Развод. Десерт для прокурора

Глава 5

Одиночество в новой, роскошной квартире оказалось на удивление громким. Не физически — здесь была идеальная звукоизоляция, и с улицы не доносилось ни единого звука. Нет, это был гул собственных мыслей, который оглушал сильнее любого городского шума.

Я осталась одна после того, как Игорь Петрович, коротко кивнув на прощание, скрылся за дверью. Его уход был стремительным и деловым, будто он только что провел успешную операцию по заселению бездомной кошки в элитный приют. Щелчок замка прозвучал как приговор, окончательно отсекая меня от прежней жизни, от той бури, что бушевала снаружи.

Я медленно прошлась по гостиной, мои босые ноги тонули в густом, шелковистом ворсе ковра. Панорамное окно, занимавшее всю стену, открывало вид на ночной город — миллиарды огней, холодных и равнодушных, как звезды в безвоздушном пространстве. Я стояла, прижавшись лбом к прохладному стеклу, и смотрела вниз, на крошечные, незначительные машины. Где-то там была моя разбитая жизнь. Моя кондитерская с заколоченным окном. Прокуренный подъезд, где я рыдала от бессилия. А здесь, на двадцатом этаже, царила стерильная, купленная тишина.

«Что я здесь делаю?» — эхом отозвалось в пустоте под грудью. Этот вопрос стал навязчивым ритмом, под который билось моё сердце. Я не была гостьей. Я не была хозяйкой. Я была беженкой, которой предоставили убежище высшего класса. И плата за это убежище была пока неизвестна, и от этой неизвестности становилось жутко.

Я заставила себя исследовать свои новые владения, как заключенный исследует камеру. Кухня с умной техникой, в которой я боялась даже нажать кнопку. Гладкие, матовые панели казались мне деталями космического корабля. Я открыла холодильник, и моё отражение в его глянцевой дверце показалось мне чужим — изможденное лицо, слишком большие глаза, в которых застыла смесь шока и отрешённости.

Продукты. Их было так много. Дорогие сыры в восковой оболочке, идеальные, как на картинке, ягоды, бутылки с оливковым маслом, на этикетках которых красовались итальянские названия. Я взяла упаковку клубники. Ягоды были одного размера, одна в одну, будто их штамповали на фабрике. Они пахли ничем. Ни капли того душистого, земляничного аромата, что исходит от настоящей, чуть помятой клубники с рынка. Этот холодильник был похож на музей еды. Красивой, безупречной и безжизненной.

Спальня. Большая, с широкой кроватью, застеленной белоснежным бельем. Я прикоснулась к ткани. Она была холодной и гладкой, как поверхность озера в безветренную ночь. Я не могла представить себя спящей здесь. Моё тело, привыкшее к жесткому диванчику в подсобке, к запаху ванили и корицы, казалось, отвергало эту роскошь. Здесь не пахло жизнью. Здесь пахло деньгами.

Я вернулась в гостиную и села на огромный угловой диван. Он был таким мягким, что я в него буквально провалилась. Поза была неудобной, неестественной. Я встала и села на пол, прислонившись спиной к его подушкам. Так было привычнее. Так было ближе к той Олесе, которой я была ещё вчера.

Мысли возвращались к Игорю Петровичу. К его властному «Нет», прозвучавшему в той убогой хрущёвке. К его решимости, с которой он взял на себя управление моей жизнью, словно я была непослушным ребенком или бестолковой подчиненной. Он спас меня от кошмара, да. Но в его спасении была доля подавления моей воли. Он не спросил, чего хочу я. Он просто знал, как лучше. И сейчас, в этой золотой клетке, я чувствовала себя одновременно обязанной и униженной.

А потом мысли неизбежно скользили к Вите. К его перекошенному от злости лицу. К его матери, которая с таким наслаждением выкинула мои вещи. Горечь подступала к горлу, едкая и густая. Они отняли у меня не просто платья и фотографии. Они отняли моё прошлое, мою историю, доказательства того, что я была счастлива, что меня любили. Теперь эти доказательства лежали на помойке, перемешанные с пищевыми отходами. Это было надругательство, более жёстокое, чем сама измена.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Я не должна позволить им сломать себя. Эта квартира, какая бы чужеродная она ни была, стала моим плацдармом. Моим Эльбрусом, с которого я начну новую жизнь. Но сначала нужно было пережить эту ночь. Пережить тишину.

Я доползла до спальни, скинула с себя одежду и залезла под холодное, безразличное одеяло. Сон не шёл. Я ворочалась, прислушиваясь к абсолютной тишине. Она давила, эта тишина. В моей старой квартире всегда что-то шумело — старый холодильник, трубы, соседи за стеной. А здесь был вакуум. И в этом вакууме слышалось только эхо собственного страха.

