорил, что нам сначала надо твёрдо на ноги встать, только потом плодиться.
И сейчас я ему даже благодарна, что отговорил меня, а то одной с ребёнком мне было бы сложнее переносить его предательство. Но о детях я всё равно думаю, надеюсь, в будущем рожу, если встречу достойного мужчину.
Невольно снова подумала про Игоря и опять захотелось реветь от обиды. Вот от кого бы я точно хотела родить, так это от него. Даже если бы мы не стали жить вместе, то ребёнка от такого мужчины родить не грех. Гены у него наверняка отличные, да и отец он хороший, учитывая, как он общается со своим сыном, несмотря на натянутые отношения с бывшей женой.
— Олесь, Олеся, ты где? — позвала меня свекровь, чтобы отвлечь от собственных мыслей. — Ты ведь можешь Вите помочь. Поговори со своим… — сделав паузу, она скривила лицо так, словно съела кислый лимон, — прокурором.
— С чего вы решили, что он мой? — ответила я, отойдя от неё и ставя стакан в мойку.
— Только не надо отрицать, что ты спишь с ним, — язвительно ответила свекровь. — Ещё развестись не успела, а уже в койку к другому мужику прыгнула.
Вот тут я узнала прежнюю свекровь, а то та женщина, что пришла ко мне в слезах и на коленях стояла, была совсем на неё не похожа.
— Я вижу, вам уже лучше, Маргарита Павловна. Тогда попрошу вас выйти.
— Ну что ты сразу обижаться-то! Что я, неправду сказала? — она смотрела на меня так, будто и в самом деле считала себя правой. Словно она святая, а я беспутная.
— Вообще-то нет. Это всё ваши фантазии. И я не понимаю, зачем вы пришли ко мне, если до сих пор меня ненавидите и считаете меня худшей женщиной на свете.
Глаза Маргариты Павловны сверкнули сомнением.
— А как же ваш ужин в старой кондитерской? Поход в дорогой ресторан. Да и вообще, ты жила с ним, вы много раз вместе из подъезда его дома выходили.
Офигеть! Она ещё и следила за мной! Интересно, зачем, с какой целью?
— Вы сами за мной следили или кого-то наняли? — усмехнулась я.
Мне стало смешно, представив её в чёрной одежде, в тёмных очках и прячущуюся за широким деревом, следящей за мной в бинокль.
— Это неважно. Ты спуталась с прокурором, и моего Витю из-за тебя скоро посадят, — сказала она таким тоном, словно я — главарь мафии, Игорь — моя правая рука, а бедный Витенька — несчастная жертва.
— Из-за меня? Вы опять за своё⁈ — это было последней каплей. — Так, всё, Маргарита Павловна, разговор окончен, вам пора на выход.
Я подошла к ней и начала поднимать её за локоть. Не сильно, но и церемониться с ней больше не стану. Если человек что-то вбил себе в голову, то бесполезно ему доказывать обратное.
— Признайся, что это ты всё организовала! — упиралась она. — А Витю моего взять всю вину на себя заставил твой прокурор!
— Это не так! — продолжила я её поднимать.
— Нет, это так! Так! Признайся! Ну признайся же! — она вскочила и, схватив меня за пальто, начала трясти. И откуда столько силы в этой тщедушной на вид женщине?
Тут меня снова осенило, что не так просто она требует от меня признаться, наверняка на диктофон записывает. Решила таким образом переложить вину сына на меня. Не за помощью она ко мне пришла, а подставить! Такая же, как и её сын. Хотя, чего я удивляюсь «не родит свинья бобра».
От тряски у меня уже закружилась голова. Пыталась отодрать её руки от себя, но она вцепилась мёртвой хваткой. Тогда я решила действовать другим способом — обхватив её, словно обнимаю, я начала подводить её к выходу.
Она на секунду опешила, а когда поняла, что уже находится в дверях, ухватилась руками за косяк и всячески препятствовала, чтобы я её вытолкнула.
— Признайся! Признайся! — продолжила она орать. — Это ты организатор! Ты и твой прокуроришка! Вы давно сговорились!
— Вы ненормальная. Вам лечиться надо, — сказала я ей и вытолкнула-таки её на улицу, после чего быстро захлопнула дверь прямо перед её носом.