Под утро я всё-таки провалилась в короткий, тревожный сон. Мне снилось, что я бегу по бесконечному коридору с зеркальными стенами, а за мной гонится мой собственный свадебный торт, весь в белом креме, и с него на меня смотрит лицо Вити, перемазанное этим же кремом. Он смеялся, а его смех был похож на лязг металла.

Я проснулась от собственного крика. Сердце колотилось где-то в горле. За окном светало. Небо было свинцово-серым, предвещая хмурый день. Я лежала и смотрела на потолок, пытаясь унять дрожь. Первая ночь в новом убежище оказалась битвой с призраками, и я не была уверена, что вышла из неё победителем.

Утром после чашки кофе, который я сварила на непонятной кофемашине, потратив десять минут на то, чтобы разобраться с кнопками, я почувствовала себя немного собраннее. Нужно было идти на работу. Моя настоящая жизнь, моя отдушина и моя крепость — кондитерская.

Выйдя из подъезда, я невольно зажмурилась. После стерильной чистоты дома улица показалась слишком шумной, грязной и пахнущей бензином. Я поймала себя на том, что оглядываюсь по сторонам, ища знакомые черты внедорожника. Его нигде не было. И странным образом мне стало обидно. Что я хотела? Чтобы он дежурил под моими окнами? Чтобы продолжал опеку? Глупость.

Дорога до кондитерской заняла не больше двадцати минут. И вид знакомой вывески «Сладкая история» заставил что-то сжавшееся внутри наконец расслабиться. Здесь был мой мир. Мой запах. Мой хаос.

Я открыла дверь, и меня обнял родной, сладкий воздух, пахнущий ванилью, свежеиспеченным бисквитом и шоколадом. Я сделала глубокий вдох, впитывая его, как антидот от вчерашнего ужаса. Здесь я была на своём месте. Здесь я была сильной.

Я накинула фартук, повязала косынку и подошла к столу, где лежали списки заказов. Три торта, пятьдесят пирожных, два капкейковых букета. Обычный рабочий день. Спасение.

Я погрузилась в работу с фанатичным упоением. Взбивала крем до тех пор, пока руки не начинали ныть от напряжения. Замешивала тесто, вкладывая в него всю свою злость, всю обиду, всю неуверенность. Каждый ровный корж был маленькой победой. Каждый идеальный цветок из крема — доказательством того, что я могу создавать красоту, даже когда внутри всё перевернуто с ног на голову.

Работала я, не поднимая головы, стараясь не думать ни о чём, кроме граммов, градусов и консистенции. Но мысли, как назойливые мухи, лезли в голову.

«Он спас тебя из того ада. Ты должна быть благодарна».

«Но он не спросил! Он просто решил за меня».

«А что бы ты решила сама? Вернулась бы в ту конуру с тараканами?»

«Неважно! Я бы сама приняла решение!»

«Гордость — это роскошь, которую ты не можешь себе позволить, Олеся. У тебя нет дома. Нет денег. У тебя есть только этот фартук и миска для замеса».

Я с силой ударила скалкой по тесту, расплющивая его в идеально ровный пласт. Да, гордость была роскошью. Но что оставалось у меня, кроме неё? Чувство собственного достоинства было последним бастионом, который я отчаянно пыталась удержать.

В разгар работы, когда я собирала очередной торт, зазвонил телефон. Я вздрогнула, предчувствуя новый виток проблем. Но на экране горело имя «Кристина». Подруга. Та самая, на чьи звонки я не отвечала все эти дни.

Я сняла перчатку и взяла мобильный.

— Привет, — сказала я, и голос мой прозвучал сипло от усталости.

— Лесь! Наконец-то! — в трубке послышался вздох облегчения. — Я уже места себе не находила! Ты где? Что случилось? Почему не брала трубку?

И тут со мной случилось странное. Я собралась было выдать заученную отговорку про завал на работе, но вместо этого из меня вырвался сдавленный, почти истерический смех, который тут же перешёл в рыдания.

— Крис… — выдавила я сквозь слезы. — Ты не поверишь… У меня… тут целая эпопея…

И я рассказала. Сбивчиво, путано, с долгими паузами, чтобы сглотнуть ком в горле. Про торт и голую девушку на кухне. Про побег из дома. Про сцену в подъезде. Про угон машины, вернее, её благополучное похищение бывшим мужем и свекровью. Про ночь в кондитерской и разбитое окно. И про Игоря Петровича. Про аварию, про больницу, про ужасную квартиру с тараканами и про ту, роскошную, в которой я теперь живу.

Кристина слушала, не перебивая. А когда я закончила, в трубке повисло молчание.

— Боже мой, Олесь… — наконец прошептала она. — Я в шоке. Это же какой-то дурной сериал. И этот твой прокурор… Он что, герой-любовник или злодей?