Она начала колотиться в дверь, затем быстро успокоилась. В окно я наблюдала за дальнейшими её действиями. Я отлично видела, как Маргарита Павловна вынула из кармана телефон и что-то в нём нажимала. Ну точно на диктофон записывала. Какая хитрая. Заметив меня в окне, она злобно сверкнула глазами, затем подняла камень и замахнулась им в меня.
Указательным пальцем я показала ей на видеокамеру, что находится на здании. Это её остудило. Бросив камень, она плюнула в мою сторону и, гордо выпрямив спину и поправив причёску, пошла прочь, как ни в чём не бывало.
День суда над Витей. Я не хотела идти, но была обязана. Я проходила по этому делу как свидетель, и моё отсутствие могло бы только навредить.
Сердце сжималось от тоски и предчувствия беды. Сколько же всего натерпелась моя душа за последние месяцы! Казалось, этот кошмар никогда не закончится.
Зал суда был мрачным, давящим. Я прошла внутрь, пытаясь держаться спокойно. Где-то в толпе я искала глазами Игоря. Его не было. Его присутствие могло бы стать для меня опорой, но его снова не оказалось рядом.
Поймала себя на мысли, что я ужасно соскучилась. Ведь я давно его не видела, не слышала его голоса. И стало горько от осознания, что в этом виновата я сама. Я сама его оттолкнула, а гордость всё ещё не позволяет прийти к нему и сказать «прости».
Наконец-то я увидела знакомое лицо — соседку, пожилую женщину, чья квартира была с нашей через стенку, когда я жила с Витей. Ну хоть какая-то поддержка мне будет! Мы всегда с ней хорошо общались, так что я была уверена, что она на моей стороне. Она сидела одна, и я подошла поближе, присела рядом.
— Здравствуйте, Ольга Николаевна, — прошептала я.
— Олеся, милая, — отозвалась она, — как же так…
Мы разговорились, шёпотом обсуждая происходящее. Тем временем, в другом конце зала, в стороне, сидела Маргарита Павловна. С ней рядом никого не было.
Она выглядела как королева — строгий костюм, тщательно убранные в пучок волосы, ярко накрашенные губы. Надменный взгляд, полное отсутствие эмоций на лице. Казалось, она не верила в происходящее, была уверена, что сына не посадят.
— Ты знаешь, — прошептала соседка, обратив внимание, что я смотрю на Маргариту Павловну, — она продала свою квартиру, чтобы купить Вите самого лучшего адвоката. Тот пообещал, что срок ему сделает условный. Поэтому она и чувствует себя так спокойно.
Я лишь покачала головой. Условный срок за такое громкое дело! Звучало как насмешка.
Начался процесс. Прокурор начал зачитывать обвинение. Его голос звучал ровно, безэмоционально, перечисляя все преступления Вити, все его мошеннические схемы.
Адвокат Вити, как и обещал Маргарите Павловне, старался изо всех сил. Он говорил пламенные речи, приводил купленных свидетелей, которые давали показания в пользу Виктора. Но всё было тщетно. Суд был неумолим.
Когда судья начал оглашать приговор, в котором озвучил срок лишения свободы, Маргарита Павловна побледнела. Затем, как обезумевшая, она выскочила и набросилась на адвоката с кулаками.
— Ах ты сволочь⁈ Ты меня обманул! Ты же обещал! — кричала она, её голос срывался на хрип.
— Вызовите бригаду! — крикнул кто-то из зала.
Услышав это, Маргарита Павловна замерла. Она начала шептать:
— Я не сумасшедшая, я не сумасшедшая… Это вы все сумасшедшие…
Схватившись за голову, она продолжала что-то невнятно бормотать. Её лицо стало ещё бледнее, и она рухнула навзничь, потеряв сознание. Вызвали скорую.
Витя, на удивление, спокойно отреагировал на происходящее. Он даже не моргнул, когда его мать упала. Сидел с каким-то отстранённым видом, словно ему было наплевать на всё, что происходило вокруг. Его вывели из зала конвоиры. К Маргарите Павловне приехала скорая. К этому моменту свекровь пришла в сознание и что-то бессвязно мычала.
— У неё признаки инсульта, — произнесла Ольга Николаевна, когда мы выходили из зала, чтобы не мешать врачам. — Я читала об этом, — добавила соседка.
Оглядев толпу в коридоре, я обратила внимание, что новой пассии Вити нет, и в зале суда её не было.
Я поинтересовалась у Ольги Николаевны:
— А где же Витина новая любовь?