— Я сама не знаю, — честно призналась я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Он сложный. Помог. Много. Но он так всё контролирует. Мне кажется, я у него как благотворительный проект. Бедная, несчастная кондитерша, которой нужно указать путь.

— Ну, знаешь, — Кристина фыркнула. — Многие были бы не прочь такого «благотворительного проекта». Машина, квартира в центре. Хотя я понимаю тебя. Быть вечным должником — то еще удовольствие. Но, Лесь, главное, что ты в безопасности. Деньги и квартиры — это ерунда. Они у тебя снова будут. А вот то, что тот мудак тебя не достал, — это уже победа.

Мы проговорили ещё полчаса. Кристина предлагала приехать, помочь, но я отказалась. Мне нужно было самой во всём разобраться. Но её поддержка, её обычный, такой знакомый голос стали тем якорем, который вернул меня к реальности. Я была не одна.

Закончив разговор, почувствовала прилив сил. Я допила остывший кофе и с новым рвением взялась за работу. Нужно было закончить торт для маленького именинника. Я украшала его яркими мастичными фигурками, и от этой простой, почти детской работы на душе становилось светлее.

Ближе к вечеру, когда основные заказы были готовы и развезены, а в кондитерской оставались только я и аромат свежей выпечки, я решила сделать что-то для себя. Вспомнив новый рецепт шоколадного тарта с соленой карамелью, я принялась за него. Это был мой способ сказать спасибо Игорю Петровичу. Безмолвный, нежный, без пафоса и дорогих бутылок вина. Только вкус. Глубокий, горьковатый шоколад, сладость карамели и острая, щиплющая нотка соли. Почти как наша с ним история.

Я работала медленно, вдумчиво, получая удовольствие от процесса. Когда тарт был готов, я аккуратно упаковала его в коробочку и поставила в холодильник. А потом села и стала ждать. Словно школьница, ожидающая понравившегося мальчика после уроков.

И он пришел. Ровно в то время, что назначил. Колокольчик над дверью прозвенел, возвещая о его появлении. Он вошёл, и всё пространство кондитерской словно сжалось, подчинившись его энергии. Он был в своём обычном костюме, но сегодня без галстука. Выглядел уставшим, но собранным.

— Здравствуйте, — сказал он, и его голос, низкий и бархатный, всколыхнул что-то внутри меня. — Я за тортом.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и принесла ему большую коробку. Потом, сделав над собой усилие, вручила и маленькую.

— А это вам. В качестве благодарности, — проговорила я, чувствуя, как горят щёки. — Новый рецепт. Хотела бы узнать ваше мнение.

Он удивился. На его обычно непроницаемом лице промелькнула тень искреннего недоумения, а затем та самая, редкая улыбка, которая делала его глаза моложе. От этой улыбки у меня перехватило дыхание.

— Значит, я буду для вас подопытным кроликом? — пошутил он.

— Самым уважаемым дегустатором, — парировала я, и сама удивилась своей смелости.

Он согласился забрать десерт вечером. А потом, когда он ушел, оставив после себя шлейф дорогого парфюма и чувство лёгкой, щекочущей нервы неуверенности, я поняла, что весь этот день, с его слезами, страхами и работой, был всего лишь прелюдией к этому вечеру. К его возвращению.

И когда он вечером снова переступил порог моей кондитерской, уже не как официальное лицо, а как… кто? Покупатель? Благодетель? Знакомый? Я поняла, что готова сделать следующий шаг. Шаг навстречу этой загадке по имени Игорь Петрович Барышев.

Мы сидели за столиком, пили чай и ели тот самый тарт. Он хвалил его, говорил, что баланс вкусов идеален. И в его словах не было лести или снисхождения. Была искренняя оценка. И в этот момент исчезли все статусы — прокурор и кондитер, благодетель и бедная родственница. Остались просто мужчина и женщина, которым было хорошо вместе.

— Олеся, — обратился он ко мне, и моё имя в его устах прозвучало как самая сладкая мелодия. — Вы не будете против, если я ещё к вам завтра вечером приеду?

Сердце заколотилось в унисон с колокольчиком над дверью, что всё ещё звенел у меня в ушах. Я хотела ответить шуткой, спрятаться, как делала это всегда. Но посмотрела в его глаза — серьезные, вопрошающие, без тени игры — и все мои защиты рухнули.

— Вам настолько понравился мой новый десерт? — всё же вырвалось у меня, последняя попытка оттянуть момент истины.

— Мне понравились вы, — ответил он с убийственной, обезоруживающей прямотой.

И в этот раз, когда он потянулся ко мне, я не отпрянула. Я закрыла глаза, позволив себе на миг забыть обо всем — о прошлом, о боли, о страхах. Позволив себе просто почувствовать. Его близость. Его тепло. Его дыхание на своих губах.