— Ох, Олеся, — вздохнула Ольга Николаевна. — Когда эта хищница поняла, что ей ничего не достанется ни от квартиры, ни от всех счетов Вити, которые теперь заморожены, она ушла. Ещё и ценные вещи у Риты прихватила. Рита вообще в шоке от этого была. Пришла ко мне и жаловалась, какие все невестки гадины.
Я усмехнулась. Бумеранг. Сама Маргарита Павловна когда-то вынесла все мои личные вещи на помойку, а теперь её новая невестка лишила её драгоценностей. Неудивительно, что этот удар окончательно сломил свекровь. И теперь она озлоблена на всех, да и вообще, на весь мир.
Я не хотела приходить к ней в больницу, но мне позвонила её лечащий врач — Ирина Викторовна, заведующая неврологического отделения. Она рассказала о плохом состоянии моей бывшей свекрови и попросила меня прийти в больницу.
— Боюсь моё появление только усугубит её состояние, ведь Маргарита Павловна меня терпеть не может, — усмехнулась я.
— Но она сама попросила позвонить именно вам, хочет сказать вам что-то важное.
— Знаю я, что она мне хочет сказать, опять обвинять начнёт, — пробурчала я вслух.
— Ваши отношения меня не касаются, я всего-лишь выполняю просьбу пациента, а вы думайте сами, приходить или нет. Если что, часы посещения у нас на сайте. До свидания, — по-деловому проговорила врач и тут же в телефоне раздались гудки.
Немного подумав, я всё-таки переборола гордость и пришла в больницу. Вполне быть может это наша последняя встреча, раз врач сказала, что ей очень плохо.
Сначала я хотела купить бывшей свекрови корзинку с апельсинами, всё-таки с пустыми руками неудобно в больницу приходить, но потом решила уточнить можно ли ей апельсины в таком состоянии.
Позвонив медсестре, я спросила, что необходимо принести, она мне сразу выдала длиннющий список начиная от влажных салфеток, одноразовых простыней и заканчивая коробками с соками, обязательно с трубочками, чтобы свекрови было легче пить, так как половина лица у неё не работает.
В итоге я пришла в больницу с двумя огромными пакетами. По идее, я могла это всё не приносить, ведь по сути я теперь Маргарите Павловне никто. Но как представила, каково ей сейчас, одной, ещё и больной, и сердце сжалось от жалости.
В конце концов от меня не убудет. А вот ей некому больше помочь.
Отдав пакеты медсестре на посту, я поправила накидку, маску и вошла в палату. В нос сразу ударил запах лекарств.
Увидев Маргариту Павловну лежащую в кровати, под капельницей, я не спешила подходить к ней. Но когда она повернула ко мне голову, я вдруг увидела в её глазах что-то новое. То, чего никогда не видела. Раскаяние? Понимание? Возможно, инсульт, произошедший в суде, заставил её многое переосмыслить. Не знаю, так ли это. Может мне показалось.
— Ол-ле-ся, — с трудом произнесла она перекошенным ртом.
Я подошла ближе и взяла её за холодную руку, которая, как оказалось, была обездвижена.
— Я здесь, Маргарита Павловна, — тихонько произнесла я.
Половина лица у свекрови была гладкой, как маска, из глаза с полуоткрытым веком бежала слеза. Другая половина в небольших морщинках из-за возраста, зато естественная, живая.
Я поняла, что у неё полностью парализована одна сторона тела. Бедная женщина! Как же она теперь?
— П-п-пр-рости за всё, — снова с трудом сказала она.
Я сглотнула подступившие слёзы.
— Простила, Маргарита Павловна. Вы главное поправляйтесь.
Половина рта бывшей свекрови растянулась в улыбке.
— Н-не-е-ет. Пр-ришёл мой к-конец.
— Ну зачем вы так? Вы восстановитесь, надо верить в это.
— А рад-ди чего? — посмотрела она на меня.
Я не знала, что на это ответить. Головой понимала, что она так-то права. У неё ничего не осталось, даже здоровья. Удивительно, что она разума не лишилась в такой ситуации.
— Ст-туп-пай, — пробормотала она, закрыв глаза. На больной половине лица веко прикрылось не полностью, что её раз говорило о плачевности её состояния. — Сп-пасибо, — добавила она едва слышно.
Я пожелала ей здоровья и вышла. На посту я попросила медсестру, чтобы та позвонила мне, если что-то ещё понадобится Маргарите Павловне и скорее побежала на работу.